Карен Томпсон Уокер - Век чудес
На экране телевизора снова зазеленела бейсбольная площадка.
Спустя некоторое время последствия этого решения стали очевидны, но тогда я не понимала, во что оно может пылиться. Пока было ясно одно: мы больше не жили единой жизнью с солнцем. Понятия «свет» и «день», «темнота» и «ночь» отдалялись друг от друга. И нравился этот план далеко не всем.
10
Естественно, каждый принимал решение добровольно.
Никто не требовал, чтобы мы утрамбовали день и ночь в короткие двадцать четыре часа. Никто даже не издал никакого закона. Это же Америка. Правительство не могло навязать нам образ жизни. Но в течение недели после оповещения, когда сутки удлинились уже до тридцати двух часов, чиновники различных инстанций принялись убеждать население в преимуществах нового плана и в необходимости его скорейшего осуществления. Они называли «время по часам» единственным верным решением. По словам политиков, такое времяисчисление было залогом экономической стабильности, конкурентоспособности и даже национальной безопасности.
Я помню, что вопрос «времени по часам» вызвал дебаты на национальном уровне — возмущались представители и правых, и левых партий. Но в моем сознании четкий и окончательный сдвиг временных периодов случился разом.
Средние школы мгновенно заработали по новому плану. Правительственные учреждения тоже. Не стали исключением и телеканалы. Корпорации, естественно, придерживались новой директивы: их еженедельные потери из-за неэффективных сверхурочных выплат исчислялись уже миллионами.
При этом любой американец имел право жить по световому дню, то есть в так называемом условно реальном времени. Мы по-прежнему могли существовать в согласии с восходами и заходами солнца, если нам так хотелось. Правда, автоматически возникал риск потери рабочего места — или необходимость уволиться по собственному желанию. Дети сторонников «реального времени» не могли посещать школу, так как выпадали из принятого обществом распорядка. Промедление с переходом на «время по часам» было подобно жизни в эвакуированном городе: здания и улицы еще есть, а горожане уже исчезли.
Так что мы восстановили часы, вернув на запястья браслеты с циферблатами и заменив в них батарейки. Я убрала книги с прикроватной тумбочки, чтобы видеть будильник с постели. Более того, достала дедушкин карманный хронометр и положила его на стол.
Новое времяисчисление запустили в два часа ночи с субботы на воскресенье, как переход на летнее время. Выбрали день, когда солнце вставало более или менее синхронно с часами. В тот период подобные относительно нормальные дни повторялись раз в несколько недель, как полнолуния. С каждыми прошедшими сутками несовпадение увеличивалось, но, несмотря ни на что, план осуществлялся.
Тем утром рассвело в семь часов две минуты. Воскресная газета шумно шлепнулась на дорогу. Папа сварил кофе н поджарил тосты. Солнце, как обычно, освещало дом с восточной стороны. Разницу мы почувствовали только на следующий день, когда вместе с часами полностью выпали из солнечного цикла.
— Это точно вредно для здоровья, — заявила растрепанная спросонья мама, кутаясь в зеленый банный халат.
Я сидела рядом во фланелевой пижаме и плела фенечку для Ханны — приближался ее день рождения.
— Это лучший из имеющихся печальных вариантов, — отозвался папа из-за стола.
Кошки увивались у ног, выпрашивая молоко. Тони мёл облезлым худым хвостом по моим коленям. Солнечные зайчики прыгали по кастрюлям на стене и металлической раковине.
— А какие другие печальные варианты? — поинтересовалась я.
Мама налила воду в поддоны двух молочно-белых орхидей на кухонном окне. С началом замедления она стала гораздо внимательней относиться к растениям, словно от их самочувствия зависело и наше существование. Хотя, возможно, причина была совершенно другой: красота сама по себе внушает надежду.
— Знаешь, что я думаю? Вся эта затея с часами просто бред сивой кобылы, — сказала мама.
Тони запрыгнул на столешницу, и я согнала его обратно на пол.
— Мы выживем, — сказал отец.
Он был врачом, полуночным спасителем новорожденных, поэтому привык работать и спать независимо от времени суток. За долгие годы практики его тело научилось игнорировать биологические ритмы.
— А как насчет самой проблемы? Кто-нибудь ею занимается? — продолжила мама. За прошедшую ночь сутки выросли более чем на тридцать минут.
