Владимир Круковер - Двойник президента России
Саакян внешне напоминал кошелек с ушками[12]. Прилично набитый купюрами. Своеобразный кошелек — ридикюль: 1 м 65 см в высоту и почти столько же в ширину.
В невысоком росте были виноваты его предки, полноту Артур приобрел самостоятельно. Как культуристы приобретают мышечную массу, так же и Саакян целенаправленно набирал вес. Что ж делать, не любил московский армянин много двигаться, а кушать любил. Не лопать, и не есть, а именно кушать, с толком, с расстановкой, гурманствовать вдумчиво, эстетично.
Он как раз и придавался этому увлечению, наслаждаясь кондиционированной прохладой, когда секретарша доложила, что к нему посетитель из редакции. Артур на миг замялся: не хотелось прерывать процесс вкушения аккуратных бутербродиков с черной и красной икрой на хорошенькой подушечке из колобкового (с Рижского рынка) масла[13], но и журналисты баловали его своим вниманием не часто. А Саакян достаточно хорошо понимал движущую роль рекламы.
Артур расстроено посмотрел на горку еще теплых бутербродиков и отхлебнул из огромной пиалы сладкий кофе.
— Проси, — сказал он, налил еще в кофе в отдельную пиалу поменьше размером и, поздоровавшись с вошедшим пожилым мужчиной, с ходу предложил ему разделить трапезу.
— Поздний завтрак или ранний обед? — сказал посетитель и, не чинясь, с удовольствием принялся за еду. Причем ел, как надо, чередуя начинку и не спеша.
— Понимаете толк в хорошей еде? — одобрительно полуспросил, полуутвердил Саакян.
— Большинство население не ест, а жрет, — сказал мужчина, — еда — процесс интимный, как секс. К сожалению извращенцы существуют и там и тут. Массовый секс привлекает многих. И коллективная еда его очень напоминает.
— Как правильно сказано, — восхитился Артур. — Именно, интимный процесс. Очень личное занятие, которое можно разделить с другом, но которым нельзя заниматься на стадионе. А современные кафе и рестораны стали похожи на футбольное поле.
— Особенно эти американские забегаловка с их быстрой жрачкой, — подхватил мужчина. — В Париже не были? Там прекрасные семейные кофейни на два — три столика. И посетители всегда постоянные, приходят посидеть надолго.
— В Париже не был, — сказал Артур, но похожие кафушки сейчас расплодились в Эстонии и Латвии. Уютно там и пища домашняя, заботливо сготовленная. Сидишь неспешно, слушаешь хорошую тихую музыку. Кайф! Меня зовут Артур.
— А меня — Владимир. Я тоже без отчества, редко встретишь близкого по духу человека. Особенно, в среде коммерсантов. Если позволите, я потихоньку перейду к причине своего визита…
Предложение Владимира Саакяна заинтересовало. Но, будучи профессиональным коммерсантом, он тот час развил его и дополнил.
— Не стоит все сводить к простой и откровенной рекламе, — сказал он. — Рекламный ход должен быть завуалирован, книга должна быть кулинарным шедевром, а не компилятивным сборником, каких много. И важно уделить внимание не столько рецептуре, сколько именно технологии. Той, благодаря которой одно и то же блюдо у одних поваров получается вкусным, а у других — отвратительным. Вряд ли высококлассные кулинары поделятся своими профессиональными секретами, но кое–что все же расскажут. И даже эта малость станет для домохозяек откровением.
Артур смачно зажевал последний бутербродик, запил его кофе и продолжил:
— И еще. Полагаю, что владельцы крупных ресторанов посчитают для себя унизительным, быть в одной обложке с малозначимыми кафе или барами. Им надо предложить отдельные издания. Книги, посвященные индивидуально их ассортименту, их сервису, их национальным особенностям. Представьте, как это красиво: «Секреты поваров ресторана «Прага». Кулинарные секреты ресторана «София». Ну, и так далее. А таких владельцев, как я, можно и под обще обложкой. Я, если не возражаете, сам бы написал главу о своем хозяйстве. Как вы насчет соавторства?
Владимир, который все это время увлеченно следил за толстеньким армянином, одобрительно кивнул.
— Это даже лучше, чем я предполагал. Вы значительно дополнили и развили проект. И насчет соавторства я только за. Каждую главу мы можем давать в отдельном авторском исполнении. Только не все, наверное, так владеют слогом, как вы. Ну, литературную обработку я могу взять на себя. А вы бы не хотели вместе со мной заняться этим проектом?
