Дмитрий Леонтьев - Русская сказка
— А ты почему не уехал? — строго спросил Добрыня. — Знаешь, чем грозит нарушение княжеского указа?
— Дальше Калки не пошлют, — жизнерадостно отозвался Попович. — А хазары меня на пики куда раньше поднимут, нежели палач под топор пристроит.
— Они и мост через Калку сожгли, — удивился Илья. — Как же они теперь к бушмэнам бегать будут, в зад целовать?
— Не-е, дядя Илья, мост — это уже моих рук дело, — признался Алеша. — Так надоело лазутчиков в воду швырять, что легче было мост сжечь…
— По тебе точно палач плачет, — вздохнул Добрыня. — Такой труд загубил. Полгода этот мост всем миром строили.
— Зато теперь они здесь пройти не смогут, — сказал Илья, спешиваясь. — Река бурная, широкая — не рискнут. Теперь единственная переправа — через калинов мост.
— Гать через болото? — удивился Добрыня. — Да там же корова не пройдет!
— Тем лучше, — рассудительно отозвался Алеша. — Кроме нее — ближайшая переправа на много верст отсюда.
— Нет, — покачал головой Илья. — Пробиваться они здесь будут. За нами прямая дорога на Киев, а справа и слева места дикие, мало хоженые. Они ж не на захват страны идут, а в набег. Захватывать страну бушмэны будут, а эти лишь разорить должны. И другого пути для этого у них нет. Значит, здесь мы их и встретим… Руку-то сильно повредил?
— Меч удержу, — оскалил белоснежные зубы Алеша.
— Тогда, вот что, — сказал Добрыня. — Встаньте, Иван и Алеша передо мной. Задача нам выпала почетная, но смертельная. Все мы знаем, что живыми отсюда не вернемся. Мы-то, с Ильей, старые ратоборцы, честь себе в схватках сыскать успели, а о вашей славной гибели, скорее всего, и не узнает никто. И тем славнее ваш подвиг, ибо не ради славы поле бранное кровью своей полить готовы, а ради Родины и чести… Иван, преклони колени, — я повиновался и он возложил мне на плечо длинный, широкий клинок. — Властью, данной мне князем Руси и честью, оказанной мне братьями по оружию и вере, нарекаю тебя, отрок Иван, богатырем. Минуя обряды и посвящения, беру за это грех на себя и ввожу обычай новый, ибо лучшее посвящение — поле бранное. Будь достоин звания, брат мой.
Он поднял меня с колен и крепко прижал к груди. Затем повернулся к Алеше:
— Встань на колено, кметь Алеша. Свидетельствую перед Богом, перед пращурами, погибшими в чести и славе, перед друзьями боевыми, что достоин ты звания славного, в час беды встав на защиту земли родной, живота своего не жалея, а потому называться тебе отныне богатырем. Будь достоин звания, брат мой.
— Что ж, — расправил седые усы Муромец, — уже четверо. Почти рать. Вздымай, Алеша, над теремом знамя кордонное, пусть видят, супостаты, место, где их кости белеть будут…
Три дня мы восстанавливали разрушенные укрепления, расчищали пожарища и разгребали обломки. По сути дела, это была никчемная работа: хазары могли пойти на прорыв только в одном месте — через болотную гать, выстеленную хворостом и кустами калины, оттого и носившую название «калинова моста», но ожидание в бездействии было слишком утомительно, и мы работали с утра до ночи, приводя в порядок разрушенную заставу. Пищу добывали ловлей рыбы и охотой в лесах. Однако, вскоре, к нашему удивлению, на заставу потянулись целые обозы с продовольствием. Оказывается, среди жителей окрестных деревень поползли слухи о возвращении на кордон богатырей-самовольщиков, и народ сбрасывался кто чем мог, без всяких податей и данничества. Налоговая полиция сдохла бы от зависти, наблюдай она эти телеги собственными глазами. Именно тогда я понял, насколько глубока пропасть между понятиями: «государство» и «страна».
На четвертый день до нас дошли слухи о свадьбе княжны Варвары и Дадона. А на пятый день, золотой петушок на крыше нашего дома медленно повернулся в сторону Калки — с юга двигалась в нашу сторону вражеское войско.
— Два дня пути, — опытным глазом определил Муромец «показания прибора». — Войско огромное.
— Больше перебьем, только и всего, — оптимистично заявил Алеша.
— Красиво погибнуть мало, — покачал головой Илья. — Я бы согласился и некрасиво кости разбросать, лишь бы их остановить… Вот что, Иван… Надо тебе в Киев ехать. Предупредить о надвигающейся беде. Ты — единственный, у кого есть летающий конь и собака-призрак, способная шастать между городами, как между комнатами. И предупредить успеешь, и обратно обернуться. Постарайся найти Ягу, она должна быть где-то в Киеве. Расскажи ей все. Любым способом убеди Дадона послать гонцов во все стороны: Русь должна быть готова. Пусть собирают дружину, рать, ополчение… А мы постараемся задержать… Сколько сможем… Поспеши. Удачи тебе.