Папа начал медленно перелистывать страницы газеты. В ней еще ни слова не говорилось о втором, даже более смелом плане, который подготавливали брукхавенские ученые и инженеры. На тот момент он был засекречен. Впрочем, вскоре нас посвятили во все детали этого теперь печально известного, дерзкого и злополучного проекта под кодовым названием «Виржиния». Несмотря на всю свою абсурдность, он вызывал восхищение. Только ковбойский оптимизм мог вдохновить его создателей на попытку контролировать вращение Земли вокруг ее оси.
— Постой-ка, ты что, открыл ее? — ахнула мама, подняв початую банку арахисовой пасты. В другой руке она, как улику, держала нож, сверкающее лезвие которого покрывала хрустящая ореховая масса.
Папа продолжал молча сидеть за столом — только откусил здоровенный кусок тоста.
— Черт побери, Джоэл, это же запасы!
Склонившись к рождающейся под моими пальцами фенечке, я пережидала бурю. Нужно просто сосредоточиться на сложном узоре из любимых цветов Ханны. Последовательное связывание узелков и постепенное появление рисунка успокаивали меня.
Папа прожевал тост, проглотил его и медленно отпил кофе из чашки:
— Хелен, у нас шесть таких банок.
Ему не нравилась мамина страсть к накопительству.
— Думаешь, это смешно? По Си-эн-эн сказали, что до полного краха осталось всего несколько недель, — ответила мама.
От волнения она задела ногой и опрокинула миску с водой для кошек. На кафельном полу образовалась лужа.
— О господи, — пробормотала мама.
— Несколько недель до чего? — спросила я.
— Я ничего такого я не слышал, — заметил папа.
Мамин голос понизился и стал серьезным:
— Может, ты просто не слушаешь?
Не знаю, ответил ли папа что-нибудь, потому что я ушла наверх. Скорее всего, он просто вернулся к газете.
О чем он думал? Со временем я поняла, что отец озвучивал лишь малую толику из теснившихся в его голове мыслей, а на самом деле они вовсе не отличались безмятежностью и размеренностью. Его внутренний мир состоял из множества галактик и параллельных реальностей. Наверное, мы все так устроены: ограничиваемся намеками, позволяем додумывать за нас… Просто отец очень хорошо держал себя в руках.
Вспоминая сцену на кухне, я думала о совершенно невероятном, ведь когда-то эти двое — сгорбившийся за столом мужчина и истеричная женщина в банном халате — были молоды. Это подтверждали фотографии на стенах в гостиной, изображавшие юную красотку, молодого книголюба и их маленькую квартирку в облупленном голливудском доме с аккуратным внутренним двориком и каплевидным бассейном. Давнее, мифическое время до моего рождения, когда мама еще была не мамой, а серьезной, хорошенькой девушкой, перспективной актрисой. Насколько приятнее стало бы наше существование, если бы в нем все шло наоборот и после десятилетий разочарований наступал бы период побед над собой и обстоятельствами. Мне хочется верить, что мои родители нашли друг друга, как золотодобытчики находят в кучах песка желанные мерцающие крупицы. Тогда они только мечтали о будущем — и видели его совсем не таким, каким оно оказалось на самом деле.
Но разве любой этап жизни не оборачивается мифом, едва успев закончиться? Он остается в памяти пословицей с неясным смыслом. Давно изобретен автомобиль, а мы по-прежнему требуем не ставить телегу впереди лошади. И после замедления мы продолжали использовать такие выражения, как «дневные грезы», «ночные кошмары», а утренние часы обозначали все более и более таинственным словом «рассвет». Вот и мои родители по инерции называли друг друга «милый» и «милая».
Мне хочется подробнее рассказать о том первом «часовом» воскресенье, потому что время тогда буквально помчалось вскачь. Мы уже успели привыкнуть к предшествующим ему длинным и ленивым дням. И вот утро пролетело за одно мгновение. Затем с невероятной скоростью промелькнул полдень. Часы сыпались один за другим, будто кубарем катились с горы. Их неожиданно оказалось так мало!
Родители весь день избегали друг друга. В доме воцарилась удушливая тишина. В любое другое воскресенье я бы сбежала к Ханне.
А теперь мне пришлось навестить свою старую подругу Гэбби. Она жила через три дома от нас, мы вместе выросли, но в последнее время виделись редко.
— Думаю, что с «временем по часам» все будет круто, — сказала Гэбби, когда мы оказались наверху, в ее спальне.
