Кимберли Дёртинг - Клятва
Однако мы с Анджелиной направлялись не в такое бомбоубежище, поскольку отец считал, что эти укрытия чересчур на виду. Они не смогли бы никого уберечь. Их стены не спасут от войск, которые готовились войти в город с востока, или от повстанцев, сражавшихся, чтобы свергнуть королеву Сабару. Иногда людей следовало бояться больше, чем оружия — по крайней мере, в разгар войны. Люди могут быть жестокими, беспощадными, смертельно опасными.
Мы прятались в другом месте. В стволе шахты за городом.
Обхватив Анджелину, я пробиралась сквозь толпу, тяжело стуча ботинками по мостовой, наклонившись вперед и периодически натыкаясь на людей. Чем дальше мы уходили от центра, тем меньше вокруг становилось беженцев, и, в конце концов, мы остались вдвоем, если не считать редких путников, быстро скрывавшихся в ночи.
Мы приближались. Я уже видела окружавшие город стены, выстроенные ради нашей безопасности, чтобы остановить врагов, но теперь ставшие для нас ловушкой. Только они отделяли нас от скрытых за ними шахт.
Я смотрела, как по этим стенам взбираются люди, которые, по всей вероятности, рассуждали так же, как мой отец.
Мы достигли периметра, и теперь между нами и нашей целью высилась бетонная баррикада. Я опустила Анджелину на землю.
— Ты пойдешь первая, — сказала я.
Она напряглась, но возражать не стала. Я подняла ее как можно выше и изо всех сил подтолкнула. Я слышала, как она упала на землю с другой стороны стены, но сейчас было не время чувствовать себя виноватой.
Я начала карабкаться следом, цепляясь ботинками за выбоины в бетоне и подтягиваясь на руках. Почти добравшись до верха, я почувствовала, как моя нога соскальзывает, и больно ударилась правой щекой о предательский бетон. Рот наполнился кровью, глаза мигом заволокло слезами. Я была уверена, что сломала скулу, но не спрыгнула обратно, вцепившись в стену и до боли в мышцах подтягиваясь вверх. Наконец, мне удалось перебросить через стену ногу и вытянуть за собой остальное тело.
По ту сторону было темно; свет городских огней не достигал этих мест.
— Отойди, — сказала я Анджелине, не видя, где она стоит.
Я спрыгнула со стены, тяжело приземлившись на ноги и погрузив руки в сырую траву. Там, в темноте, меня нашла Анджелина: ее маленькие руки коснулись меня всего через несколько секунд после того, как я оказалась на земле. За спиной продолжали выть сирены.
Не теряя времени, я обхватила ее за пояс, подняла, не обращая внимания на ломоту в руках и ужасную боль в щеке, и побежала к шахтам.
Кусты и лозы, выросшие вокруг входа, напоминали призрачные контуры острых зубов. Я ломилась сквозь них, не глядя по сторонам и не думая, что нас может кто-то увидеть. Мне надо было внутрь, в укрытие.
В шахте стояла почти полная темнота, но я не замедлила шага. Вытянув руки, я коснулась скошенных стен. Я знала эти туннели: в детстве мы часто гуляли здесь с Ароном и Брук, исследуя переходы, разбивая лагеря и притворяясь, будто шахты — наше личное королевство.
А сейчас я молила о том, чтобы они послужили убежищем для меня и моей сестры.
После того, как смолкли сирены, мы еще долго оставались в шахте. Раненая щека продолжала пульсировать, следуя ритму сердца, и скоро я поняла, что мой глаз заплывает.
Охваченная усталостью, я закрыла глаза. К наливавшемуся синяку прикоснулись кончики пальцев Анджелины, и прежде, чем я успела ее остановить, моей щеки коснулись ее губы. Поцелуй был легким — так целует мать.
Глядя в темноту, я накрыла рукой ее пальцы, но было поздно. Я уже чувствовала покалывание от ее прикосновения, а боль постепенно начинала стихать.
— Не надо, — прошептала я, радуясь, что сейчас темно, и нас никто не видит. — Нельзя это делать. Нельзя, понимаешь?
Она взглянула на меня, и я возненавидела вспышку боли, которую разглядела на ее лице. Я не хотела напугать ее или отругать. Только уберечь и защитить. Но это прикосновение, напомнившее мне, почему я здесь и почему была ранена, заставило выкинуть из головы сирены, панику и боль.
Мы не могли рисковать раскрытием наших тайн перед кем бы то ни было. Никогда.
— Все в порядке. Теперь мы в безопасности. — Я обняла сестру, и скоро она расслабилась у меня на руках.
