U.Ly - По ту сторону Стикса
Мать Фрэя сначала навещала его, потом стала появляться все реже, пока не пропала. Фрэй говорил, что это наверняка произошло под влиянием отца, что они не хотят иметь ничего общего с ним.
Я сказал, что этого быть не может.
– Знаешь, еще в детском саду, – ответил мне он, – нас всей группой возили в зоопарк. Там я впервые увидел пингвинов. Они были такие неуклюжие на земле в своих фраках, переваливались с лапы на лапу, скользили на животе, но стоило им нырнуть в воду, как начинали двигаться с такой быстротой, плавностью и изяществом, что я был в восторге. Когда мы вернулись домой, я заявил матери, что, когда вырасту, хочу стать пингвином. Она долго и весело смеялась, а затем как хорошую шутку рассказала в присутствии гостей и отца на одном из своих вечеров. Ты бы видел, как заходили его желваки и побагровела шея! При гостях он сдержался, но позже вечером так орал на нас с матерью, что посуда звенела в буфете. Мы что, хотели выставить его дураком? Разве его сын идиот, чтобы мечтать стать пингвином? Она плохо занимается с ребенком! Он должен планировать карьеру юриста, адвоката или, на худой конец, врача. Отец тряс меня за плечи и орал в лицо "юристом, ты меня слышишь?!".
После этого рассказа Фрэй как-то неловко и невесело рассмеялся.
– Теперь он бы, наверно, предпочел, чтобы его сын стал пингвином, чем оказался в резервации. Такой удар по имиджу и карьере.
И все же отец провожал Фрэя до пропускного пункта, когда того переправляли в резервацию. Однажды я случайно подглядел эту сцену через эмоции друга. Мне до сих пор вспоминается последний взгляд этого человека: не хотелось бы ошибиться, но в нем была вина, много вины.
Мы были очень разными и такими похожими. Когда мы собирались в одной комнате, не обходилось без потасовок и ругани. Го задирал всех – это было в его характере. Особенно он цеплялся к Жабе – казалось, он едва переваривал этого тихоню. Жаба сносил все стоически, но за столь мученические взгляды даже мне иногда хотелось его побить. Поведение Фрэя всегда зависело от настроения, а настроение подростка имело необыкновенную амплитуду. Если он был не в духе, то сыпал язвительными фразами и умудрялся задеть любого, в другое время мог быть настолько приторно добрым, что от одного его вида выворачивало наизнанку. Иногда же становился как будто бы пьяным: балагурил, шутил и все норовил поговорить за жизнь, но у меня всегда создавалось впечатление, что это всего лишь игра на публику, и настоящего Фрэя мы никогда не видели, а, возможно, никогда и не увидим.
Я старался держаться в стороне от них, но это не очень получалось. Как-то само собой они втянули меня в свой круг: я ругался и дрался с Го, шпынял Жабу, дурачился и пререкался с Фрэем – но что бы между нами не происходило, если возникала внешняя угроза, мы разбирались с ней вместе. А угроз в общежитии, наполненном озлобленными подростками, было предостаточно.
– ...а он мне говорит, гони бабки! – твердая "р" катилась по всей нашей небольшой комнате. – А я ему, смотри не подавись. Жирно будет. И сразу так ррраз захват под кадык.
Го тут же продемонстрировал прием на Жабе, который начал хрипеть и скрести руками по локтю рассказчика.
– Он зенки из орбит выпучил, ну прям как Жаба сейчас. А я не отпускаю, и крепче затягиваю – пусть помучается гад.
Я испугался, что Го действительно сейчас покрепче прижмет Иосифа – последний и так уже находился на грани потери сознания (от его ощущений даже у меня немного плыл мир перед глазами).
– Хватит, задушишь, – наконец, я решил вмешаться.
Го выпустил уже багровеющего Жабу и тут же повернулся ко мне:
– Что, жалко стало, да? – обманный удар кулака, нацеленный в живот.
Я отскочил вовремя. После этого он обычно пинал по ноге, на которую переносишь вес, уклоняясь, и ты бесформенным кулем валился на землю. Я не только уклонился, но и поймал его ногу в развороте для удара.
– Шпана! – заверещал Го. – Что, мелкий, слишком борзый стал, да?
Продолжение могло быть самым непредсказуемым, если бы в этот момент в комнату не ворвался Фрэй:
– Собирайтесь, быстро! Хорошая шабашка наклюнулась!
– Я больше не собираюсь чистить сортиры в комендантской, – окрысился Го, между тем как Жаба послушно натягивал носки и ботинки.
– Забудь про сортиры. Сейчас в порт причалит баржа, надо ее быстро разгрузить. По пятихатке на нос!
Байкер заткнулся и тоже стал натягивать ботинки.
– Что за баржа? – с сомнением спросил я. Мероприятия Фрэя с недавних пор вызывали у меня подозрения. – Сейчас почти половина двенадцатого.
