Михаил Гвор - Поражающий фактор. Трилогия (СИ)
— Да я ж не возражаю! Готова?
— Угу. Держи свой нож. Очень даже пригодился. Пошли?
— Куда деваться старому больному человеку? Только идти…
Таджикистан, Фанские горы, перевал В. Казнок
Олег Юринов
Дальше бежим уже без собачки. Коно и Николя отправляются на ВАА. Хватит патрулю прохлаждаться в облаке. Зато прибавился Лехин десяток и вся «четырнадцатая» группа. На мой сердитый взгляд Асад даже не подумал смущаться:
— У деда Вити и десятилетки справятся! А в Лагере охранять нечего. Все уехали. Мы здесь нужнее!
Спорить с ним некогда. Закончим с Бодхани — устрою показательную порку! Хотя… Это мысль! Ручки у детишек крепкие.
— Сколько взяли снайперок? — спрашиваю у пацана.
— Пять.
— Отлично! На Казнок не идете. Вместо этого завтра на Большое Алло. Ты не кривись! — моментально пресекаю мелькнувшее раздражение. — На месте залегаете в «каменоломне» и ждете, когда с Двойного посыпятся джигиты. Через прижим ни одна сволочь пройти не должна. Поняли?
— Нет. Что шакам на Двойном делать? — действительно, не понял. Ничего, времени мало, но повторить успею.
— А куда им деваться, когда снизу Дивизия прижмет? Вместе с Колей. Но раньше, чем послезавтра вечером их там не будет. Так что ночуйте в коше.
Вот теперь дошло! Глазки загорелись. И отлично, пусть радуются. Не фиг им в пекло лезть. Прорвется ли баши на Алло, еще неизвестно. Да и отстреливать прижим куда безопаснее.
Продолжаем пахать. Мысли возвращаются к записке капитана. Почему этот парень сообщил, что Боря у Амонатова, когда он… Тьфу, совсем ты дурной стал. Когда они расстались, был именно там. А вот что значит: «Если Юриновы с вами»? Одна Юринова и так рядом с ним. Допустим, фамилию Санька не называла. Но если он нас ищет, то должен был спросить. Или девочка его так запугала, что страшно было лишний раз рот открыть? Она может. Хотя и мужик не из пугливых. Грохнул четверых ахмадовцев чуть ли не под окном Бодхани. Для таких фокусов надо быть очень уверенным в себе. Или полным идиотом. У капитана третий вариант: маленький кошарик породы «тигра полосатая», которого шакалы зажали в угол. С закономерным исходом.
Перевал. А ничего, Олег Викторович, есть еще порох в пороховницах! Хотя тяжело уже бегать в таком темпе, сороковник скоро. Да еще по темноте… Я здесь далеко не первый. Лидеры даже оторвались, несмотря на то, что притормозили перед выходом, а Олим с Антоном, на всякий пожарный, вообще зашли со стороны пупыря.
Отсюда должна брать рация. По крайней мере, надо попытаться. С трудом восстанавливаю дыхание и включаюсь:
— Санька — Ирбису!
— Ирбис — Седьмому, — шепотом отвечает незнакомый мужской голос. — Не шуми. Мы в каньоне. Свяжусь позже.
Добре. Не шуметь, так не шуметь. Если уж Санька поверила этому парню… Да и Боря тоже.
— База — Второму.
Хорхе объявился.
— Второй — Ирбису. Вы где?
— Выскочили из облака. Спуск с ВАА. Пашка с нами.
— Хорхе. Дуйте на Восточный. И вниз до каньона. На спуске тихо. Собак в Лагерь.
— Принято.
Отлично. Еще восемь человек. Даже девять. Сколько всего получается? Сорок! Каньон мы удержим. Заслон на Алаудинах уже не нужен. Быстро сообщаю диспозицию отцу. В ответ ожидаемое: «Пусть будет!» Ну, пусть будет.
Начинаем спускаться. Не спешим. Возможно, что капитан имел в виду только разговоры, но всегда лучше заложиться. Наверху каньона тихо. Никого и ничего. Парни занимают позиции, контролируя и расщелину, и окрестные скалы.
Подумываю, не сунуться ли в каньон. Олим осторожно касается плеча, косит глазами куда-то в сторону.
— Трупы нашли, — еле слышно шепчет он и, сообразив, что брякнул не совсем то, добавляет. — Джигитов. Четверо. Зарезаны Санькой.
— Уверен? Она вроде никого еще не резала.
— По-ребенковски сработано. У пришлого иной почерк.
— Еще один с другой стороны, — выдыхает темнота голосом Тохи. — Чисто сделано.
— Не совсем, — уточняет Олим. — С одним дралась. Мешок с костями.
— Неважно, — прерываю спор.
Так, значит не шестеро, а пятеро. Снимала Санька. На тот момент капитан ее еще не догнал, что достаточно вероятно, либо просто не умеет тихо ходить по осыпям. Это еще вероятней.
