Владимир Моисеев - Одинаково испорченные
Я тотчас покраснел. Отец, естественно, это увидел и чуть заметно кивнул, словно выставил себе оценку «пять» за удачную догадку.
— Мы все хотим оценочку «пять» на уроке получать, — вырвалось у меня.
— Да, — согласился отец. — Только помни, что ты давно уже не в школе, и никто не собирается задавать тебе домашних занятий. Тревожный сигнал, если оказывается, что ты кому-то что-то должен. Когда ты был маленьким, я надеялся, что твои поступки всегда будут определяться только совестью и личной ответственностью. Наверное, я в первый раз говорю тебе прямо: твои поступки не должны быть инициированы внешними обстоятельствами или внешней силой, замыслы которой тебе трудно контролировать. Поступай только так, чтобы ты лично мог отвечать за свои поступки. Нам нельзя играть в чужую игру. Для энэнов это недопустимо. Понял?
— Да. Все предельно ясно.
— Вот и прекрасно. Настасья, мы есть хотим.
Ужин получился прекрасный. Еще раз было подтверждено, что любовь к вкусной пище унаследована мной от отца. Свойственно ли это всем энэнам или является нашей маленькой семейной генетической особенностью? Было очень мило. Типичный семейный ужин. Ничего важного в дальнейшем я от отца не услышал, а это означало, что все, что хотел, он сказал.
Уже в коридоре, когда он надевал пальто, я не выдержал и спросил:
— Папа, ты зачем приходил? Нет, я, конечно, очень рад тебя видеть. Мне тебя ужасно не хватало и сейчас я просто счастлив, что могу вот так запросто с тобой разговаривать. Но что ты хотел мне сказать? И почему это для тебя так важно? Я знаю, что ты предпочитаешь говорить только о важных теоретических вопросах. И сейчас я в растерянности. Мне не хватает конкретики в твоих словах.
— Я был как никогда конкретен, — улыбнувшись, ответил отец. — Подумай на досуге о моих словах. Может быть, это позволит тебе избежать ошибок.
— Я должен отказать Пугачеву?
— Пугачев успел предложить тебе работу? Молодцы, оперативно работают. Еще немного, и я бы опоздал.
Отец довольно рассмеялся. Настасья также пребывала в исключительно веселом расположении духа. Наверное, я что-то пропустил или неверно оценил сложившуюся ситуацию. Я попросил у Настасьи чудо-таблетки для определения энэнов, она с готовностью протянула мне пузырек.
— Энэнов очень мало, смотрите, не переусердствуйте с проверками, а то ваши гости вам всю квартиру загадят.
— Спасибо, буду осторожен.
Они ушли. Я снова остался один.
4Отец, кроме всего прочего, еще и очень шумный. Он ушел, и в комнате немедленно воцарилась абсолютная тишина. Словно из реальности убрали важный элемент, и в мироздании образовалась чудовищная немая рана. Я поерзал на стуле, пытаясь привнести в окружающее пространство хотя бы немного скрипа. Какие-никакие, а звуки. Да, круто изменилась моя жизнь за последний месяц. Происходило это по капельке, незаметно. И надо же — камня на камне не осталось от привычного существования. Не могу сказать, что изменения испортили мою жизнь, скорее наоборот, они сделали ее заковыристой, загадочной.
Я подобрал удачное слово. В самом деле, еще недавно вокруг меня происходили таинственные события, логика которых оставалась для меня скрытой. Я знал только, что мне против воли приходится участвовать в странном спектакле. Своей роли я не понимал, меня угнетала нарочитая неестественность появляющихся вокруг людей. Но отказаться от участия я не имел права. Да, это был спектакль, поставленный незнакомым мне режиссером. Не было оснований считать, что он настроен ко мне доброжелательно. Я догадался, что попал в чужую переделку. Интрига лихо закручивалась вокруг тайн, не имеющих ко мне никакого отношения. Так получилось, что я случайно оказался на боле битвы, но не своей, а чужих мне врагов.
А потом таинственный режиссер, якобы злоумышляющий против меня, куда-то запропастился, но это стало слабым утешением. Смысл событий, в которые я вовлечен сейчас, мне по-прежнему непонятен, впрочем, новые приключения перестали выглядеть зловещими и теперь могут рассматриваться лишь, как заковыристые загадки, неподдающиеся обычному логическому объяснению, которое обязательно должно существовать, вот только, кому оно ведомо? Разве что моему отцу. Грех жаловаться, он изо всех сил старается объяснить мне смысл происходящего, но делает это слишком маленькими дозами. Представляю, какую грандиозную истину мне еще предстоит узнать, когда отец посчитает, что я готов ее воспринять.
