Дэвид Митчелл - Голодный дом
– Вжжик! Бабах! Шлеп! – восклицает Ланс, рассеянно почесывая пах.
– А можно ли верить показаниям мистера Пинка? – спрашивает Тодд, растягивая гласные на провинциальный манер (я от этого балдею).
Аксель одобрительно кивает:
– У полиции тоже возникли сомнения в достоверности его показаний. Район здесь хоть и благополучный, но бедный. Особняк некой аристократки отсвечивал бы пафосной занозой. Как бы то ни было, в следственном департаменте решили уважить просьбу Фреда Пинка и отправили в проулок Слейд инспектора Гордона Эдмондса, выяснить, что к чему. – Аксель тычет пальцем в фотографию на листке. – Итак, этот самый инспектор Эдмондс двадцать второго октября восемьдесят восьмого года совершил обход проулка Слейд и обнаружил в стене незапертую дверь. За дверью оказался сад и «внушительный особняк», именуемый Слейд-хаус.
– В котором жила леди Грэйер? – спрашивает Анжелика, накручивая на палец ярко-синюю прядь.
– Нет. В восемьдесят восьмом году там жила Хлоя Четвинд, молодая вдова. Из рапорта Эдмондса следует, что Хлоя Четвинд ничего не знала ни о леди Грэйер, ни об исчезнувших Бишопах.
– А если б и знала, то не сказала бы, верно? – Ферн с силой вдавливает окурок в пепельницу. – В викторианских романах вдова – самый подозрительный персонаж. Особенно молоденькая.
– Ага, вот только Эдмондса об этом не предупредили, – говорит Аксель. – В следующую субботу он снова посетил Слейд-хаус, потому что перед этим якобы порекомендовал Хлое Четвинд слесаря, который должен был починить дверь в сад, а миссис Четвинд попросила его проверить, все ли сделано правильно. По свидетельству очевидцев, в шесть часов вечера Эдмондс припарковал свой автомобиль на Вествуд-роуд… – он выдерживает паузу, для драматического эффекта, – и больше инспектора никто не видел.
– Но ведь полиция должна бросить все силы на поиски исчезнувшего копа, – резонно замечает Анжелика. – И в прессе шумиха поднялась бы.
– Верно, – кивает Аксель. – Пару дней о Гордоне Эдмондсе писали во всех газетах, журналисты выдвигали различные версии – то ли его ирландские сепаратисты похитили, то ли он сам руки на себя наложил, – а потом, когда прошла пара недель, а о нем по-прежнему ни слуху ни духу, все обратились к привычным новостям: фотографии принцессы Дианы, беспорядки и бесчинства из-за подушного налога, очередной громкий бракоразводный процесс и так далее. Об инспекторе Эдмондсе попросту забыли.
– А Хлою Четвинд допросили? – интересуется Анжелика.
– Как ни странно, Хлою Четвинд отыскать не удалось.
Мы недоуменно переглядываемся.
– Погоди-ка, – говорит Ланс. – А когда копы в Слейд-хаус нагрянули, с кем же они там разговаривали?
– В том-то и дело… – Аксель, сделав глоток пива, продолжает: – Слейд-хаус тоже отыскать не удалось.
– Как это – не удалось?! – восклицает Ланс. – Особняк исчез, что ли?
– Солидные каменные постройки в тумане не растворяются, – замечает Ферн.
Аксель удовлетворенно хмыкает:
– Ну, наше общество недаром называется Общество паранормальных явлений.
В баре на первом этаже игровой автомат исторгает из своих недр горсть монет.
– Одно слово – секретные материалы, – говорит Ланс, раскачивая стул.
– А вдруг Гордон Эдмондс все выдумал – и Слейд-хаус, и Хлою Четвинд? – предполагает Ферн.
– Ради чего? Зачем ему понадобилось служебным положением рисковать? – спрашивает Анжелика.
– Понятия не имею, – отвечает Ферн. – Может, с ним нервный срыв случился. Или он был патологическим лжецом. Мало ли. Нет, народ, сами прикиньте, что правдоподобнее: сфабрикованные документы полицейского расследования или особняк, растворившийся в воздухе в нарушение всех законов физики?
– А что слесарь? – вспоминает Тодд.
Аксель изо всех сил делает вид, что дискуссия его нисколько не занимает.
– А слесарь клянется, что ни о каком Слейд-хаусе ни от кого не слыхал и никто к нему не обращался – ни Хлоя Четвинд, ни инспектор Эдмондс.
– Так ведь убийцы обычно в своих преступлениях не сознаются, – говорит Анжелика.
– Полиция досконально проверила и его, и всех слесарей и строителей в округе. Ничегошеньки не обнаружили – полный ноль, фигу с маслом. В то время никто не выполнял никаких ремонтных работ ни в Слейд-хаусе, ни вообще в районе Вествуд-роуд.
– Неужели никто не упомянул о том, что в проулке Слейд произошло не одно, а два загадочных исчезновения: одно – в семьдесят девятом, а другое – в восемьдесят восьмом?
– Нет, эту информацию разглашать не стали, – мотает головой Аксель. – Чтобы не создавать нездорового ажиотажа у обывателей.
– Проклятые угнетатели всегда от народа правду скрывают, – вздыхает Анжелика. – Хуже фашистов, сволочи! Тоже мне, правительство: полицейский режим, свободы лишили и радуются.
Мне очень хочется спросить ее, как она представляет себе вольную жизнь без правоохранительных органов, но я стесняюсь.
