Леон де Винтер - Право на возвращение
— Вам трудно заснуть?
— Нет, с этим нет проблем.
— Сексуальные проблемы?
— Что вы имеете в виду?
— Проблемы с эрекцией?
Никто никогда не задавал Браму таких вопросов.
— Нет.
— Вы получаете удовольствие от секса?
Брам не был уверен, удастся ли ему продержаться еще полчаса.
— Да.
— У вас много партнерш?
— Нет. Я верен жене.
— А как вам кажется, ваша жена тоже удовлетворена своей сексуальной жизнью?
Они всегда делали то, что им хотелось. Рахель была чудесна. То, как ее изумительное тело отвечало на его ласки, делало немыслимой саму идею поиска других женщин. Как-то раз они взяли напрокат порнофильм. Иногда она, раздевшись, оставалась в чулках с подвязками и туфлях на «шпильках». Но, наверное, все это лишь невинные развлечения в глазах опытного психотерапевта. Преподаватели Принстона обожали Джиотти. Может быть, в академических кругах процент извращенцев выше, чем среди работяг?
— Я думаю, да, — ответил Брам.
Джиотти кивнул и сделал пометку в блокноте.
— Вы можете описать свою ночь? Вы засыпаете хорошо, так?
— Да, но потом — потом я просыпаюсь от кошмара. И больше уже не сплю.
— В этом кошмаре есть некий сюжет?
— Да.
— И вы можете его пересказать?
Брам кивнул.
Вот как, значит, устроена беседа с психиатром. Сухой обмен интимной информацией, которая после обрабатывается и становится материалом для изучения и интерпретации.
— Вы пересказывали свой кошмар жене?
— Да.
— Она у вас умница — я встретил ее как-то у общих знакомых — что она сказала?
— Что мне нужен хороший аналитик.
Джиотти удовлетворенно улыбнулся:
— Я же говорю, она умница, — и добавил: — Вам неприятно говорить об этом?
— Я бы лучше обсудил возможность позитивных перемен в Корее.
— Да вы, оказывается, оптимист! — не остался в долгу Джиотти.
— Просто не люблю заниматься самокопанием.
— Это и не нужно, пока ничего не случилось. Но вам снятся кошмары.
— Да.
— Нет нужды объяснять вам, что это может означать: непреодоленные страхи, загнанные в подсознание.
Брам кивнул. Он понимал, что кошмары порождены страхом. Он боялся потерять то, без чего не мог жить. Рахель. Бенни. Дом. Работу. Отца.
— Не могли бы вы приблизительно описать, как выглядят ваши кошмары?
— Они похожи друг на друга.
— С одинаковым сюжетом?
— Да.
— Ну что ж, начинайте, — кивнул ему Джиотти, словно приглашая актера начать показ.
— Попробую — но мне кажется немного странным говорить об этом с вами.
— Конечно. Чтобы привыкнуть, нужны месяцы, если не годы.
— Вы хотите сказать, что я должен буду ходить к вам несколько лет?
— Понятия не имею. Но если это будет необходимо…
— Да зачем, когда есть снотворные? — удивился Брам.
— Совершенно справедливо. Я выпишу вам рецепт, и вы можете продолжать жить, как живете. Но мне все же любопытно знать, что за кошмары вам снятся.
Достаточно ли будет, подумал Брам, продолжать принимать таблетки или стоит попробовать разобраться наконец с этим кошмаром?
— Сон начинается, — сказал он, — всегда по-разному. Но потом случается что-то, из-за чего я попадаю в наш новый дом.
— И как, к примеру, он начинается?
— Например, я разговариваю с отцом. Мы говорим о его псе. Пес убегает, я — за ним, и мы оказываемся возле дома. Того самого дома, где мы сейчас живем. Но это только начало. Я вхожу в дом следом за псом, и вдруг пес проваливается сквозь пол, в дыру. Дом очень старый, на верхнем этаже в одной из комнат действительно в полу есть дыра. Я смотрю сквозь нее вниз и вижу, что пес стоит там, внизу, и жалобно смотрит вверх: он ждет моей помощи. Я бегу назад, спускаюсь по лестнице. Попадаю в какой-то коридор, в нем — не думаю, чтобы мое подсознание было каким-то особенным, — слишком много дверей. А пса нигде не видно. Я слышу его, но не вижу. Потом из-под решетки кондиционера начинает валить дым. В нашем доме нет таких решеток, мы только собираемся их ставить. Дым наполняет коридоры и комнаты. Я зову пса по имени, но дым попадает в мои легкие, и я не могу двинуться с места. Я слышу, как скулит пес. И просыпаюсь.