Пока же из его слов стало понятно совсем немногое: он не одобряет предпринятые мной самодеятельные поиски начальников и предостерегает против возможной работы с Пугачевым. Легче было прямо сказать: «Парень, будь осторожен. Не светись без особой необходимости». Но отец по-простому не умеет. Если перевести его рекомендации на нормальный язык, то получится — занимайся своими текстами и не суй нос, куда не следует. И остерегайся доброходов, которые отныне будут появляться возле тебя.
Я с раздражением подумал, что отец и прежде не нуждался в том, чтобы я понимал его указания. Для него всегда было важно, чтобы я неукоснительно выполнял их. Отец искренне считает, что если я киваю во время разговора с ним и соглашаюсь выполнять его отцовские советы, то это автоматически означает, что я понимаю, о чем он говорит и полностью разделяю его точку зрения на текущие события. Так и слышу его выговор: «Ты не понимаешь? Но я же тебе объяснял».
Что ж, может быть, мне и в самом деле следует отказаться от самодеятельности и внимательнее прислушиваться к его словам?
Глава 7
1
Утром я проснулся в прекрасном настроении. В первое мгновение мне не удалось сообразить, что это меня так вдохновило. А потом раздалась битловская «Дай мне денег, мне очень нужно», и все встало на свои места. Я люблю «Битлз», но потом я догадался, что меня разбудила мелодия из сработавшего мобильника, настроение испортилось. Я выругался. Чего это, спрашивается, Пермяков звонит в такую рань?
— Слушаю.
— Хримов, это вы?
— Что за дурацкий вопрос! Конечно, я.
— У меня к вам дело.
— Догадываюсь, что вы звоните мне ранним-ранним утром не из хулиганских соображений.
— Я должен сообщить, что на ваше имя поступила депеша. Вы должны срочно получить ее.
— Читайте.
— Нет, так дела не делаются. Вы должны лично получить ее и расписаться в получении. Депеша — это штука серьезная.
— Расписаться? — удивился я.
— Как минимум.
— Хорошо. Я буду. А теперь скажите, что случилось? По секрету.
— А мне откуда знать? Я в чужие дела не лезу.
— Вы это серьезно?
— Да — я в чужие дела не лезу.
— Ладно. Буду, — сказал я и отключился.
Придется идти. Я попытался сообразить, кому это понадобилось посылать мне депешу? Слышал, что существует такой сугубо официальный способ обмена информацией с литераторами, входящими в руководство литературного союза. Но при чем здесь я? Потом догадался, наверное, это Пугачев желает получить подпись на бланке вербовки. Вот он удивится, когда я откажусь! А знал бы причину — не могу ослушаться отца — удивился бы еще сильнее.
Это очередное доказательство неоспоримого факта, что отказываться надо решительно и сразу. Меньше потом беготни будет. Но права Анна — я существо удивительно легкомысленное. После тяжелого разговора с Пугачевым мне на миг показалось, что я сумел обнаружить в нем что-то разумное, живое, неподконтрольное указаниям начальников. Наивно посчитал, что у нас завязался своеобразный интеллектуальный поединок, некое подобие шахматной партии. Решил, что на каждый его ход, я смогу ответить своим. До сих пор не изжил детское представление о том, что логика и факты одинаково действуют на всех разумных существ. Просчитался. И вот теперь должен, бросив свои дела, тащиться в издательство за какой-то дурацкой депешей.
Получается, что я примерно наказан за чрезмерно лестное отношение к человечеству.
2Пермякова на месте почему-то не оказалось, секретарь Лариса приветливо улыбнулась мне. Не исключено, что она недавно читала мои тексты, и они, возможно, ей понравились. Как было бы замечательно, если бы ее приветливость объяснялась именно этим. После того, как Нина перестала писать, мне стало не хватать благодарных читательниц.
— А мы вас давно ждем, — сказала Лариса.
— Странно, — ответил я. — Господин Пермяков позвонил мне всего час тому назад.
— Все дело в депеше, которая пришла на ваше имя, — шепотом сказала Лариса. — Ярослав Кимович сокрушается, когда у нас в редакции депеши скапливаются.
— И много у вас скопилось депеш?
— Я не могу сказать. Это закрытая информация.
— И не надо. Это я просто так спросил, чтобы поддержать разговор.
