Виктор Колупаев - Жизнь как год
– Знала.
В тот день мы больше не говорили об этом. Просто бродили по лесу, загребая ногами листья, разглядывая муравейники, смеясь и радуясь солнцу и прозрачному воздуху. Я помогал ей перепрыгивать через ручьи, переносил через маленькие болотца, потому что она была в летних туфлях. Я разглядывал ее украдкой. Да. Она была очень похожа на ту женщину, только той сейчас было бы не двадцать лет.
– Хороший был день сегодня? – спросила она.
– День был самый лучший, – искренне ответил я.
– Ты уже однажды говорил это, – погрозила она мне пальцем.
– Значит, сегодня еще лучше.
– Мне пора. Я ухожу. А завтра снова буду здесь.
– Где ты живешь?
– Там же, где и ты. – И она ушла и снова затерялась среди берез, и маленькие смерчи побежали за ней, но не догнали и успокоились, улеглись желтыми полисами.
На следующий день я сказал:
– Ты и есть та женщина, которую я когда-то любил.
– Конечно, – согласилась она. – Я – это она.
– Как можно поверить в возможность такого?
– Но ты же сам пришел к этой мысли.
– Значит, это возможно?
– У нас стало возможным. А у вас нет.
– У вас, у нас... Как это понять?
– Я расскажу. Помнишь, в вашем классе учился один мальчишка? Белобрысый, худой. Он любил стихи и плохо справлялся с физикой.
– Помню! Мы же с ним потом в одной роте служили.
– Так вот. Он стал великим физиком. Он разработал теорию Возможных Миров.
– Неправда. Его убили. Я был с ним рядом, когда он упал. Я вынес его, но он был уже мертв.
– Расскажи...
– Что рассказать?
– Почему его убили, почему ты остался жить...
– В разведке. Мы неожиданно увидели трех автоматчиков. Он встал передо мной. Он заслонил меня.
– Вы увидели их одновременно?
– Нет. Я чуть раньше. Он смотрел в другую сторону. Надо было нам упасть.
– Ты и сейчас так думаешь?
– Я часто думал, что мог заслонить его прежде, чем это сделал он.
– Почему же ты этого не сделал?
– Не знаю.
– Так вот. Ты успел это сделать. Он вынес тебя к своим, но ты был уже мертв. Ты умер, а он остался жить.
– Нет. Все наоборот. Ведь я стою перед тобой.
– Это здесь. А в мире, который является для вас только возможным, тебя нет.
Я поверил ей, хотя не мог себе представить этого странного мира. Мира Возможного. И отсутствие себя в этом мире я не мог представить.
Был еще день. Я просил ее рассказать мне о Мире Возможного. И она рассказывала. И мир ее был прекрасен. Не своими городами и реками, не полетами, за пределы солнечной системы и радостным трудом. Он был прекрасен мыслями, чувствами и отношениями людей. Она рассказала мне про моих друзей. О белобрысом худом Поэте, который стал Великим Физиком. И о других, которых уже не было на этой Земле или о которых я ничего не знал. И чем больше она рассказывала, тем явственнее я понимал, что моя жизнь была цепочкой маленьких и больших предательств, невидимых окружающим, потому что они были спрятаны глубоко в душе; цепочкой страхов и сомнений, когда нужно было действовать прямо и решительно; цепочкой недомолвок, которые незаметно перерастали в боль и страдания других людей.
Я испугался любви к женщине, испугался, что она затянет меня в свой непонятный мне мир. И я посоветовал ей избавиться от ребенка, чтобы быть свободным. Я спрятался за спину своего лучшего друга, когда нам в лицо смотрели дула автоматов. Я не подал руки одному человеку, когда тот в этом нуждался, посмеялся над другим, когда этого не следовало делать, я ушел, когда мне не нужно было уходить, закрыл глаза, когда нужно было смотреть еще пристальнее, чем прежде.
– Неужели все это правда? – я покачал головой.
– Правда, – сказала она, имея в виду свое, потом посмотрела на меня и смолкла на полуслове.
– Не смотри на меня так, – попросил я.
– Что с тобой? – спросила она и погладила мен волосы длинными гибкими пальцами. – Ты поседел...
На следующий день она спросила:
– Почему ты никогда не спросишь о своем сыне?
– Так он все-таки родился?
– Да, в нашем мире он родился. Ему уже двадцать два года. Он работает летчиком-испытателем и любит одну очень красивую девушку.
Она рассказывала мне о нем, а я все слушал, слушал, слушал. Мне хотелось знать о нем все: Мне хотелось видеть его. И тогда я стал просить ее, чтобы она привела его сюда.
– Это невозможно, – сказала она. – Ведь его нет в вашем мире. И он не может появиться здесь.
– А ты? Значит, та женщина еще жива, если ты здесь?
– Да. Это должно быть так. Тебе не хочется увидеть ее?
– Я боюсь.
– Ты всегда боялся.
