Сергей Трищенко - Реставраторы миров (сборник)
Бутырин попытался вывести бессмысленца из кругового движения, но сразу не удалось, и экс-математик двинулся по растянутой спирали. Несколько дополнительных толчков и помощь Дерганова позволили перевести спираль в пологое состояние, а затем и превратить в эпициклоиду, но не более того.
Дерганов продолжил движение.
«Попадаются же такие! – думал он, не забывая время от времени подкручивать пальцем у виска: проблема требовала постоянной работы мозга. – А некоторым так и не смогли помочь!»
Он на ходу заглянул в продолговатое окошечко изолятора, мимо которого как раз проходил. По изолятору в разных направлениях двигались содержащиеся в институте бессмысленцы. Их заводные механизмы оказались безнадёжно испорченными: либо лопнули пружины, либо сорвало храповики, либо заводные цапфы стёрлись от времени.
«Не использовали бы нестандартные ключи – проблем не было бы, – угрюмо подумал Дерганов. – Кто им виноват? Мозг – такой сложный механизм, что с налёта не разберёшься. Все, что находится внутри головы – табу! Трепанация черепа не поможет. Это вам не протезы рук и ног! Мозг – продукт сугубо индивидуальный, чужие запасные части не подойдут. А индивидуальное изготовление без чертежей невозможно, а чертежи давно утеряны, и неизвестно, кто и когда их разрабатывал. Изготовление новой детали по образцу изношенной ни к чему не приводит: мозг не в состоянии работать, потеряв один из компонентов. Поэтому любые попытки извлечь какой-либо элемент мыслительного аппарата приводят к полной и безвозвратной остановке, и делают невозможным повторный запуск. Единственный способ сохранить индивидуальность – не забывать вовремя подкручивать заводную пружину!»
Дерганов шёл по коридору, кивал, здоровался и крутил пальцем у виска, усиленно обдумывая увиденное.
«Почему мы так нелепо устроены? – угрюмо думал Дерганов. – Чтобы думать, надо обязательно крутить ручку, а чтобы идти, ничего делать не надо. Остановиться, правда, тоже невозможно, поэтому приходится всю жизнь проводить в движении. Но к этому все как-то привыкли. Плохо то, что никак не получается преобразовать движения ног во вращение заводной пружины: система внешних передаточных механизмов громоздка, ненадёжна и не позволяет согласовать скорости двух различных процессов – движения и мышления. Все попытки неизбежно оканчиваются неудачей. Но надо что-то обязательно придумать! Недаром же людей называют Homo Sapiens!»
Self-made man
Вырт осмотрел лежащие на столе части человеческого тела.
И из всего этого он должен сделать себя?
«Никогда ничем подобным не занимался!» – подумал Вырт для начала и принялся изучать инструкцию.
Попродиравшись в дебрях словесных выкрутасов (они представлялись ему непролазными джунглями непонятных терминов, на ветках и сучках которых порой попадались знакомые предметы: висела то рука, то нога, а то удивлённо косил на сторону изумрудно-фиолетовый глаз), Вырт плюнул на всё (в джунглях тотчас появилось небольшое озерцо) и принялся за работу, на свой страх и риск.
Рабочее поле мигом приобрело вид и свойства стола, а джунгли исчезли: Вырт закрыл инструкцию. Но запасные человеческие части остались. И было их даже больше, чем раньше. Но Вырту показалось, что блуждание в джунглях не прошло даром: он стал более чётко ориентироваться в окружающем, и начал понимать, для чего нужна та или иная рука и почему он берёт именно этот глаз, а не тот.
«Вот, например, – сказал Вырт сам себе и взял со стола одну руку, – это рука молотобойца. А вот эта, – и он взял другую, – карточного шулера. Как видно, они сильно отличаются друг от друга. Главное, выяснить: какая рука нужна именно мне?»
Вырт перебрал имеющийся набор. Тут были глаза, чтобы видеть зло, и глаза, чтобы зла не видеть. Были глаза, излучающие жалость, и глаза, из которых струилась ненависть. Было мягкое, доброе, любящее сердце, и был холодный насос, при любых обстоятельствах гонящий по сосудам точно отмеренные порции крови. Были ноги, запинающиеся на каждом шагу, и были – перепрыгивающие через любую преграду.
Вырту стало настолько интересно, что он позабыл о цели работы и принялся перебирать существующие детали и примерять на себя, следя, чтобы они работали синхронно, помогая, а не противореча друг другу, что было вполне возможно. Если глаза, например, видят зло, а сердце доброе и мягкое – не станет ли оно способствовать злу?
Всё следовало досконально изучить и проверить на опыте. И Вырт принялся за дело, составляя невероятные комбинации.
Он брал то одну деталь, то другую, примерял, прикладывал, следил: не мешает ли одна работе другой?
Сначала ничего не получалось: детали не удерживались на месте, падали, ломались, или сцеплялись друг с другом так, что невозможно расцепить. Приходилось брать новые, или ремонтировать сломанные, благо это оказалось очень легко: соединил пальцами – и готово.
Вырт помнил об основном законе – законе бережливости, который гласил: «Ничто не исчезает бесследно, и ничто не появляется ниоткуда». Если он израсходует все детали, из чего станет делать себя тот, кто придёт вслед за ним? И пусть пока на свете нет другого человека, кроме него, но это ничего не значит: он может появиться точно так же, как появился Вырт, создав сам себя.
Несколько раз ему пришлось, преодолевая отвращение, вновь отправляться в дебри инструкций. Ведь спросить было не у кого: пока он был первым и единственным человеком, решившим создать себя.
Долго он возился, прежде чем у него начало что-то получаться. Но плохо или хорошо получилось, Вырт не знал, потому что не с чем было сравнивать. Ему просто показалось, что то, что он делал раньше, было хуже, а то, что делается теперь – лучше.
«Всё познаётся в сравнении», – выдумал Вырт правило.
Но вот, наконец, он закончил сборку – ему показалось, что он сделал всё, как надо. Строго по инструкции.
Оглядывая себя со всех сторон, Вырт подумал:
«Да, создать себя может каждый. Главное – чтобы было из чего, и имелась хорошая инструкция по сборке!»
Пистолет
Жургч выстрелил. Пуля, напоминающая сдвоенную крест-накрест клешню краба, вылетела из ствола и вонзилась в самое аппетитное и мягкое для неё место человека – в живот. Тотчас же крестообразные челюсти раскрылись и принялись пожирать живую плоть, быстро пережёвывая и проглатывая.
Поражённый пулей несчастный закричал. Жургч бесстрастно следил за агонией жертвы, поглаживая ствол пистолета.
Пистолет попал к нему совсем недавно. Жургч нашел его под кустом и взял себе, привлечённый сначала необычностью формы, а затем покорённый неожиданным действием выстрела.
Жургч недолго задумывался, пуская пистолет в ход при любом удобном случае. Более того, вскоре он принялся использовать пистолет и при разрешении небольших конфликтов, где вполне можно обойтись зуботычиной – например, если кто-то наступал ему на ногу.
Жургч сначала немного удивлялся собственной возросшей агрессивности, но затем успокоился, привыкнув наслаждаться полученной властью. Сам ли Жургч дошёл до такой мысли, или она была внушена ему пистолетом – не имело значения.
Жертва перестала дёргаться: пуля в беспрестанном пережёвывании дошла до жизненно важных центров и прекратила агонию человека. Но продолжила двигаться и жевать.
Жургч повернулся, спрятал пистолет и ушёл. Ему стало неинтересно. А раньше обычно досматривал до конца: пуля, постепенно увеличиваясь в размерах, сжирала жертву без остатка и замирала, распухшая, постепенно окукливаясь. Впрочем, это протекало достаточно медленно, и было не столь зрелищно, как сам выстрел.
Поэтому Жургч никогда не видел, как пуля, превратившись в блестящее металлическое яйцо-куколку, медленно вызревает, постепенно меняя цвет от серебристо-блестящего до матово-чёрного.
И как потом лопается застаревшая кожура, и на месте бывшей металлической куколки остаётся лежать новенький блестящий пистолет, немного необычной формы, у которого на конце стола торчит первая пуля, напоминающая сдвоенную крест-накрест клешню краба, а ещё двенадцать точно таких же пуль теснятся, дозревая, в магазине пистолетной рукоятки.
Так они размножались.
Великий завоеватель
– Да-а, – Великий Завоеватель пнул левой ногой то, что осталось от космического корабля, и огляделся.
– Ну и дыра! Похоже, на всей планете не найдётся и завалящего городишки, сплошная сельская местность.
Ещё при облете он обратил внимание на отсутствие крупных поселений. Сердце подсказывало, что не стоит связываться с такой дрянной планетишкой, но Великий Завоеватель привык во всём подчиняться собственной стальной воле и не слушать ничьих советов, будь это даже его собственное сердце. Тем более что у сердца не имелось никаких веских аргументов, одно лишь неявное предчувствие. И вот – пожалуйста.
Но Великий Завоеватель не унывал. В конце концов, овладеть целой планетой, пусть и сельскохозяйственной, тоже немало: продовольствие ценилось во все века, без него не может обойтись никто. А если планета сельскохозяйственная, то её легче завоевать: что смогут сделать селяне с вилами да косами против современного супероружия? А оно, в отличие от корабля, сохранилось нетронутым, потому что было Абсолютным: неразрушимым, неуничтожимым, с неиссякаемым боезапасом, и прочее, и прочее, и прочее. Если бы у Великого Завоевателя не имелось такого оружия, он бы не рискнул начинать завоевание, но с оружием… Оружие и сделало его Великим.
