Валерия Вербинина - Поезд на Солнечный берег
– Что вам угодно? – промурлыкал над стойкой чей-то бархатный голос.
Мистраль поднял глаза, и все текущие невзгоды разом вылетели у него из головы.
Сон одиннадцатый
Снаружи по-прежнему лил дождь; Филипп был так счастлив, что забыл пожелать, чтобы установилась хорошая погода. Рука девушки лежала в его руке, и там, на улице, он сказал ей:
– Вы промокнете…
– Я не боюсь дождя, – ответила она, и улыбка мелькнула в ее глазах.
Филипп, однако, помнил, что дождь очень опасен для здоровья, что из-за него можно простудиться, промокнуть, продрогнуть, простыть и вообще схлопотать массу проблем. Поэтому он с девушкой поспешил войти в первую попавшуюся дверь, за которой оказалась пропасть всякого народу. Робот-билетер пояснил, что сегодня здесь будет выступать знаменитая Рина Марецкая, которая исполнит классический танец под названием «Дохлый нетопырь». Филипп попросил, чтобы их усадили как можно дальше, дабы они могли наслаждаться высоким искусством без ущерба для здоровья. Им отвели самый темный уголок вдали от сцены, закрытой черным занавесом, на котором были изображены череп и скрещенные кости; но Филипп видел только свою соседку.
– Мне не верится, что это не сон, – сказал он вслух.
– А вы хотите, чтобы это было сном?
– Нет, – честно ответил Филипп.
Публика все прибывала; люди толкались, смеялись и обменивались довольно легкомысленными замечаниями по поводу предстоящего зрелища. Женщины выглядели как болонки в трауре, мужчины не выглядели вообще никак. Филипп почувствовал, как его словно засасывает трясина; любовь, зарождавшаяся в нем, задыхалась в этой мелочной, фальшивой, удушливой атмосфере. Девушка тоже умолкла. У нее был совершенно особенный взгляд исподлобья, очень милый, но застенчивый. Когда Филипп ловил на себе этот взгляд, тот ускользал, искрясь, обратно, под длинные ресницы, где ему, наверное, было очень хорошо, но в следующее мгновение снова выглядывал оттуда, блестящий и полный любопытства.
Филипп произнес несколько бессвязных фраз, но говорить ему совсем не хотелось; гораздо интереснее было сидеть и просто смотреть на девушку. Она совсем не походила на тех, кого он встречал раньше; в ней не было ни вертлявой живости, ни жеманности, ни напыщенности, никакой фальши, и все же она была так мила, так женственна, так обаятельна, что Филипп не мог ею не любоваться. Она спросила что-то – он ответил невпопад – они засмеялись. Среди публики Филипп заметил Человека без лица и дружески кивнул ему. Филипп уже забыл, что незнакомец едва не задушил его; он был частью нового, облагороженного мира, который создала в его душе девушка в белом и который не терпел грязи и суеты. Человек без лица пробился к их местам.
– Здравствуйте, – сказала девушка.
– Здравствуйте, – очень вежливо сказал Человек без лица, галантно поклонившись.
– Садитесь, – пригласил его Филипп, чтобы сказать что-нибудь.
– Я вам помешаю, – заявил Человек без лица и в доказательство шмыгнул носом.
– В вашей тени очень хорошо прятаться, – вставила девушка с улыбкой. Человек без лица сел, побежденный.
– Вы здесь живете? – любезно спросил Филипп. Мысленно он уже проклинал себя за то, что дал подсесть незнакомцу.
– И да, и нет, – уклончиво сказал тот. – Собственно, во всем виновата реклама. Я-то думал, что эта балерина уже два века как ушла в мир иной.
– Так оно и есть, – развязно подтвердил сосед, сидящий сзади, – но ее воскресили и заставили танцевать.
Филиппу не понравился ни голос, ни говоривший – молодой прыщавый гномон в костюме мешком и с роговыми очками на носу, под которым уже пробивались совершенно седые усы.
– Самое интересное, – продолжал гномон, уже протиснувшись между девушкой и Человеком без лица, – что, несмотря на это, старушка в полном шоколаде! Вы не ошиблись, что заглянули сюда.
Филипп и раньше не выносил гномонов, но этого он невзлюбил с первого взгляда. Гномон глядел на него ехидно и, очевидно, наслаждался бешенством Филиппа. Общеизвестно, что гномоны не выносят тех, кто не похож на них. В сущности, они – люди добродушные, порядочные и в каком-то смысле полезные, но убожество, глупость и самодовольство делают их просто невыносимыми для тех, кто устроен иначе, чем они.
– Место занято, – сказал Филипп, стараясь выражаться как можно более недружелюбно. По правде говоря, это у него плохо получилось.
– По барабану, – отозвался гномон пренагло и обратился к девушке: – Я Ариосто, а вас как?
