Федор Ильин - Долина Новой жизни
На следующий день, рано утром, на пассажирском аэроплане я отправился на место своей службы, в Долину Большой дороги.
В кабине аэроплана сидело уже несколько десятков человек, когда я вошел туда в сопровождении Карно. Он отправился вместе со мной, – ему требовалось осмотреть электрическую станцию.
В кабине, отделанной очень просто, стояли длинные деревянные скамьи. Пассажирами были простые рабочие, перемещаемые с одной работы на другую.
Мы с Карно прошли в следующую кабину, расположенную в средней части аэроплана. Здесь обстановка была совершенно иная: мягкие кресла, столики для работы, зеркала и различные украшения. Кабина была небольшая и, кроме нас, здесь поместилось еще четыре человека, из которых двое были «приезжие», а двое – аборигены.
Мы раскланялись с ними, но в разговор не вступили.
Аэроплан скоро поднялся. Плавность его лета и отсутствие шума делали полет настоящим удовольствием. Мы пересекли Главную долину на небольшой высоте, и над пушечным заводом, громадные здания которого рисовались внизу под нами на зеленом фоне местности, повернули в сторону, несясь над узкой, постепенно поднимающейся долиной, глубоко вдающейся в отроги гор и теряющейся где-то между их вершинами. Посреди этой долины мы могли видеть широкий извивающийся канал; вода в нем местами образовала пенящиеся водопады.
Вдоль канала вилась лента дороги, блестевшая на солнце как отполированная. Из ущелий гор в долину спускались темные леса, а самая долина представлялась ярко-зеленой. По мере того, как долина поднималась, незаметно для нас поднимался и аэроплан, и скоро мы уже видели Главную долину и пушечный завод где-то далеко, сквозь щель поднимающихся со всех сторон гор. Долина суживалась и обрывалась у подножия громадного горного массива, вершины которого с аэроплана нельзя было видеть.
Сверху видно было, что дорога упиралась в пустынную скалу, где начинался туннель, черное жерло которого выступало на сером фоне скалы. Канал отворачивал в сторону и терялся в горах. Рядом с туннелем были разбросаны большие постройки – похоже, заводские корпуса и рабочие казармы.
И здесь меня поражало отсутствие труб, дыма и копоти. Или все приводилось в движение электричеством или иной какой-то энергией, но, во всяком случае – каменный уголь здесь не использовался.
Аэроплан снизился, приземлился; мы прибыли к месту моей первой службы.
Карно попрощался со мной, и я отправился в главное управление постройки туннеля для получения указаний от помощника Шервуда. Я был назначен в модельную мастерскую и должен был ежедневно приезжать сюда из Колонии в семь часов утра и уезжать в пять.
Строительство туннеля произвело на меня потрясающее впечатление. Собственно говоря, слово «туннель» совершенно не подходит к тому сооружению, которое я увидел. Через него должна пройти дорога, рассчитанная на движение двадцати грузовых автомобилей в ряд. Высота сооружения была пропорциональна ширине. Я не буду описывать эту грандиозную стройку со всеми имеющимися здесь остроумными механическими приспособлениями и машинами и с громадным количеством рабочих. Единственное, на чем я считаю нужным здесь остановиться, – это на вопросе, откуда бралась энергия, которой приводились в движение все эти машины.
В четыре часа я зашел на станцию, где ожидал меня Карно. Станция была расположена за поселком, и мне пришлось пройти мимо всех рабочих казарм. Эти постройки ничем не отличались от домов обычного типа на любой улице Главного города. Улица была пуста, так как все население находилось на работе.
Я легко нашел дорогу на станцию и добрался до нее почти без расспросов. Станция представляла из себя трехэтажное здание – оно стояло на самой набережной канала. Раньше ее динамо-машины приводились в движение падением воды. Теперь источник энергии был совсем иной, и Карно обещал мне показать механизмы, необходимые для получения этой энергии.
Я застал Карно в нижнем этаже за разборкой каких-то частей незнакомой мне машины. Двое или трое рабочих помогали ему. Он был так увлечен своей работой, что долго не замечал меня. Я не хотел ему мешать и, усевшись на стуле в дальнем углу, выжидал.
Когда Карно, наконец, заметил меня, он засмеялся.
