Анатолий Ириновский - Жребий
Взял слово Гавриил. Он у нас любит поговорить. Иногда в своем многословии так запутывает мысль, что и не поймешь, о чем же конкретно идет речь. Знаете, приблизительно так: я полагаю, что при определенных обстоятельствах, хотя, конечно, не исключен и другой исход, но вполне может быть, несмотря на то, что… Ну и дальше таким же образом. Словом, он и в этот раз говорить начал витиевато и неопределенно. Владыка не выдержал и сказал: "Гаврюша, короче!" — Тот остановился и сказал: "Вообще-то, если честно, — скучно. Но, конечно, учитывая, что… " — "Все понятно", — сказал Отец и предоставил слово Рафаилу.
Рафаил согласился с тем, что скучно, но при сотворении нового существа просил обратить внимание на то, чтобы это существо, обладая автономным миром, было бы зависимо от Творца. То есть, чтобы над ним можно было всегда осуществлять контроль.
Потом выступил Михаил. Я весь напрягся и стал ждать, что же он скажет.
Он начал издалека. Проанализировал ситуацию, сложившуюся в последнее время в кругу ангелов. Сказал, что многие братья совершенно обленились. С неохотой являются на хор. Некоторые даже, делая вид, будто поют, на самом деле просто имитируют пение, не издавая при этом никакого звука. Это была правда, я сам иногда на хоре сачковал. Вообще, говорить он умел, и говорил толково, поскольку среди нас отличался большой ясностью мысли и умением выделять во всякой проблеме ее основной смысл. По его мнению, именно упадок дисциплины среди братьев-ангелов и стал причиной появления нездоровых желаний и идеи сотворения какого-то нового существа. Любители новшеств и острых ощущений выискивают для своих страстей объект для их приложения. А мы должны в участи своей стремиться прежде всего к всеобъемлющему совершенству. Мы должны в этом совершенстве и радости славить имя Отца нашего во всем Его блеске и величии. Но если Владыка, сказал он в заключении, считает это дело нужным, то для вящей славы Господней мы готовы с радостью принять в нем самое активное участие.
Ах, хитрюга! Ах, льстец словоблудный! О всепожирающей нас скуке он умолчал. О том, что дело у нас иногда доходит чуть не до мордобоя — тоже.
Тут я не выдержал и взял слово сам. А был я тогда, Тимофей Сергеевич, вроде вас: горяч, задирист. И понес, и понес: о том, что обленились все до крайности, отупели, стали заниматься интригами, дрязгами; о беспроблемности как об основном недостатке нашей жизни, и все в том же духе. Тогда они мне простили мою горячность. Потом я не без их усилий был наказан и свергнут с неба.
После моего выступления начался кавардак. Каждый просил слово. Иные несли самую несусветную чушь. Наконец, Владыка прекратил эту бессмысленную дискуссию. Мне он сказал после собрания, подозвав жестом к себе: "Я жду от тебя детальной разработки проекта. Твое выступление пришлось мне по душе".
Я был безумно счастлив и рад. Я не ожидал от Него такой оценки. И все кругом слышали это. И опять с братьями у меня начали налаживаться, как в прежние времена, добрые отношения.
В последующее время я перебрал в своем воображении ни один вариант проекта. Но я не пришел ни к чему лучшему, как предложить Владыке создать существо, в основе которого находилась бы аналогия с нами.
На беседе со мной, проходившей с глазу на глаз, Он твердо и определенно сказал: "Нет, этому не бывать. Быть ему сотворенному по образу и подобию моему", — и даже как-то нехорошо посмотрел на меня при этом.
После встречи Он стал задумчив и мало разговорчив. Видимо, Он усиленно работал над своим будущим проектом. Наконец, наступил день его оглашения. Честно скажу: впечатление было потрясающим. Я впервые осознал по-настоящему гениальность нашего Отца во всей ее глобальности. Все было тщательно продумано, просчитано, выверено и, несмотря на свою суперграндиозность, выглядело изыскано. Как изящная математическая формула. О соавторстве, конечно, о том, что идея-то все же впервые была предложена мной, забыли. Все восхищались величием и мощью замысла Творца. И были рады предстоящему делу.
Проект не обсуждался. Он был доложен со всеми своими астрономическими выкладками, и через некоторое время началось его претворение в реальность.
Шесть дней все мы пахали на полную выкладку. Как рабы. Одним словом, происходило все то, что стало потом предметом повествования книги "Бытие". Хотя там излагается два варианта сотворения. И оба меж собой перепутаны. Документ-то передавался из века в век, вот переписчики и накуролесили. На самом же деле никаких двух вариантов не было. Работали шесть дней подряд. На шестой сваяли вашего прародителя. Нарекли Адамом, что значит человек. И поселил его Владыка в Эдем, специально для него предусмотреном заранее, как я это понял потом.