– Аксель, а сам ты как до этого додумался? – любопытствует Тодд.
– Мне об этом знающий человек сообщил, – уклончиво отвечает Аксель. – Сказал, что этот случай как раз по части Общепара.
– Какой еще знающий человек? – Ланс задумчиво извлекает из носа козюльку, вытирает палец о стол.
Фу, гадость! Постыдился бы! Мне вон за свой лишний вес неловко, но это вообще ни в какие рамки не лезет.
Помолчав, Аксель признается:
– Мой дядя, Фред Пинк.
– Фред Пинк – твой дядя? – ахает Анжелика. – Ни фига себе! Тот самый стекольщик, который девять лет в коме пролежал? Но ты же Хардвик, а не Пинк.
– Фред Пинк – брат моей матери. Ее девичья фамилия Пинк. К сожалению, проулок Слейд превратился для дядюшки в навязчивую идею.
– Почему «к сожалению»? – говорит Ферн.
Я и сама хотела это спросить, но не успела.
Аксель кривит губы:
– Дядюшка Фред считает себя… ну, избранным.
– Как это? – не отстает Ферн. – Куда избранным? С какой целью?
Аксель пожимает плечами:
– Разузнать всю правду о Слейд-хаусе. Если честно, то после девятилетней комы он так и не приспособился к нормальной жизни и сейчас… В общем, он в психиатрической лечебнице, где-то под Слау.
– Обалдеть! – Ланс, воздев ладонь, показывает, что сейчас рыгнет, – и громко рыгает. – Любая история о сверхъестественном должна иметь два объяснения: паранормальное и реалистичное. Ну, допустим, главный герой видит привидения – на самом деле он их видит или у него просто нервный срыв? Аксель, я присоединяюсь к расследованию, лады?
– Чем больше народу, тем веселее, – уныло произносит Аксель.
Анжелика отпивает светлого эля:
– Да, интересный случай, но если целая армия полицейских не отыскала ни Слейд-хаус, ни без вести пропавших людей, то как именно мы вшестером собираемся их найти?
– Вопрос поставлен некорректно, – говорит Аксель. – Следует спросить не «как именно», а «когда именно». – Он тычет пальцем в листок с фотографиями. – Ну, напрягите серое вещество.
Я гляжу на листок: с чернильных фотокопий на меня смотрят мужчина, женщина и подросток. Они и не подозревали, что́ с ними произойдет. Пальцы мои тянутся к нефритовой подвеске – сегодня утром пришла посылка из Нью-Йорка, от старшей сестры. Подвеска в форме символа бесконечности, я ее обожаю.
Тодд своим математическим умом сразу замечает очевидное:
– А, понятно. Бишопы пропали в последнюю субботу октября семьдесят девятого года, а девять лет спустя, в последнюю субботу октября восемьдесят восьмого года исчез Гордон Эдмондс. А через девять лет после этого… – Он вопросительно смотрит на Акселя, тот кивает. – То есть сегодня.
– Последняя суббота октября девяносто седьмого, – говорит Ланс. – Обосраться и не жить! Аксель! Сегодня ведь последняя суббота октября?!
И как это у Ланса получается искренне восхищаться и одновременно ломать комедию?
– Загадочный особняк, который появляется раз в девять лет?! Все, друганы, у меня стояк размером с Беркшир. Допивайте – и пошли отсюда.
Оранжевое сияние уличных фонарей на Вествуд-роуд размыто моросящим дождем. Автомобили движутся рывками, от одного ограничителя скорости на дороге к следующему. Мимо неторопливо проезжает машина Ассоциации скорой помощи Святого Иоанна. Ребята идут впереди, Ланс излагает свою теорию о том, что Слейд-хаус находится на краю микроскопической черной дыры. Очень хочется добавить к этому что-нибудь умное, чтобы Тодд оценил мое нестандартное мышление, вот только ничего умного не придумывается. Анжелика и Ферн затеяли спор о фильме «Когда Гарри встретил Салли»{21} – оскорбляет он достоинство женщин или нет. Я плетусь следом за всеми. В самом конце. Мое обычное место. Заглядываю в освещенные окна с незадернутыми шторами, вижу диваны, лампы, картины. Ой, а вот в комнате, синей, как июль, сидит за фортепьяно коротко стриженная девочка в серо-голубой школьной форме. А зовут ее… ну, например, Грейс. Грейс расстроена, потому что ей не дается фортепьянный этюд, но я, ее старшая сестра, – талантливая пианистка и всегда помогаю Грейс разобрать сложные места. И никогда ей не говорю: «Вот похудеешь на пару фунтов – и все сразу изменится». На кухне мама готовит ужин – не для десятка стервозных жен менеджеров «Шелл», а для папы, Грейс, меня и Фрейи. Да, Фрейя не уехала в Нью-Йорк сразу после окончания университета, а устроилась на работу в Лондоне и каждые выходные приезжает домой. Мама готовит не блюда в стиле фьюжн, полусырые овощи или еще какую модную еду, а жареную курицу с картошкой, морковкой и подливой. Я мешаю подливу. Папа идет домой пешком от вокзала, потому что он не менеджер «Шелл», получающий 190 тысяч фунтов в год плюс акции по льготной цене, а сотрудник «Гринпис» с окладом 40 тысяч фунтов в год. Нет, лучше 60 тысяч. Грейс чувствует, что на нее смотрят, глядит в окно, на улицу, я машу ей рукой, но она задергивает шторы. Интересно, заметила она меня или нет, – никогда ведь не знаешь.