– Ты думаешь, мне все доложили? Наша задача разгрузить и получить деньги. С остальным пускай разбираются сами.
– Кто разбирается?
– Эй, цыплячья грудка, закрой клюв и пошевеливай окорочками, – Го наподдал мне пинка, гоня к выходу. А Фрэй так и не ответил.
Порт в резервации и портом то назвать было трудно – единственная ржавая пристань гнила без дела, в темноте был слышен вялый плеск воды, да повсюду преследовал специфический тухловатый запах. Стикс давно уже перестал быть судоходным: река обмелела, и корабли с большим водоизмещением уже не могли по нему пройти. Дамба стала не нужна: половина ее шлюзов была открыта, город рад бы был открыть и вторую половину, но, судя по всему, они настолько проржавели, что механизм заело и створки не поднимались. Кое-какое движение еще продолжалось по обводному каналу, но это в основном были частные легкие моторные лодки, которые к резервации не приближались: во-первых, без спецразрешения причаливать нельзя – могут и огонь открыть с вышек; а во-вторых, просто небезопасно.
Если бы я знал об этом тогда... впрочем, Фрэй наверняка догадывался. У меня же кроме позднего времени, сам факт причаливания баржи к пристани в резервации не вызывал вопросов.
На причале нас встретил низенький сгорбленный китаец в черном непромокаемом плаще. Его глаза недобро блестели из-под низко надвинутого капюшона, в руках он держал фонарь, но не включал его, хотя вокруг стоял непроглядный мрак: слабый свет окон виднелся только с той стороны Стикса. При нашем появлении он прижал короткий палец к губам и прошептал:
– Тихо стоять. Ждать.
Над водой пролетел протяжный гудок начала комендантского часа. У меня от этого глубокого звука все переворачивалось внутри. Я начал ломать руки и переминаться с ноги на ногу, пока не понял, что это не мое волнение и страх, а эмоции китайца. Азиат трусил до того, что в любой момент был готов сорваться с места и бежать.
Со стороны реки раздался тихий свист. Китаец вздрогнул всем телом, а затем трясущимися руками три раза включил и выключил фонарик. Мигнул ответный огонёк, и тут же донесся плеск воды.
"Баржа" точно так же мало напоминала баржу, как и порт мало напоминал порт. Большая плоская лодка была настолько тяжело загружена какими-то ящиками, что вода поднималась ей едва ли не до середины облупленного борта. На носу стоял невысокий человек с фонарем, еще один, похоже, находился в рубке – вот и вся команда.
Наш китаец засуетился на берегу:
– Быстро разгружать. Торопиться. Не мешкать, – он почти готов был столкнуть нас в воду, чтобы мы плыли навстречу кораблю. Необходимость торопиться приводила его в панику, он оглядывался все чаще и дрожал.
Как только лодка причалила, мы получили каждый по толчку в спину, так что Жаба едва не полетел вниз со скользких шатких мостков. Человек на носу лодки тоже оказался китайцем, он что-то быстро и возбужденно лопотал на своем языке, потом зашипел на нас:
– Зиво! Зиво!
Второй китаец из рубки уже отвязывал ремни, которыми крепились деревянные ящики на палубе.
– Куда нести-то? – спросил Го, примериваясь к грузу.
Азиаты дружно на него зашикали. Тот, что с лодки, ударил его по затылку и начал тихо монотонно ругаться на своем наречии. Го хотел ответить на оплеуху, но Фрэй удержал его за локти.
– На причал складывать. Тихо. Быстро. Потом ждать машину, – забормотал наш китаец, попутно кланяясь хозяину лодки и, судя по всему, извиняясь.
К счастью, ящики были компактными, хотя и довольно тяжелыми, так что даже я мог в одиночку дотащить один до пристани. Жаба брал по два ящика, прижимал их длинными ручищами к бокам и, неуклюже покачиваясь, переваливался через мостки. Китайцы на него постоянно шипели, чтобы он был осторожнее. В ящиках, судя по всему, было что-то металлическое. Они брякали, когда их опускали на пристань, но я не хотел задумываться, что именно там, как будто мои мысли могли быть слишком громкими и привлечь чье-нибудь внимание.
Как только груз был переправлен на берег, лодка отчалила с той же скоростью, с какой и появилась. Образовалась утомительная тишина, только где-то плаксиво и отчаянно выла собака. Китаец был бледен и выглядел не лучше привидения в своем черном плаще-непромокайке. Его пульс стучал у меня в горле. Машина все не появлялась.
Наконец, послышался звук мотора, мигнули две фары, затем еще две и третья одиночная, судя по всему, от мотоцикла. При виде второй пары фар китаец как-то жалобно не то всхлипнул, не то застонал, сорвался с места и побежал вдоль пристани.