В конце концов, Анджелина погрузилась в беспокойный сон, оставив мне небольшой шанс на то, что и я этой ночью смогу поспать. Я устала, обессилела, но страх то и дело выдергивал меня из дремы. Ко всему этому добавлялся постоянный дискомфорт.
Тонкая ночная рубашка под курткой едва сохраняла тепло — Анджелина грела меня лучше. Я прижалась к каменной стене, стараясь не беспокоить сестру, но мою руку свело, а спина и плечи болели.
Я не могла не думать о словах отца: мы должны спрятаться, чтобы приближавшаяся армия не нашла меня и Анджелину. Казалось, в его объяснении чего-то не хватает.
Темноту разогнал свет лампы, отбрасывавший болезненные блики и обжигавший глаза. Но в эту секунду я увидела Арона, а он — меня, и внезапно мы с Анджелиной поняли, что больше не одиноки.
Теперь я могла видеть и других беженцев. Здесь сидели семьи, жавшиеся друг к другу в поисках тепла, и люди, рядом с которыми никого не было. Одних я знала, других — нет. Но сейчас мы были едины, обретя убежище в подземных туннелях.
Арон улыбнулся и быстро покинул свою семью, направившись к месту, где съежились мы с сестрой. Его отец, сплетничавший с соседями, не заметил отсутствия сына, а мачеха была слишком робкой, чтобы об этом сказать.
— Я надеялась, что вы сюда придете, — проговорила я с благодарностью, когда Арон подошел ближе. Вглядевшись в темноту за его спиной, я спросила:
— А где Брук?
Арон покачал головой.
— Здесь ее нет. Может, отец увел ее в одно из городских убежищ?
— Кстати, — я скептически посмотрела на отца Арона, — как твой папа перелез через стену?
И попыталась представить Арона, подсаживающего отца, как я подсадила Анджелину.
— Ты удивишься, каким резвым он может стать, если у него за спиной война. — Брови его поднялись, но я понимала, что он не шутит, и меня это впечатлило.
Арон сел рядом, и я прислонилась к нему, испытав в его обществе такое облегчение, которое вряд ли можно передать словами.
— Как она? — спросил Арон, кивнув на Анджелину.
Я ощетинилась, хотя знала, что в его словах нет никакого подтекста. Если заглянуть в его глаза, в них не будет невысказанного вопроса, почему она всегда молчит, почему не может говорить так, как все дети в ее возрасте. Вопросы, которые тревожили меня всегда и вынуждали думать, что люди могут что-то подозревать, догадываться, что отличия Анджелины этим не заканчиваются.
— Она в порядке, — резко ответила я. А потом добавила, уже не так враждебно: — Просто устала.
Я знала, что Арон поймет.
Мы молча слушали тихие голоса окружавших людей, которые гадали, что может происходить за городскими стенами.
В такие моменты деление на классы исчезало, однако я чувствовала все вариации голосов, интонаций и языков. И хотя я не могла поделиться услышанным с Ароном, мне было понятно каждое слово.
Люди говорили о возможности полномасштабного нападения на город.
Некоторые выдвигали мысль о ложном срабатывании городской системы защиты.
Я надеялась и молила о последнем, не отваживаясь представить ничего иного, поскольку мои родители все еще оставались там.
И вдруг откуда-то из темноты донесся голос, эхом отразившись от каменных стен. А затем еще один, и еще, и вскоре все вокруг уже вставали, повторяя знакомые слова Обета.
Я подняла Анджелину, не желая отпускать ее или будить, и присоединилась к остальным.
— Своим дыханием я клянусь почитать королеву превыше всех остальных.
Своим дыханием я клянусь подчиняться законам нашей страны.
Своим дыханием я клянусь уважать старших.
Своим дыханием я клянусь вносить вклад в развитие своего класса.
Своим дыханием я клянусь сообщать обо всех, кто может, причинить вред моей королеве и моей стране.
Клянусь соблюдать этот Обет, пока дышу.
Сейчас, в такую ночь, эти слова несли больше смысла, чем когда-либо прежде. Не знаю, был ли это страх или патриотизм, но в ту минуту я действительно присягала своей королеве. Молила ее о защите, дать которую была способна одна она.
Потом мы опустились на землю, и разговоры постепенно стихли. Стояла глубокая ночь. Я поддалась усталости и обняла Анджелину, прислонившись спиной к согревавшему меня Арону.
В какой-то момент из выбора сон превратился в неизбежность.
Эхо торжествующих, радостных голосов перекатывалось по коридорам шахты. Эти крики разбудили меня, и я расправила уставшие плечи, разминая затекшие руки и шею. Анджелина уже сидела, делая вид, что нашептывает свои тайны Маффину на ухо.