– Сколько времени вы сидите здесь, мой дорогой? Как мог я не заметить вашего прихода! Ну, подходите, я ознакомлю вас с основами, на которых зиждется добыча новой могучей энергии. Вы, конечно, знаете, что еще в конце прошлого столетия Беккерелем, Кюри и другими было открыто несколько так называемых радиоактивных элементов. Вы знаете уран, радий, торий и актиний. Атомы этих элементов находятся в постоянном распаде и, распадаясь, они выделяют колоссальное количество энергии. Например, грамм радия, если бы он мог распасться сразу, выделил бы энергию, равную энергии взрыва тысячи восьмисот тонн динамита. Наука не знала способа ускорить распад атомов или замедлить распад. Мы обязаны этим открытием Гаро, и вы видите, что все наши электрические станции переведены с белого угля на этот новый вид энергии. В копях около Долины Новой Жизни мы имеем громадный запас радиоактивных элементов. Открыт еще более могучий элемент, чем ранее известные, и скорость распада атомов этого элемента мы научились регулировать. Вы спросите меня, как это делается? Чтобы ответить вам, я сначала должен прочесть вам маленькую лекцию… Вы, верно, знаете, как представляет себе наука строение атомов. Центральное тело, заряженное положительным электричеством, окружено стремительно вращающимися вокруг него отрицательно заряженными частицами. Атом представляет собой целый мир с его солнцем и с его планетами. Чтобы заставить этот мир разрушиться, должна быть найдена какая-то сила. Гаро использовал силу скорости частиц, распадающихся элементов. Он производил столкновение двух миров, одного распадающегося, а другого находящегося в стадии равновесия. Тогда последний мир рушится, и энергия, затраченная на созидание его и до поры до времени находящаяся в потенциальном состоянии, переходит сразу в кинетическую и может быть использована. Вы понимаете, что для достижения этого потребовался целый ряд самых остроумных приспособлений, и Гаро удалось разрешить эту задачу с простотой, доступной только гению.
– Боже мой, – воскликнул я, – такой человек заслужил славу и признательность не только этой страны, но и всего мира!
– Конечно, – согласился Карно, – Гаро наш соотечественник, и он покрыл себя вечной славой, заслуга его неоценима. Только после перехода всех станций на новый вид энергии явилась возможность достичь всего того, что мы здесь видим. Теперь мы имеем в своем распоряжении такой неисчислимый запас энергии, что нам не приходится ее экономить.
Мне хотелось поделиться с Карно своим возмущением по поводу того, что такому замечательному человеку, как Гаро, пришлось пережить столько неприятностей и что его дальнейшая судьба даже теперь неизвестна. Но я вспомнил преподанный мне совет, что в этой стране можно говорить откровенно только в открытом месте, и остановился.
Карно, по-видимому, угадал мою мысль и постарался прекратить разговор.
Он повел меня показывать машины, расположенные на всех трех этажах.
Когда мы в семь часов вечера садились на аэроплан, чтобы возвратиться домой, было уже совсем темно. Из туннеля доносились высокие свистящие звуки бесчисленных сверл, день и ночь буравящих гору, и однообразный шум двигающихся поездов с землей и камнями.
Работа моя на постройке Большой дороги продолжалась, не нарушаемая какими-либо событиями. Чем ближе я знакомился с подробностями, тем больше удивлялся грандиозности замысла, техническим усовершенствованиям, с помощью которых он осуществлялся. Ежедневно я отправлялся на службу и проводил там восемь часов, стараясь приспособить к делу некоторые свои открытия, с тем, чтобы они могли еще более повысить производительность работы землечерпательных машин.
По вечерам, а также и в праздничные дни я стал учиться летать. Я получил уже описанный мною костюм, точно подходящий к моей фигуре, и прибор с крыльями. Искусство летать оказалось не таким простым. Я, конечно, поломал бы себе кости и разбил голову, если бы меня не спасал надутый, как шар, костюм. При падении человек подскакивал, как мячик, оставаясь невредимым. Мои первые полеты, совершаемые под руководством Фишера, были очень похожи на первые полеты птенцов, только что вытолкнутых из гнезда.
Однажды, – я не помню точно, в какой именно день, но я знаю, что это было в начале декабря, – я кончил свою работу и собирался с четырехчасовым аэропланом возвращаться домой. Я вышел на улицу. Там проходили отряды рабочих, сменяющие друг друга, и, как всегда, по-военному, мерно отбивали шаг. Ко мне приблизился юноша с замечательно свежим, красивым лицом и произнес шепотом несколько слов. Сначала, из-за шума машин, грохота вагонов, топанья ног я ничего не мог понять. Потом расслышал отдельные слова: «следуйте… известие… Гаро». Юноша, бросивший эти таинственные слова, быстрым шагом удалился от меня. Я, не упуская его из виду, пошел за ним. Когда мы были на лужайке перед каналом, и от поселка нас отделяла группа деревьев, юноша остановился и быстро сунул мне в руку свернутую в трубочку записку. Потом мелодичным голосом произнес:
