Эрнст Юнгер - Гелиополь
Погромщики, видимо, уже ушли, потому что шуму не было. Потом на красных лакированных колесах промчалась пожарная команда, с лестницами и цистернами, с пронзительными свистками и звонками, выросшая словно из-под земли и тут же затерявшаяся в хаосе кривых переулков. Это был признак того, что из Центрального ведомства поступило разрешение начать тушить пожары. Охота закончилась.
Они пересекли площадь Древа жизни Хом и завернули в одну из улочек, где жили мелкие ремесленники и торговцы. Здесь только что свирепо бесчинствовала чернь или, выражаясь иначе, «народ дал выход своему справедливому недовольству, пресечь которое немедленно оказалось невозможным», как стояло в официальных сообщениях Ландфогта. Брусчатка была усыпана черепками и осколками, хрустевшими под ногами. Витрины магазинов были разбиты, а наверху развевались занавески, так как ставни с окон были сорваны.
Улицы были завалены разодранным тряпьем и побитой домашней утварью. Среди мертвой тишины слышались женские всхлипывания. Они медленно продвигались по петлявшему переулку, карабкавшемуся в гору, под ноги им то и дело попадались разные предметы. В одном месте Марио поднял серебряную ложку из кучи хлама, чтобы получше рассмотреть чернение.
— Марио, бросьте немедленно! — крикнул ему Луций.
В тот же момент раздались крики о помощи, шедшие из дома, где дверь наполовину была сорвана с петель. Они увидели, как оттуда выскочила девушка, судя по одежде служанка. Ее платье было разорвано от ворота, выглядывало голое плечо. За ней гнался поджарый тип. Он был из той когорты, кого можно увидеть только в такие дни, и, скорее всего, замешкался тут, тогда как основная группа погромщиков уже отправилась восвояси.
Он преследовал ее, словно дичь на охоте. Через несколько прыжков он бы уже схватил девушку, как сокол голубку, и тут Луций окликнул ее. Оторопев, она замерла на месте, все еще ослепленная ярким солнечным светом после полумрака внутри дома, потом бросилась к нему и ухватилась за его руку. Парень подлетел, нагнав жертву, и рванул ее за одежду.
— Бей! — крикнул Луций.
Костар взмахнул рукой для удара, он мог бы оказаться смертельным, но парень в последний момент отвернул голову. И тогда стальная плетка только порвала ему в клочья рубашку да оставила кровавый рубец на груди. Он пошатнулся и отскочил. Потом уставился на своих противников с опаской и недоверием. Он, видимо, редко показывался на люди и не привык к свету, лицо его было желтым, как пергамент, и словно измятым. Только раздувались ноздри, а рот и глаза скорее напоминали прорези в маске. Он переводил бегающий взгляд с одного на другого, глядя на них как из-за решетки, потом взгляд его упал на винтовку, которую Марио направил на него. Его охватил внезапный ужас — он вытянул, защищаясь, руки. В следующее мгновение его и след простыл, он шмыгнул в сторону, как крыса, метнувшаяся вслед за стаей. Марио повесил винтовку опять на плечо.
— Этот наверняка от мессира Гранде, вылез откуда-то с самого низу. Я все ждал, когда он полезет рукой в карман.
— Честную пулю жалко на таких вонючих кротов, — пробормотал Костар, — мой автограф продержится на нем не одну неделю.
— И почерк у тебя, Костар, не дурен, — похвалил его Луций. Потом он повернулся к девушке, которая все еще так и стояла, вцепившись в него. Челка из темных волос спадала ей на лоб, словно у молоденькой кобылки. Ужас еще не исчез с ее лица, и толчками, грозя разорвать лиф, вздымалась грудь, просвечивавшая сквозь разорванное платье. Словно почувствовав кожей на себе взгляд, она прикрыла наготу рукой. Она служит здесь у одной пожилой супружеской пары, врача и его жены, спрятавшихся в подвале, и пошла наверх, чтобы посмотреть плиту.
«Тут этот тип и ворвался. Я хочу немедленно выбраться отсюда, не хочу больше иметь ничего общего с парсами».
Мужчины успокаивали ее. Луций гладил по голове. В Верхнем городе у нее тетка, она найдет у нее защиту. Она бы хотела только еще собрать свой узелок, но не решалась войти в дом одна, и Марио пошел вместе с ней.
— Всегда одно и то же: от пострадавших бегут, как от чумы, — пробормотал Луций.
Через некоторое время оба они вернулись. Марио нес в чемоданчике, сплетенном из ивовых прутьев, ее пожитки. Она не забыла и коробку со шляпкой и бережно держала ее, обхватив левой рукой. По воскресеньям таких девушек из простых семей можно было видеть прогуливавшимися по Корсо или по аллее Белого мыса; их там невозможно было узнать, они превращались в прекрасных бабочек, выпорхнувших из куколки. Они следовали моде, пусть скромно, но с большим вкусом.
Теперь они вчетвером поднимались на гору и весело шутили; было очень жарко. Временами веяло прохладой, ветерком со стороны Нового города. Луций украдкой рассматривал спасенную девушку, непринужденно болтавшую без умолку. Слезы и смех еще по-детски чередовались в этой юной душе, с легкостью сменяя друг друга, как солнце и тучи в майский день. Она еще успела наскоро зашить разорванное платье, да так, что стежков почти не было видно. Луций видел сбоку темные волосы, спадавшие на лоб, прямой носик. Так когда-то резец скульптора формировал профиль Афродиты, чей храм прежде был здешним святилищем. Потом шли пухлые, слегка вздернутые губки и, наконец, нежный подбородок. Во всей фигурке было много одухотворенности — естественный природный дух сливался с силами весны и молодости. Ему уже довольно часто встречались такие девушки на побережье в заливе и на островах, где выращивали виноград. Древняя гармония края воплотилась в этих дочерях виноделов и земледельцев, рыбаков и гондольеров, спокон веков населявших острова. Все они были как само море, как жемчужины, выросшие в его раковинах, как благодатная почва, соками которой наливалась виноградная лоза. И они же потом, через несколько лет, по-крестьянски выносливые и огрубевшие, вели полностью все хозяйство; часто на верхней губе появлялся легкий пушок. Их можно было видеть в портовых кварталах официантками в тавернах, рассыпанных вдоль дороги на Красный мыс, куда они перебирались, выйдя замуж. Но все они неизменно обладали большой физической силой. Они были хорошими женами, крепкими, здоровыми матерями; они же становились зачинщицами бунтов, мятежный дух которых вынесли с островов поры вольнолюбивой своей юности. Жизненная мудрость и опыт падали, как свет, на давно уже подспудно вызревшую почву.
Они подошли к лестнице, отделявшей Верхний город от квартала парсов, вросшего со временем в эту часть города, так как с годами многие из парсов стали селиться и наверху, когда возросло их богатство и окрепло положение в обществе. Успешная карьера отражалась и на местожительстве. Прежде всего сюда переместились парсы-банкиры, ювелиры и торговцы предметами роскоши.
Там, где лестница кончалась, стояла охрана Проконсула. Здесь водрузили даже орла со змеей. Видно было, что велась стрельба — то ли бандиты рвались к богатствам Верхнего города, то ли отступали по лестнице, обращенные в бегство. Перед самой баррикадой, за которой стояли солдаты, лежали трупы, остальных раскидало по ступеням, с каменных плит стекала кровь, постепенно запекаясь темными пятнами. В воздухе еще вился пороховой дымок.
Они взошли на баррикаду. Луций почувствовал, как девушка опять ухватилась за его рукав. Из узкого прохода навстречу им вышел капрал и отрапортовал. Луций спросил, как его зовут, и похлопал его по плечу:
— Господин Проконсул будет вами доволен.
Капрал, его звали Калькар, засмеялся:
— Здесь была простая работа, она не в счет. А нам хочется показать, на что мы способны.
Луций кивнул. Солдаты уже давно соскучились по настоящему делу. По эту сторону баррикады он чувствовал себя привольнее, оружие здесь носили открыто, силой правил порядок. И не было разгула насилия, захлестнувшего все вокруг и утопившего во лжи даже старую добрую порядочность. Только вот правда и неправда слишком уж тесно переплелись, чтобы простой человек мог отделить одно от другого. Все попытки как-то восстановить старые добрые традиции проваливались. Правители сменяли один другого. И поэтому вера и доверие повернулись спиной ко всем институтам власти, из которых одни были просто смешны, а другие внушали страх. Опору все видели только в сильных мужчинах и наделяли их прекрасными качествами.
После ухода Регента Проконсул и Ландфогт стремились придерживаться политики равновесия, как это обычно бывает в подобных ситуациях. Оба они знали, что сокрушительный удар можно нанести только один раз и в случае неудачи он станет концом для одного из них. Они делали ход за ходом ради выигрыша в позиции и времени. Ландфогт укрепился на Кастельмарино, тогда Проконсул занял Виньо-дель-Мар; Ландфогт отдавал распоряжение устроить погром в квартале парсов и тут же наталкивался на огневые точки солдат Проконсула. Еще велась тактическая игра: Ландфогту, как в данном случае, хотелось привести в движение массы, в то время как Проконсулу важно было сохранить крупные банки, такие, как банк Шолвина, и обеспечить покой Верхнего города. Но, абстрагируясь от конкретных шагов, символичным было одно: власти мистифицировали друг друга. Примечательным было, что распад единства совпал с небывалым усилением и расширением власти.