Свиснув Скиллу, я оседлал коня и приказал:
— В Киев, Танат! Так быстро, как только сможешь…
…Он мог быстро. Судя по тому, что у меня закладывало уши и явно укачивало, скорость мы развивали поболее гоночного автомобиля. А если учесть, что на небе нет ни ям, ни кружных дорог, то Гефест, наблюдай он за нашим полетом, сожрал бы от зависти свои крылатые сандалии. К городским воротам мы добрались уже к вечеру, и первое, что мы увидели, была ехидная улыбка ожидающей нас Скиллы:
— Может, и стал ты богатырем, — почесало задней лапой за ухом вредное создание, — но, как был говорящим мужиком, так говорящим мужиком и помрешь. Сколько раз объяснять: я могу перенести тебя в любую точку этого мира в один миг.
— А раньше ты это напомнить не могла?! — разозлился я. — Я тут что, в игрушки играю, или в познавательный вояж отправился?!
— Раньше?! — возмутилась она. — Да ты свистнул, и — на коня, а я летать еще не умею… Ладно, не переживай, время пока терпит. Войско хазар остановилось, как минимум, на сутки: их вождя, непобедимого Исаю, неожиданно укусила за ногу, леший знает, откуда взявшаяся собака. Теперь их раввины гадают, к чему был этот знак.
— Да ты же прирожденная террористка, Скилла! — восхитился я. — Только почему ты его вообще не загрызла, к чертям со… свинячьим?
— Не могу, — вздохнула она. — У него свое предназначение, а я и так в этом мире на птичьих правах… Это уже не мой мир, Иван… Я не могу на него влиять так, как ты…
— Все равно, дай я тебя расцелую! — распахнул я объятия.
— Зоофилией не страдаю, — возмущенно вскинула голову Скилла и исчезла.
— Давай, сначала, к Дадону, — попросил я Таната. — И, если можно, по воздуху, эффектно так, Что б проняло! Сможешь?
— Вопрос-навоз, — ответил верный конь и устремился.
Но, кажется, мы перестарались. Когда пыль от нашего приземления во дворце княжеского терема улеглась, докладывать князю было попросту некому. То несчастное, что жалось и дрожало по разным углам, вряд ли в ближайшие полчаса было способно на этикет.
— Ладно, мы не гордые, — пожал я плечами. — По крайней мере, будем считать, что пропускной режим мы успешно миновали.
В княжеском тереме, по обыкновению, пели, пили и не принимали… Пришлось пройти самому, открывая двери пытающимися встать на моем пути стражниками. Княжескую чету я нашел в пиршественном зале, во главе стола с послами и боярами.
— Прости князь, что отрываю от дел государственных, — церемониально поклонился я. — но дело не ждет. Я прибыл с дальнего кордона от Добрыни и Муромца. Вражеские орды движутся на Русь. Долго задерживать их мы не сможем. Пришлите подмогу, или… готовьтесь встречать хазар под стенами Киева.
— Ты рехнулся, приятель? — панибратски спросил меня хмельной от крепкого меда князь. — Какой кордон? Какие хазары? Мы со всеми в мире, у России нет врагов, одни друзья и приятели.
Он был высок, черноволос и красив. Рядом с ним восседала немыслимой красоты женщина с золотыми волосами и холодными, синими глазами. Про таких говорят: красивая пара.
— Могучий Исайя ведет орды хазар на Русь, — упрямо повторил я. — Через два дня они достигнут наших границ.
— Рядом со мной сидит хазарский посол, — указал князь на низкорослого, просмоленного солнцем человека в длинных черных одеждах. — И никакой войны он мне не объявлял. Посол?
— Вранье, — твердо заверил тот. — Их кто-нибудь видел?
— Нет, — признался я. — Но мы знаем наверняка.
— Ты перепил браги, — поморщился князь. — Иди, проспись.
— Прикажи хотя бы разослать гонцов по Руси, предупредить о возможности нашествия, — взмолился я. — Не для себя прошу! Еще можно беды избежать!
— Да я тебя на конюшне запороть прикажу, щенок! — вскочил из-за стола Дадон. — Хочешь мне отношения с иностранными державами испортить?! И это после всех моих стараний и поисков мира?! Сопляк!
Он и впрямь был очень красив и статен, а оттого казался еще противней в лихорадочной ярости.
— Добрыня просил узнать, что с Владимиром, — глухо сказал я.
— Папа умер позавчера, — красивым, мелодичным голосом ответила Варвара. — Как раз во время свадебных пиршеств. Это было так досадно…