Рация всхлипывает.
— Ирбис — Седьмому.
— Мы у каньона.
— Выходим. Не стреляйте.
Из расщелины ужом выскальзывает дочка и растворяется в темноте, стараясь не попасться мне на глаза. Напрасно, между прочим. Втык от Лаймы получится намного больнее. Верина в таких случаях не тетя Лайма, а та еще фурия. Это я должен быть уверен в неправильности действий, а Лаймочке это необязательно, достаточно, что за ребенка нервничали. Честно говоря, я пока дочкиных ошибок не вижу. Нет, конечно, ни за что не разрешил бы! Но сам поступил бы точно так же!
Следом за Санькой выбирается крупная фигура. Повыше меня ростом и раза в полтора шире. Неслабый мужик. Такой мог бы и стрелковым не пользоваться… Подхожу ближе:
— Капитан Урусов?
— Андрей, — он протягивает руку.
— Олег, — представляюсь я, отвечая на уверенное пожатие, — Юринов.
— Он же Ирбис, — констатирует мужик. Судя по тону, последнее сказано самому себе. — Ну и кто мне скажет, почему я не удивлен?
Таджикистан, Фанские горы, ущелье Казнок
Борис Юринов
На этот раз остановить Борю Пилькевичу не удалось. На первое же возражение, сержант разразился таким отборным матом, что полковник только головой покрутил. Первенство Дивизии по ругани с огромным отрывом принадлежало бы Юринову.
За время, проведенное в Средней Азии, сержант успел привыкнуть к местному строению фраз и нахватался самых разнообразных слов и выражений. Теперь русско-украинская брань приобрела характерную восточную витиеватость, отчего стала еще неприличней. Особенно смачно звучали связки из узбекских и таджикских слов, искусно переплетенные с южнорусскими ругательствами.
Общий смысл монолога сводился к тому, что сержанту осточертела опека, в штате Дивизии он не числится, оружие и боеприпасы имеет свои, и вообще не для того приперся из Сибири, чтобы отсиживаться за чужими спинами, когда впереди убивают его друга и начальника. И не задерживает же уважаемый полковник «ребенков», хотя те вообще сущие дети, а не тридцатилетний десантник! На робкое возражение ошарашенного взрывом Пилькевича: «Они к родным на помощь…», Борис выдал две приличные буквы: «А я?» и снова перешел на мат.
— Юриновы все одинаковы, — только и сказал полковник, отмахнулся от взбешенного сержанта и зашептался с Галкой.
Та, недолго поупиравшись, позвала Махонько, минуты две что-то втолковывала капитану и начала переодеваться.
На факт приставления личного телохранителя сержант не обратил ни малейшего внимания. Борис собирался, не отставая ни от упаковывающейся роты разведчиков, ни от тех самых «ребенков», во многом беря с них пример. А «дети гор», как их уже прозвали бойцы, в основном избавлялись от всевозможных вещей. В кузов выделенной под склад шишиги летели ботинки, штормовки, шапки… Поверх одежды аккуратно укладывались арбалеты в чехлах. На самих «ребенках» оставались только легкие ветрозащитные штаны поверх термобелья, да оригинальные самодельные разгрузки, быстро заполнявшиеся боеприпасами. И небольшие рюкзачки, словно срастающиеся со спиной. На собак грузили какие-то странные конструкции, напоминавшие гибрид хурджина и рюкзака.
Отказ горцев от обуви вызвал у Юринова некоторое удивление. Но, посмотрев на напоминающую подметку кожу на ступне Коли Стрижкова, разуваться предусмотрительно не стал, только сменил уже ставшие привычными берцы на удобные и легкие кроссовки, зато камуфляж полетел в «Тигра», вместе со штормовкой, прихваченной в Самаре. В итоге переодетый Борис отличался от горцев разве что наличием обуви.
Взятый «ребенками» темп сначала не показался сержанту быстрым, на тренировках в бригаде приходилось гонять и посерьезнее. Он легко удерживался в цепочке, и даже несколько раз выходил вперед, задавая ритм движения. Однако вскоре почувствовал, что всё не так просто. Новосибирские овраги — это одно, а большие горы — совсем другое. Постоянный бег вверх выматывал. Скорость строя держалась постоянной, сбрасывать ее «ребенки» не собирались. Армейские начали отставать. Боря пока держался, но чувствовал, что обещанные тридцать километров не выдержит. На очередном привале, пока хозяева кормили собак, Стрижков подошел к Петрову, командующему сборной ротой:
— Слышь, командир! Не гоните за нами. Сорвете дыхалку — совсем идти не сможете. Лучше опоздаете на час — другой.
— Хорошо… — выдохнул капитан, пытаясь восстановить дыхание, — сильны вы… бегать…
— Живем мы здесь, — ответил «ребенок», — а вы без аклимухи.
Юринову Стрижков тоже предложил остаться, но тот лишь упрямо мотнул головой. Даже жалобный взгляд Галки не изменил его решения.
