Дуглас Уорнер - Смерть на горячем ветру
Его слова сильно подействовали на меня. Ирония судьбы! Я, человек, больше всего желавший Рэйнхэму отправиться на свалку истории, должен помочь ему удовлетворить свои амбиции. Но мне ничего не оставалось. Я не мог позволить Лондону рухнуть на головы своих жителей. Из двух зол приходится выбирать меньшее. А таковым все-таки являлся Рэйнхэм. Лондон точно будет разрушен, а карьера Рэйнхэма — это такая штука, которой играют изменчивые ветры политики. И шторм может налететь из непредвиденного места.
Глава одиннадцатая
Беседа провалилась. Сначала я обвинял в этом себя. Я думал, что неправильно вел себя, что выбрал неправильный подход. И лишь несколько часов спустя но каких часов! — я осознал, что моя задача была невыполнима. Я переоценивал силу своих доводов, и делал это совершенно автоматически, как любой убежденный человек. Не было подхода, который оказался бы успешным. Мягко или напористо я говорил бы — ничего бы не случилось. Сначала я привлек его внимание к политической выгоде (сработало совсем не так, как предсказывали Маргарет и Морган), а затем вызвал личную вражду ко мне. Мне никогда не приходило в голову, что правдой была абсолютная, монументальная глупость. Против глупости сами боги бессильны. А я ведь даже не бог.
Маргарет провела меня через свою часть дома на половину Рэйнхэма. Он сидел за столом и читал — ну конечно, «Ивнинг Телеграм» — и именно мою передовицу. Я поежился. Плохое начало.
— Маргарет, моя дорогая! — воскликнул он, подняв голову от газеты. — А я уже было начал беспокоиться…
Он увидел меня, и его лицо одеревенело. На людях он демонстрировал шутливое, более сожалеющее, чем недовольное, отношение к «Телеграм» и ее редактору. Но здесь ему нечего было скрывать и не перед кем притворяться. На какое-то мгновение я увидел в его глазах всю глубину чувств, которые он испытывал ко мне. Он ненавидел мои взгляды, и это означало, что я был для него опасен. Это знание, которое меня бы крайне вдохновило еще пару часов назад, не доставило мне никакого удовольствия.
— Маргарет, — произнес Рэйнхэм, поднимаясь. — Ты меня удивляешь! Ты знаешь глубину моих чувств к этому… этому… лицу.
Я пал бы слишком низко, если бы меня трогали такие оскорбления.
— Пожалуйста, Пьер! — попросила Маргарет. — Это срочно, ужасно срочно. Пожалуйста, выслушай его.
— Надеюсь, он скажет что-нибудь более приятное, чем то, что пишет в своей статье.
Он опустился в кресло, но нам сесть не предложил. Я уже собрался пуститься в объяснения, когда зазвонил телефон.
— Рэйнхэм. — Он переменился в лице. — Кого? Нет, не дам! — И он собрался положить трубку.
— Это меня, сэр Гай? — спросил я. — Я просил, чтобы со мной связались, если произойдет что-то срочное.
Я думал, он бросит трубку, но воспитание взяло верх. Он положил ее на стол и отвернулся. Звонил Холт, получивший у метеорологов важную информацию. Я записал ее на лежавшем около телефона листке от блокнота. Чувствуйте себя как дома, Кэртис, кисло подумал я. Все, что у него есть — ваше.
— Спасибо, Джон. — Я повесил трубку.
Во время этой интерлюдии Маргарет и Рэйнхэм молчали. Он стоял спиной ко мне, и Маргарет выглядела несчастной.
— Прошу прощения, сэр Гай, за то, что я так неожиданно ворвался, — начал я, — но это вопрос жизни и смерти. У нас есть крайне веские причины полагать, что Лондон будет разрушен землетрясением через… — я посмотрел на часы, — грубо говоря, девять часов.
— Да ну! — скептически протянул Рэйнхэм.
— Я понимаю, что это звучит почти невероятно…
— Почти, мистер Кэртис?
— Совершенно невероятно, если хотите, — проговорил я, стиснув зубы. — Но данные очень серьезные.
— Сомневаюсь!
— Пожалуйста, Пьер! — умоляюще попросила Маргарет. Я воспользовался передышкой и ринулся вперед.
— Один мой репортер разбирался в трагедии Арминстера. Среди прочего, он выявил данные, доказывающие, что Роберт Колстон предсказал землетрясение с поразительной точностью за много часов до него. Если необходимо, я могу представить свидетелей. Одним из погодных явлений, предшествовавших землетрясению, был горячий, сухой ветер, задувший с юга за десять часов до стихийного бедствия.
Я сделал паузу, чтобы придать больший вес следующим словам.
— Сегодня точно такой же ветер начал дуть над Лондоном.
— А также над половиной Юго-Восточной Англии, я полагаю, — процедил он сквозь зубы, даже не шевельнувшись.