Она ушла и не появлялась целый год. А в этом году в конце сентября я увидел ее вновь. На том же самом месте. Она нисколько не изменилась. Ей снова было двадцать лет. Я бросился к ней и прижал к себе. И она не протестовала, только заметила:
– Ты изменился за год.
Да. Она была права.
За год я изменился.
Теперь я был не только слушателем, я рассказывал сам, а она смотрела на меня удивленными и радостными глазами. И глаза ее говорили: «Тебе стало лучше...» Да. Я прожил беспокойный год. Лучший год в своей жизни.
Мы рассказывали друг Другу, а потом просто молчали, и желтые кружочки березового дождя падали нам на плечи.
– Ты был у нее?
– Был. Она не захотела меня видеть.
– И ты ушел?
– Нет. Я все же видел ее. И рассказал ей все.
– Она простила тебя?
– Нет. Но она улыбнулась.
– Ты любишь ее?
– Люблю.
– Ты вернешься к ней?
– Нет. Я ей не нужен. У нее есть семья.
И был еще день. И еще. Один счастливее другого. Она возникала среди белых стволов берез, и я бежал к ней. Мы сидели, обнявшись, у самой воды, и река медленно текла у наших ног, что-то шептала нам, чего нельзя было понять из-за ее глубины.
– Я хочу посмотреть на ваш мир, – сказал я вчера.
– Я ждала этого. Ты не боишься?
– Нет.
– Все равно это невозможно. Тебя нет в нашем мире. И ты не можешь в него попасть. Разве что на мгновение. Но тогда ты не сможешь вернуться назад. И, прожив мгновение там, исчезнешь, перестанешь существовать везде.
– Все равно я хочу увидеть его, этот мир. И тебя, и сына, и Великого Физика, и всех остальных.
– Подумай. Здесь мы могли бы встречаться еще долго.
– Нет. Разреши мне все увидеть собственными глазами.
– Хорошо. Подумай хотя бы до завтра.
...Она появилась среди берез, словно ждала моего прихода. Сегодня она не машет мне рукой. И не поймешь, веселая она или грустная. Она словно плывет по желтому ковру из сухих березовых листьев. Она останавливается в пяти метрах и смотрит на меня долгим взглядом.
– Здравствуй, – говорю я.
– Здравствуй, – отвечает она.
– Значит, я увижу их?
– Ты не передумал? Еще есть время.
– Нет. Я все решил.
Она подходит ко мне и треплет волосы на макушке.
– Поцелуй меня, – говорит она. – Там будет много людей.
Мы стоим, прижавшись друг к другу, двадцатилетняя женщина и я, уже совсем седой, поседевший в один день. Я чувствую, что она не хочет меня отпускать. Ведь теперь она потеряет меня навсегда. Она отталкивает меня и шепчет беззвучно: «_Люблю_».
– _Люблю_, – говорю я ей.
– Подожди меня здесь, – говорит она. – Я дам тебе знак.
Она уходит все дальше и дальше, медленными шагами, оглядываясь и останавливаясь на секунду. Обнимает березу. Может быть, ей трудно идти, или там кнопки неведомого мне аппарата.
Она отрывается от ствола, выпрямляется, зовет меня к себе. И я иду к ней.
Я хочу хоть на миг увидеть мир, в котором я не испугался своей любви, мир, в котором я не убил своего сына, мир, в котором я не предавал своих друзей, не прятался за их спины.
Я иду к тебе, моя молодость! Возьми меня хоть на миг!
Ветер взвивает сухие желтые листья, создавая маленькие стремительные вихри. Ветер режет лицо, сушит глаза... Я иду, и она все ближе, ближе. Остался один шаг...
10. ОКТЯБРЬ
Трижды в день мы ходим с Маркизом на этот пустырь.
Когда-то здесь был ипподром, но потом город разросся, забор и деревянную трибуну снесли, конюшни перевели в другое место. На новом ипподроме я никогда не был. А здесь началось строительство. Сначала возник Дворец Зрелищ и Спорта, но места еще оставалось много. Потом на другом конце – три девятиэтажки-башни. Плавательный бассейн пятый год зиял огромными пустыми глазницами окон.
Ипподром прикрыли, но еще долго строительство на нем не начиналось. Он весь зарос травой, полынью, репейником и ромашками. Тогда-то жители окрестных домов и начали заводить себе собак. Это волна прокатилась как эпидемия. А однажды жена и дети заявили, что нам нужна овчарка. Я предполагаю, что они сговорились предварительно, так как напирали на меня дружно и энергично.
Хорошо, сказал я, возьмем овчарку. Но собаки были в дефиците. В клубе служебного собаководства очередь за щенками растянулась уже на год. Я втихомолку радовался этому, потому что предполагал, что все заботы по уходу за другом человека свалятся на меня. А за год многое еще могло измениться. Но однажды жена принесла щенка, серого, толстого, симпатичного и сказала: вот у нас и овчарка! Эту «овчарку» она купила у какой-то старухи, которая продавала щенков возле магазина.