Да, вдохновенные дни мы тогда пережили, счастливые дни. Однако вашему родителю в раю скучно одному почему-то стало. Ни звери, ни птицы его не радовали. Вот и решил Господь сотворить ему женскую половину, из его же ребра. Так размножают лозу винограда от черенка. Мы еще долго препирались, какое ей имя дать. Но Адам сам окрестил ее Евой. И Батя сказал: "Пусть. Ему же с ней жить…"
Потом случилось то, из-за чего я оказался здесь, среди вас. Адаму и Еве жилось в Эдеме, что называется, как у Бога за пазухой. А мы наблюдали за ними, и Владыка тоже.
Однажды как-то Он меня подозвал и говорит: "Ну что, Сатюня, ты доволен?"
Что я мог сказать? Конечно! Кроме того, вокруг нас еще лежал непознанный мир, и перспективы на будущее были самые радужные. Оказалось, не ради любопытства Он со мной завел этот разговор.
"Знаешь что, — сказал Он, — надо бы проверить наше творение на надежность. Я там, в центре сада, посадил дерево одно, Древо познания. И запретил им рвать с него плоды. Пока они его не трогают. Но у меня нет твердой уверенности, что они будут вести себя и дальше так. Надо бы испытать их…"
Позже я понял: эта мысль пришла к нему не случайно. Она тщательно была им продумана раньше и являлась собственно частью Его проекта, но когда он мне высказал ее, она мне показалась возникшей самопроизвольно.
Замысел Его был прост: я должен под любым предлогом попытаться уговорить ваших прародителей нарушить Его запрет. Я подчеркиваю: под любым предлогом, Он так и сказал. На искушение Он мне отпустил три попытки. Если они в этих трех попытках устоят, я обязан оставить их в покое и доложить Ему подробности разговора: как они будут реагировать на мое совращение, чем мотивировать отказ или согласие.
Придумали тут же совместно план испытания. Вариант моего явления к ним в обычном виде отвергли: люди могли догадаться, что это провокация со стороны Творца. И явился я к ним в обличии змия.
Я начал с Адама. Но почему-то сразу почувствовал, что с этим типом у меня ничего не склеится. Слишком он выглядел законопослушным, слишком рассудительным. Уговоры на него не подействовали. Первая попытка не у далась. И тогда я переключился на Еву.
Ах, Тимофей Сергеевич, история, я вам скажу, — вещь совершенно непредсказуемая. За многие века моей горемычной жизни я тут такого насмотрелся, что не приведи это видеть еще раз. Рехнуться можно. Иногда какая-нибудь мелочь, чепуха потешная, какой-нибудь конь деревянный или яйца куриные становятся поворотным моментом в ее движении. Да что там яйца! Неуместно сказанное слово, жест могут оказаться для истории роковыми.
Вот и в тот раз оно как-то так случилось не совсем ожидаемо. Сначала она отказывалась пробовать плод. Наотрез отказывалась. Я совсем пал духом: не получится, не исполню я задание Творца. Меня ждал провал. Какая досада! А хотелось послужить Владыке рьяно, со всей своей сыновней преданностью.
Она сказала, что Творец запретил даже прикасаться им к этому дереву. Тут я понял: надо заходить с другой стороны.
Я стал извиваться у ее ног и расхваливать на все лады ее женские прелести. Она расцвела в улыбке. И была в самом деле очаровательна. Я даже удивился: из ребра ведь, стервоза, а такая красивая получилась, надо же! И тут я сделал очень грамотный ход, я поймал ее на честолюбии.
"Да, ты действительно прелесть! — сказал я. — Но до полного идеала тебе не хватает такого же прекрасного ума. Плоды древа познания восполнят тебе этот недостаток. Вкуси их — и ты будешь совершенна, как Бог."
Она задумалась. Потом протянула руку к древу и слегка коснулась его своим изящным указательным пальчиком. На секунду ей стало дурно. Как она говорила потом, в ее глазах потемнело. Но первый шаг был сделан, и она была жива и невредима. У меня появилась зыбкая надежда на успех.
Словом, уломал я ее все-таки, голубушку, расколол на первый плод. И видит она, что ничего, жива. И даже фрукт вкусный оказался. И тут уж она позвала Адама. Тот тоже нерешительно сначала, но причастился. Задание было выполнено.
Я хотел сразу доложить о результатах эксперимента Творцу, но почему-то — я не знаю сам, почему, — мне стало грустно за них. Я подумал: в сущности, они же должны были быть моими детьми, а не Его. Ибо мне, мне лично принадлежало авторство идеи сотворения этих существ! Да, Он углубил, разукрасил мою идею — все это так. Но Он и скрыл от мира мое имя, низвел меня до простого советчика. И я решил не говорить Ему правды, ибо кто же пожалеет этих наивных существ, как не я, который их замыслил.