Джиотти кивнул на Хендрикуса, старательно вылизывающегося под столом:
— Это и есть наш главный герой?
— Нет. Вернее, не совсем, частично.
— Вы когда-нибудь раньше держали собак?
— Нет.
— Даже в юности?
— Нет, — повторил Брам и вспомнил об отцовской собаке. — Отец держал пса, когда был ребенком. Я думаю, пес в моем сне принадлежит отцу. То есть насколько я могу себе его представить.
— Вы видели его фотографии?
— Нет, но отец мне о нем рассказывал.
— Он считал своего пса чем-то необыкновенным?
— Да. — Ничего больше не хотел он рассказывать этому чужаку. Разговор становился все более абсурдным. Не хватает еще и собак обсуждать.
— Не могли бы вы рассказать мне побольше про собаку вашего отца?
— Не думаю, что это относится к делу.
— Почему?
— Просто я слишком сильно беспокоюсь из-за дома. Мы недавно переехали. Он огромен, и потребуются титанические усилия, чтобы привести его в порядок. Реконструкция будет стоить кучу денег. Может быть, мы взялись за дело, которое не сможем завершить; боюсь, нам не справиться.
— Вам это только что пришло в голову?
— Это естественное объяснение, не так ли?
— Абсолютно. Но: испытываете ли вы облегчение?
— Какое облегчение?
— Исчезнут ли благодаря этому ваши кошмары?
Брам подумал, что, даже если это объяснение верно, оно вряд ли поможет ему исцелиться. Оно уже приходило ему в голову после одного из первых кошмаров, но было отвергнуто как неубедительное.
— Вы принадлежите к старой школе? — спросил Брам.
Джиотти взглянул на него вопросительно:
— К старой школе? Что вы имеете в виду?
— Они говорят, что, как только я пойму символику сновидения, оно перестанет меня беспокоить. То есть больше не будет на меня действовать.
Джиотти улыбнулся:
— Да, у меня тридцатилетний опыт работы с пациентами. Но иногда требуется время, чтобы отследить все компоненты сновидения.
— А если это случайность?
— Сколько раз вам снился этот пес?
— Понятия не имею. Двенадцать, тринадцать… может быть, больше.
— И вы считаете случайностью то, что один и тот же образ раз за разом возвращается в сопровождении одних и тех же эмоций?
— Я боюсь браться за реконструкцию дома, боюсь, что у нас не хватит денег, а страхи никуда не денутся. И кошмар остается при мне. Я думаю, этого достаточно…
Джиотти прервал его:
— Что делает собака в том доме, который вам снится?
— Понятия не имею. У нас есть собака. У моего отца когда-то была собака.
Джиотти поглядел на дремлющего под столом Хендрикуса. Пес выглядел спокойным, и это удивило Брама. Обычно, оказавшись вне дома, Хендрикус нервничал и скулил.
— Как его звать? — спросил Джиотти.
— Хендрикус.
— А как звали собаку вашего отца?
— Так же, — ответил Брам, помедлив несколько секунд.
— Хендрикус?
Брам кивнул.
— Что это за имя? Израильское?
— Голландское.
— Оно что-то означает?
— Это имя состоит из двух германских слов: heim — то место, где находится твой дом, и rik, означающий власть. Немецкое имя — Heinrich.
Джиотти кивнул:
— То есть в какой-то степени указывает на дом, который вы купили. Большой дом.
У Брама форменным образом отвалилась челюсть.
— Черт возьми, — сказал он и рассмеялся. Процедура оказалась еще чуднее, чем он ожидал. А собственно, разве он чего-то ожидал?
— Вы хотите сказать, у меня в голове составился ребус? Мне снятся головоломки?
— Вы знали, что означает имя вашей собаки, но не отдавали себе отчета в этом. Пришло время, и головоломка сложилась.
— С вашей помощью.
— Я стараюсь, — заметил Джиотти без малейшего смущения. — Люди в течение тысячелетий чувствовали, что в снах закодирована информация, хранящаяся в подсознании. Библейский Иосиф был толкователем снов. Вернее сказать, он был первым психотерапевтом.
— Мальчиком мой отец жил в небольшом доме. Он назвал пса в честь знаменитого в то время голландского политика.
— Но вам известно значение его имени. Вполне возможно, что, если бы пса звали, к примеру, Паул, он не появился бы в вашем сне.
— Паул, Паулус, тихий, беззащитный, — пробормотал Брам.
Джиотти кивнул:
— Давайте-ка вернемся к началу сна. Они все начинаются по-разному, не так ли? А потом выходят на один и тот же сюжет?
— Да.
— Сон, который вы описали, начинался с вашего отца. Другие сны тоже начинаются с него?