Филипп еле сдерживал себя. Он готов был растерзать наглого гномона; но, на счастье его, вмешался Человек без лица, выразительно прогнусив:
– Ариосто? А может быть, Орландо?
Гномон побелел, сгорбился и сник.
– Тише! – прошептал он со страдальческой гримасой. – Тише, ради бога! Если меня узнают, мне конец. Меня просто разорвут на сувениры!
– Вас не узнают, – внушительно сказал Человек без лица, – если вы будете сидеть скромно, тише воды, ниже травы и молчать в тряпочку. Ясно?
– В полном шоколаде, – пролепетал Орландо. – Как вы меня узнали?
– Какая разница? – пожал плечами Человек без лица. – Я вас узнал, и точка.
– Послушайте, – нервно начал Орландо. – У вас вид порядочного человека. Признайтесь честно: вы случаем не мой фанат?
– Нет, – отозвался Человек без лица безмятежно.
– Клянетесь? – подозрительно спросил актер.
– Я вообще терпеть не могу современное кино, – заверил его Человек без лица.
– Слава богу! – воскликнул Орландо и, схватив собеседника за руку, стал горячо трясти ее. – А я уж думал, вы из этих… из моих поклонников. Вы меня успокоили!
Филипп озадаченно посмотрел на него.
– Мне казалось, звезды вроде вас любят, когда ими восхищаются, – нерешительно заметил юноша. – Разве нет?
Орландо поморщился и поправил левый ус, который выказал намерение отклеиться.
– Видите ли, – сказал актер после того, как удалось вернуть ус на место, – я ничего не имею против восхищения, если оно выражено в подобающей форме. – Он улыбнулся спутнице Филиппа. – Допустим, вам понравилась моя игра. Вы сказали мне, что я гений, и поскольку я вполне разделяю вашу точку зрения, я не вижу причин для возражений.
– Какая скромность, – пробормотал Человек без лица.
– Однако, – продолжал Орландо, – то, что вы признаете мои заслуги, еще не дает вам право виснуть у меня на шее, задавать дурацкие вопросы, преследовать меня повсюду… и дежурить круглые сутки под моими окнами! – с особенной злостью прибавил он. – Все знаменитости любят, когда им поклоняются, но при этом терпеть не могут своих поклонников. Вслух, конечно, в этом никто не признается, но дело обстоит именно так. Любая звезда вам скажет, что поклонники – это бочка дегтя в ложке меда, которая называется славой. – И он вновь улыбнулся девушке в белом и подкрутил ус.
– Какая у вас тяжелая жизнь, – вздохнул Человек без лица, поднимаясь на ноги. – Давайте меняться местами, а то вы сидите спиной к зрелищу.
Орландо, он же Ариосто, открыл рот, собираясь что-то сказать, но передумал и рот закрыл. Он сел на место Человека без лица, нахохлился и отвернулся. Человек без лица невозбранно устроился рядом с девушкой, и Филипп взглядом выразил ему благодарность, ибо Орландо был известен в широких кругах как сердцеед, который меняет подружек с космической скоростью. Он недолго тосковал и тотчас принялся строить глазки какой-то болонке.
Занавес взвился под рокот аплодисментов.
– Меня зовут Филипп, – сказал Филипп.
– Ада, – просто ответил она. Ее имя наполнило его душу тающим эхом: Ада… Ада… Ада…
– Я… – начал было Филипп, но новая овация заглушила его слова.
Люди вскакивали с мест, слабонервные кричали и визжали, чтобы придать себе мужества. Когда волнение успокоилось, Филипп обратил свое внимание на сцену. С первого взгляда она показалась ему гола и пуста, затем прожекторный луч выхватил из темноты желтый скелет в балетной пачке. Ада схватила за руку Филиппа. Орландо открыл рот от восторга. Скелет сделал несколько жеманных шажков и раскланялся. Рукоплескания потрясли зал; Филипп страдал, не подавая виду, страдал невыносимо. И легко, как птица, взвилась и полетела музыка; и в такт ей задвигался скелет. То он наклонял воображаемый стан, то прыгал на месте, то, поднявшись на цыпочки одной ноги, задирал другую. Во время одного из прыжков у него оторвалась рука; зрители ахнули и жадно подались вперед. Гремя, откатилась нога, затем, когда скелет кружился на месте, отлетела голова и с гулким стуком упала на пол. С последними тактами скелет повалился и больше не поднимался. Град аплодисментов и восторженные вопли почитателей, однако, привели его в себя. Скелет вскочил, грациозно поклонился (насколько это было возможно в отсутствие руки, ноги и головы), кое-как собрал свои детали и удалился за кулисы, спотыкаясь о декорации, ибо голову свою он зажал под мышкой и, следовательно, не видел ничего. Зал бушевал в экстазе. Сидящий впереди Филиппа зритель вскочил с места, сотрясая аплодисментами воздух, и неожиданно упал как подкошенный. Подкатившие к месту происшествия роботы-служители унесли жертву искусства.
