Влада Воронова - Пути Предназначения
— Что? — ошарашено переспросил Джолли. — Что я принял?
— Таниарство, досточтимый, — вежливо повторил Северцев и развернул бумагу. — Вот свидетельство преподобного Григория Васько, священника, который провёл для диирна обряд приобщения к таниарской церкви. Диирн признаёт свою принадлежность к таниарской вере или желает объявить свидетельство преподобного лживым и клеветническим?
Джолли нервно сплетал и расплетал пальцы. Плечи дрожали. Северцев накрыл его кисти ладонью.
— Что вы решили, учитель? — спросил он. — Чего вы хотите на самом деле? Сейчас вы можете выбирать.
— Я… — Джолли запнулся. На мгновение закрыл глаза, перевёл дыхание и сказал твёрдо: — Я действительно вчера утром принял таниарство из рук рабби Григория.
Северцев просиял радостной улыбкой, крепко обнял Джолли.
— Спасибо, учитель!
Тот пожал ему запястье.
— Это тебе спасибо, Авдей.
Северцев взял Джолли под руку, помог встать, а предвозвестнику сказал:
— На этом мой доверитель полагает вашу встречу завершённой. — Поклон лёгкий, обычная вежливость, и не более.
Джолли дёрнулся было на поклон, предписанный Высоким этикетом, но Северцев держал под руку, и бывшему придворному пришлось ограничиться поклоном из этикета Общего.
Северцев и Джолли ушли. Клемент посмотрел на патронатора.
— Он из семьи мятежников, предвозвестник. Они все такие, даже если в пыточное кресло засунуть. — Спину патронатор держал прямо, словно взял у Северцева частицу его весёлого нахальства и спокойной свободы.
— Однако Северцев назвался поселенцем, — сказал Клемент.
— Так и есть. Он поселенец по матери-инвалидке. Поселенцем считается и его отец, Михаил Северцев.
— Считается? — уточнил теньм.
— Да, предвозвестник. Доказать участие Северцева-старшего в антигосударственной деятельности не удаётся до сих пор. В юности он получил три года каторжных работ за укрывательство беглого мятежника, но с тех пор ни разу ни на чём не попадался, хотя бунтовщицких занятий не прекращал ни на день. Северцев очень хитёр… Сами мятежники называют его Великий Конспиратор, а в наших досье он значится под кличкой Скользкий. Один из лидеров своей партии.
— Так вот с чьей подачи оказался здесь этот наглый щенок, — понял Клемент.
— Не думаю, предвозвестник. Это наверняка его собственная затея. Должен признать — остроумная. Завтра Джолли публично отречётся от таниарской ереси и вернётся к истинной вере, но для того, кто запятнал себя членством в лживой церкви, врата Алмазного Города навсегда останутся закрытыми. Джолли недоступен для вас, предвозвестник.
— Однако поддельное свидетельство — это уголовное преступление.
Патронатор позволил себе улыбнуться.
— Вовсе нет, предвозвестник. Джолли признал его истинность, а что касается преподобного Григория Васько, то это дед Авдея и тесть Михаила. Он под присягой подтвердит подлинность свидетельства, хотя и выписывал его на обряд, который никогда не проводился.
— Потрудитесь объяснить, — нахмурился Клемент.
— Преподобный Григорий известен всему Гирреану слишком буквальным пониманием Далидийны. Это священная книга таниарцев, где есть всё — от молитв до правил повседневного поведения. Так вот в Главе Заветов сказано: «Если во имя спасения собственной души или жизни потребуется ложная клятва, да произнесут уста твои истину. Если лжи потребует спасение чужой души либо жизни — лжесвидетельствуй и клятвопреступничай, но жизнь и душу людскую спаси».
— Вы читаете еретические книги? — посуровел предвозвестник.
— Это часть моей работы, — ответил патронатор. — Таниарцев здесь больше половины населения.
Клемент смотрел в столешницу.
— Так этот поп решил, будто жизнь в Алмазном Городе погубит душу Джолли?
— От того, кто отдал свою дочь в жёны бунтовщику, трудно ожидать здравомыслия, предвозвестник. Убеждений зятя Григорий Васько никогда не разделял, но и без того был и остаётся постоянной головной болью не только для жандармерии. Он и для Совета Благословенных, глав таниарской церкви, вечная заноза. Исповедует всех подряд, и таниарцев, и иноверцев, причём епитимью на грешников накладывает не молитвами и церковными пожертвованиями, а исключительно отработками на должности санитара в инвалидских интернатах. Там всегда недобор сотрудников. Рабби Григория давно бы отлучили, но старик слишком популярен у прихожан, и своих, и лаоранских. Бунта при отлучении не избежать. К тому же он превосходный врач, и лишиться такого специалиста означает нанести существенный урон привлекательности церкви.