— Ваше предположение ошибочно. — Тут я почувствовал благодарность к Холту, вовремя сообщившему мне эту новость. — Мы связались с метеорологической службой. Ветер четко локализован. Он дует только в области, которая почти точно охватывает двенадцать внутренних районов Лондона.
Маргарет в смятении повернулась ко мне.
— Эта область представляет собой неправильный эллипс, — продолжал я. — На востоке его границей является Гринвич и Кокни, а на западе Хаммерсмит и Уондсворт. Общее население этого района составляет около трех миллионов человек.
Рэйнхэм зажег сигару.
— Метеорологи сказали, что этот ветер похож на восходящие потоки теплого воздуха, и в их практике он уникален.
— Уникален? — спросил он, подняв глаза. — Но ведь он дул в Арминстере.
— В Арминстере не было метеослужбы, — сказал я, — просто были люди, отмечавшие количество солнечных часов, осадки и ежедневную температуру. Никто не занимался ветрами.
— Вы должны поверить нам, Пьер, — заговорила Маргарет. — Я узнала этот ветер. Другие уцелевшие тоже.
— Колстон знал это, — продолжил я. — Это и было той вестью, которую он пытался довести до нашего сведения с того момента, как к нему вернулась память. Разве он не об этом говорил с вами сегодня ночью?
— Он болтал о своей «гениальной теории». Я не мог обращать на это слишком много внимания: оно было слишком занято его пистолетом.
— Мы оба знаем, что, согласно экспертам, теория Колстона научно необоснованна… — Мне вдруг очень захотелось выяснить, откуда министр внутренних дел узнал об этом до Арминстера, но я сдержался. — Однако становится совершенно ясно, что Колстон был прав, а специалисты ошибались.
— Я не припоминаю, чтобы я читал в свое время показания свидетеля о справедливости предсказания Колстона.
— Свидетель был ранен и без сознания, — парировал я. — Он выздоровел лишь несколько месяцев спустя, и тогда уже ему показалось поздно что-либо предпринимать. Но его показания вполне определенные. Они, плюс другие факты, приводят к неопровержимому заключению, что Колстон прав в вопросе о Лондоне.
— Да, вы так думаете? — Рэйнхэм поглядел на меня поверх дымящей сигары. — И что же, мистер Кэртис, вы ждете от меня?
— Мы думаем, сэр Гай, — вежливо произнес я, — что вы могли бы предпринять необходимые шаги для эвакуации жителей из находящейся под угрозой области.
— Мы думаем! — Он был корректен, но при этом абсолютно неумолим. — Скажите мне, на милость, мистер Кэртис, как именно должен я сделать такое распоряжение? Я должен сказать жителям Лондона… что же я должен сказать? Гм? Я скажу — гм — я скажу что-нибудь в этом роде: «Лондонцы! Покиньте ваши рабочие места. Покиньте ваши дома. Бросьте ваше имущество. Лондон будет разрушен страшным землетрясением примерно в восемь часов вечера». — Мое лицо непроизвольно исказилось. Маргарет смотрела на своего свекра со страхом и сомнением. Холодный саркастический голос продолжал: — Я добавлю — почему бы и нет? — следующее: «Сохраняйте спокойствие! Без паники! Ситуация под контролем правительства». А когда меня спросят, на каких основаниях я срываю жизнь и работу громадного города, я отвечу: «У меня на то есть достоверные сведения. Мне сообщили, что в Лондоне дует странный ветер, который, как говорят люди, так же дул перед землетрясением в Арминстере». — Он выдержал паузу. — Вы думаете, мистер Кэртис, что это их убедит?
— Вы могли бы использовать мои данные о том, что Колстон предсказал землетрясение в Арминстере, — сердито ответил я.
— Ах, да! Конечно! Тогда я продолжу примерно так. «Меня проинформировали очевидцы катастрофы в Арминстере, крепкие задним умом и собиравшие о ней факты, что эксцентричный ученый по имени Роберт Колстон предсказал там землетрясение. Правда, тот самый Роберт Колстон разоблачен как шарлатан, когда его теория была представлена ведущим специалистам мира. Правда и то, что в эту теорию не было внесено никаких исправлений, которые могли бы обосновать ее. Более того, является правдой и то, что имя Колстона стало легендарным из-за его ляпсуса. Несмотря на это, я убежден, что он прав, а все научное сообщество ошибается».
— Колстон был прав! — взорвался я. — Он знал об Арминстере. Он знал о Лондоне. Зачем еще он приходил к вам ночью? Это была отчаянная попытка преследуемого человека проинформировать единственного человека в Англии, который мог действовать, и действовать быстро. Зачем он шел в «Телеграм» сегодня утром, если не для того, чтобы использовать последний шанс? Шанс, который он увидел в нашем вчерашнем обращении к читателям?