— Я подумаю, — сказал Саакян, привыкший все деловые вопросы решать не спеша. Как с вами связаться? Сами зайдете? Ну и хорошо, приходите завтра к обеду, я вас угощу кумысной окрошкой. Представляете, вместо кваса или там пива — кумыс. Ну а я пока звякну кое–кому из своих коллег, прокачаю коммерческую сторону проекта. Естественно, мы потом оговорим процент каждого от доходов. Дело денежное, не считая прибыли от продажи книг мы соберем неплохую сумму от ресторанных магнатов.
Саакян тепло попрощался с посетителем, довольно потер пухлые ладошки и прилег на кожаный диванчик. После еды он любил полчасика вздремнуть.
***Хозяин кафе, некто Артур Саакян, произвел на меня сильное впечатление. Мало того, что он говорил совершенно без акцента, речь его была стилистически правильной, будто не маленький, похожий на Карлсона, армянин со мной общался, а сухопарый собкор «Литературной газеты». И фонтан идей, заставивший блистать мою тощую аферу, был великолепным. Я уже не думал об афере, так как вместе с Артуром, если он не откажется, мог собрать солидную сумму и честно подписать какое–нибудь издательство на участие в проекте. И выгоды от этого были бы и у издательства, и у меня, и у Артура. Слава богу, крутых пищеблоков в Москве больше, чем во всей остальной России.
В убогую квартирку возвращаться мне не хотелось, продолжать рейд по кафе пока не было смысла, деньги пока имелись и я отправился в зоопарк. Люблю зоопарки.
Там была длиннущая очередь, какая–то тетка продавала входные билеты с рук по полста рублей, но я имел право на тариф пенсионеров — шесть рублей, поэтому, поколебавшись между жадностью и перспективой длительного стояния на жаре, нашел альтернативу — вошел не с главного входа, а со служебного по удостоверению.
Я гулял по российскому ZOO и будто возвращался в прошлое, в совдепию, когда судьба забросила меня на юг и оставила там без денег и трудовой книжки.
…Тигрица Лада явно собиралась обмануть своих тюремщиков и ускользнуть из мира насилия. Мне ее было искренне жалко. Она уже приволакивала зад, мочилась кровью, ничего не ела. Начальство, в сущности, ее уже списало. Мне же важно было придумать способ дачи лекарств. Эти дурацкие зверинцы не оборудованы клетками, в которых можно было бы зверя зафиксировать, обездвижить, чтобы сделать укол или обработать рану. Таблетки же Лада глотать не желала, мясо не ела, так что нашпиговать лекарствами лакомый кусок я не мог.
Шэт ходил около шибера, люто косился на меня — ревновал. Шэт тоже вызывал у меня жалость. У него были вырваны когти на передних лапах (по этому признаку всегда можно определить, что животное раньше принадлежало Вальтеру Запашному — знаменитому дрессировщику и садисту), что очень затрудняло ему процедуру получения мяса, которое подается хищникам специальной вилкой; они его снимают с рожков когтями и затаскивают в клетку. Кроме того, Шэт нежно любил Ладу и ее болезнь повергла «парня» в глубокую печаль.
Шэт и Лада были по–своему знамениты, Оба людоеды. Шэт отъел руку одной из вальтеровских помощниц, Лада, воспитанница ГДР — вырвала и, надо думать, проглотила у своей дрессировщицы правую ягодицу. Спасло их от расправы то, что они принадлежали к славной когорте уссурийских тигров, которые тревожно фигурировали в Красной Книге, среди других потенциальных истребленцев — безвинных жертв рода людского. Сосланные в тюрьму передвижного зверинца бессрочно, они обрели друг друга, нежная любовь не много украшала их унылое существование. И теперь Лада умирала от пиелонефрита, а я не мог дать ей антибиотики.
Немного поддерживали нашу кошку кролики. Жестоко, конечно, скармливать их живьем, слышать их детский крик, а затем и предсмертный вопль ужаса, но свежая, живая кровь — могучий, жизненный стимулятор для больного хищника…
Зоотехник Филиппыч увел меня в свой вагончик пить пиво. Заодно попросил подписать акт выбраковки Лады. С этим зоотехником, работающим в зверинце третий год, у меня сложились приятельские отношения. Скорей всего потому, что я терпеливо слушал его рассказы о том, как он был главным зоотехником крупного колхоза, как его уважали, о том, что у него семья, жена — немка, что недавно у них гостили ее родственники из ФРГ, зовут к себе и они скоро поедут туда. Я удерживался от желания спросить, какого черта он тогда работает в этом поганом зверинце среди бичей и алкоголиков, почему к жене ездит раз–два в год, да и то только на несколько дней. Мое молчание как бы поощряло его к дальнейшим легендам, а чувство благодарности к терпеливому слушателю крепло. Это было хорошо, так как Филиппыч являлся моим непосредственным начальником.