— Врач? — не понял Клемент.
— Любой таниарский священник обязан оказывать прихожанам помощь не только духовную, но и целительскую. В семинариях они проводят по восемь лет и медицину изучают наравне с богословием.
— Ладно, всё это чушь, — сказал Клемент. — Но почему вы позволили Северцеву войти в здание управы? Куда смотрела жандармская стража?
— По законам империи гражданский адвокат имеет право…
— Какое, к чёрту, право?! — в ярости перебил Клемент. — Это же плебей, да еще и поселенец в придачу.
— Пустошь на грани большого бунта, — спокойно ответил патронатор. — Вожди мятежных партий пока удерживают Гирреан в относительном спокойствии, им сначала нужно согласовать совместные действия, выработать хоть какое-то подобие общей стратегии, чтобы не быть передавленными поодиночке. Но стоит появиться даже крошечному поводу, и партийцам народ не удержать, бунт начнётся стихийно. А ситуация на большой земле такова, что гирреанский мятеж поддержат многие. Малейшая искра — и пожаром охватит как минимум треть Бенолии. Разве высокочтимый Адвиаг не предупредил вас, предвозвестник, насколько важно сохранить в пустоши хотя бы видимость покоя?
— Я прямой порученец государя, — с холодной тяжестью ответил теньм. — Его богоблагословенное величество столь низменные предметы не интересуют. Убирать мятежническую грязь — удел директора охранки и жандармов.
Патронатор торопливо согнулся в низком поклоне.
От пресмыкательства теньму вдруг стало скучно. Разговаривать с патронатором так же бессмысленно, как пытаться вести беседу со справочной таблицей — жандармский генерал предоставляет информацию, но не вёдет диалога, не даёт живого отклика. С гирреанцами было несравненно интереснее. Тихое, но твёрдое упрямство Джолли, весёлое нахальство Северцева смущали и даже коробили своей странностью и непривычностью, но при этом были преисполнены чувства, мысли, жизни… Не разговор, а глоток свежей воды в пустой и затхлой сухости казённых дел.
«Что за вздор в голову лезет?» — Клемент даже лоб вытер, прогоняя столь не подходящие для теньма думы.
— Этот Северцев, — сказал он вслух. — Вы говорите, он сын мятежника?
— Да, предвозвестник, — ещё ниже поклонился патронатор.
Смотреть на его скрюченную спину было неприятно. Клемент отвернулся к окну. И почему этот чинодрал уверен, будто сможет произвести на него благоприятное впечатление такими ужимками?
Однако ситуацию нужно прояснить до конца.
— Вы хотите сказать, что бунтовщицкие партии позволяют своим членам иметь семью?
— Да, мой господин. Большинство партийцев, и мужчины, и женщины состоят в браке. Нередко с людьми, в дела их партий не вовлечёнными. Практически все союзы скреплены юридически, гражданских браков крайне мало. Церковных тоже почти не бывает, большинство мятежников атеисты.
Клемент непонимающе посмотрел на патронатора:
— Но ведь семья отвлекает от служения. А членов нелегальных организаций делает ещё и уязвимыми, — жену и детей всегда можно взять в заложники. Орден Белого Света и большинство братств запрещают свои членам заводить семью. И во многих имперских спецструктурах у семейных нет ни малейшего шанса на карьеру, они обречены прозябать на самых низших должностях. У координаторов порядки точно такие же. И это правильно, потому что те, кому доверено серьёзное дело, не должны растрачивать себя на побочные интересы.
— У мятежников воззрения прямо противоположные, предвозвестник. Они считают, что по-настоящему преданно служить их идеям способны только те, кто верен своим семьям. Утверждают, что и работать с полной отдачей, и сражаться со всей самоотверженностью люди будут только тогда, когда им есть ради кого это делать.
— Абсурд! — возмутился Клемент.
Патронатор пожал плечами. «Говоря о мятежниках, он становится гораздо смелее», — отметил теньм.
— По мнению партийцев, предвозвестник, люди лишь тогда становятся людьми, когда им есть для чего и для кого жить. Но если есть только «для чего» или только «для кого», то такие люди подобны однокрылой птице — им никогда не подняться туда, куда стремится душа.
