Михаил Гвор - Поражающий фактор. Трилогия (СИ)
— Кто?
— Пусик. Не ест. Никого не слушает. Не идет на контакт. Даже со мной.
Санька подняла голову и посмотрела на кинолога. Заинтересованности во взгляде не было. Ни малейшей.
«Не выйдет, — подумал Огневолк, — потерявшему Друга безразлично всё. Года через три… Может через два. И то не факт… Слишком давняя связь. И слишком молода девочка. Но попытаться надо было».
— И? — спросила Санька.
— Попробуй убедить его не умирать, — сумел выдавить главное Аверин, — у тебя может получиться, вы на одной волне. Извини, что прошу о таком, но…
— Я попробую, — ответила девочка. — Попробую. Ему еще хуже, чем мне.
Таджикистан, Фанские горы, Лагерь
Пес неподвижно лежал у самого среза воды, уронив на лапы большую лохматую голову. Неподвижное тело, запавшие бока, остекленелый взгляд, уткнувшийся в бегущую струю, бесконечно уносящуюся вдаль… Казалось, жизнь уже покинула большое, красивое тело. Но зверь был жив. Пока еще жив…
Второй пес возник рядом бесшумно, как приведение. Подошел к лежащему, негромко рыкнул. Тот поднял голову, посмотрел на товарища. Взгляды встретились. Пришедший мотнул головой в сторону девочки, медленно бредущей от ворот к столовой.
Лежащий встал и понуро пошел навстречу ребенку. Надо — значит надо! Как бы тебе ни было плохо, но если ты можешь помочь… Или хотя бы попытаться…
Ленг взглядом проводил Пусика и потрусил по делам. Сам он помочь Саньке не мог. Может, выйдет у того, кто так же несчастен…
28 августа 2024 года
Таджикистан, окрестности Айни, чайхана
— Аллейкум ассалам, уважаемые!
— Ваалейкум ассалам, Мустафа!
— Что интересного происходит в мире, Абдулла? Или ты, Вагиз, поделишься свежими новостями?
— Ты всегда так торопишься, Мустафа, как будто боишься опоздать родиться на свет, — ответил Вагиз. — Сядь, выпей чаю, посмотри на мир спокойно и с достоинством, присущим старости, а не спеши, словно пылкий юнец.
— Это хороший совет, — произнес старик, устраиваясь на дастархане, — Но всё же, уважаемые, есть ли новости?
— Есть, Мустафа, есть! — усмехнулся Вагиз, — как может не быть новостей, если мир сошел с ума и катится в сторону Джанахама быстрее, чем мы успеваем наполнять пиалы?!
— Поделись с нами открывшейся тебе мудростью, досточтенный, — произнес Абдулла. — Что привело тебя к таким выводам?
— Уже несколько дней, как всё вокруг кишит солдатами. Где это видано, чтобы правоверные и урусы всё делали вместе, как братья?
— Ты меня удивляешь своей плохой памятью, Вагиз, — горько усмехнулся Мустафа, — так было еще сорок лет назад. И семьдесят лет подряд перед этим! Правоверные жили в мире и союзе с урусами. Все, кто не выжил из ума, помнят, что даже страна называлась тогда «Союз».
— Это было совсем другое! — не растерялся Вагиз. — И уже сорок лет, как этого нет! А сейчас всё не так. Кого только нет в Айни в последние дни! Матчинцы. Пенджикентцы. А как починили мост — еще и урусы пришли.
— Ты зря беспокоишься, Вагиз, — вступил в разговор Абдулла, отставив пустую пиалу, — я тоже думаю, что жизнь потихоньку налаживается. Вчера я видел в Айни альпинистов. Это говорит о том, что войны больше не будет. Тем более, что продавший душу Иблису мертв, а значит…
— Я бы не был так в этом уверен. Никто еще не принес его голову и не положил в пыль дороги перед чайханой. А где джигиты нашего баши? Не показываются! Они поголовно вступили в армию Аджахи! Она крепнет с каждым днем.
— Не уверен, что ты прав, Вагиз. Та самая вдова слышала от урусов, что всех джигитов убили какие-то их союзники.
— Как это всех! Так не бывает! Никому не под силу уничтожить армию Аджахи!
— Кроме оросов, уважаемый. Как ты думаешь, кто еще мог быть этими союзниками?
— Всё равно. Пока я не увижу… Смотрите! — лицо Вагиза вытянулось в удивлении. — Вернулся!
В чайхану, тяжело опираясь на посох, вошел старик, которого называли «железным». Шамси огляделся и направился к дастархану аксакалов.
— Салам алейкум, домулло, — почтительно произнес Мустафа.
— Салам, — кивнул Абазаров, — что, придумываете новые сплетни?
— Как можно, Шамси-джан, как можно. Пытаемся понять, что происходит в мире. И не более…
— Тогда я принес вам кое-что для лучшего понимания. Хотя, скорее всего, вы это используете, как пищу для новых сплетен.
Старик развязал мешок, ругая перепутавшийся шнурок. А потом вывалил содержимое на дастархан.
— Узнали?
— Но это же… — с трудом выдавил Вагиз.
— Правильно, — сухо сказал Шамси. — Через час это будет выставлено на городской площади. Чтобы никто не сомневался в его смерти. Но лично вам я решил предъявить доказательства отдельно. Достаточно?
Аксакалы часто закивали головами. Так часто, что казалось — еще немного, и стариковские шеи порвутся. И головы хозяев окажутся на одном дастархане с головой Бодхани Ахмадова. Шамси усмехнулся, завязал мешок и покинул чайхану.
Молчали долго.
— Вот, Абдулла, а ты говоришь: «стареет „железный“ Шамси», — Мустафа очень похоже передразнил товарища. — Как видишь, он еще в состоянии справиться с кем угодно. Считаешь чужие годы, уважаемый, а не понимаешь самого главного. Шамси воевал еще с немцами! Что ему слуги Иблиса? Недостойная внимания мелочь…
Таджикистан, Фанские горы, слияние Имата и Пасруда
Вода проносилась мимо. Самая обычная вода. Только с левой стороны стремительного потока — синяя и прозрачная, а с правой — мутная и желтая. Две отдельные струи, не желающие становиться единым целым даже в одной реке. Немного ниже по течению — возможно. Но не здесь, не сейчас… Слишком свежи воспоминания о прошлом, о своем, сокровенном… Сейчас лучше порознь… Вместе, но порознь…
Девочка сидела на том же самом камне, что и всегда. Точно так же, как и все последнее время: неподвижно и безмолвно. Совсем не так, как в прошлые годы. Совсем не так…
Рядом с камнем лежал большой черный пес. Не тот, что сопровождал девочку много лет. Другой. Очень похожий на свою хозяйку. Или не хозяйку? Подругу? Товарища по несчастью? Нет, черная шерсть ничем не напоминала загорелую кожу и коротко подстриженные белые волосы. А собачья морда и близко не походила на человеческое лицо. Общность была в другом. В неподвижности фигур, в молчании, в замершем взгляде, упершемся в проносящуюся воду…
— Всё закончилось, песик, — сказала девочка спокойным безжизненным тоном, — всё закончилось. Мы победили… Весь Тадж теперь наши друзья… За три жизни…
Зверь не обратил на фразу ни малейшего внимания. Даже уши не дрогнули в ответ на человеческие слова.
— Больше никто не погибнет… Просто не повезло…
И снова никакой реакции. Девочка грустно вздохнула и повернулась к собаке.
— Мы должны жить, Пусик. Они погибли, чтобы мы могли нормально жить, — девочка надолго замолчала, вновь отвернувшись к реке, и только потом договорила. — Наша смерть будет предательством. Понимаешь?
Пес поднял голову, посмотрел на девочку, даже, скорее, сквозь нее, наткнулся на такой же отсутствующий взгляд, и, тяжело вздохнув, опять уронил голову на лапы.
— Всё ты понимаешь…
А река несла мимо разноцветные струи, не желающие смириться с неизбежным. Желтую и синюю. Прозрачную и мутную. Похожие и разные… Обреченные на слияние, но не готовые его принять…
2025 год
Афганистан, окрестности Кундуза
Смерть пришла на рассвете.
Ничто не предвещало беды. Утром малик Себгатулла вернулся из налета на узбеков. Давно надо было пощипать этих жирных барашков за отвисшие курдюки. И так затянули. Налет удался: проклятые наследники шурави не ожидали нападения. Лашкар взял богатую добычу, а потерял лишь троих.
Малик хотел договориться с Гульбеддином, ханом каума, и устроить большой поход на север. Себгатулле слишком не нравилось происходящее там. Узбеки сумели объединиться, и это очень плохо! И таджики тоже! Эти трусливые шакалы легли под шурави! Если они договорятся между собой да еще и туркменов позовут…
Но это потом, может даже завтра. А сегодня пир! Праздник в честь удачного похода получился на славу. Радовались до утра.
А на рассвете пришла смерть.
Себгатулла был опытным командиром. Он воевал еще с шурави, в отрядах Ахмад Шах Масуда. И его моджахеды не были детьми. Посты выставили по всем правилам. И ни один часовой не спал. Не спасло.
Охранение умерло, не издав ни звука. По селению промелькнули бесшумные тени. И Джаханам ступил на землю. Враги входили в дома и убивали всех. Не стреляли. И не было слышно их радостных криков. Моджахеды узнавали о нападении, когда смерть уже брала за горло. В хижру, где спала большая часть лашкара, ворвались какие-то чудовища. Мало кто успел проснуться, и никто — схватиться за оружие.
Через час всё закончилось. На центральной площади селения высилась гора трупов. Мужчины, женщины, старики… Не было только детей. Тела лежали вперемешку. Женщины с открытыми лицами… Мужчины с собственными членами во ртах… Безголовое тело малика бросили на самый верх пирамиды. Малик лишился головы, но всеобщего унижения не избежал. Разве что из двух соединенных частей отрезана была другая…
