Андрей Кокоулин - Начнём с воробышков?
Перфилов обернулся. В кресле мальчика не было.
— Наверное, ушёл, — сказал Вениамин Львович, поднося к губам рюмку. — В конце концов, детское время кончилось…
— Заткнитесь уже.
Перфилов шагнул из комнаты в прихожую. Входная дверь была приоткрыта.
— Вовка! — крикнул Перфилов, выглянув на лестничную площадку.
Но мальчика там не оказалось.
— Что вы за ребёнком-то скачете? — крикнула из кухни Маша. — Тьфу! Ушёл и ушёл. Не маленький. Он вам что, сын?
— Что вы про него и про меня знаете? — гневно выдохнул Перфилов. — Сидите здесь, а там — воробьи! Вы понимаете? Воробьи!
— Какие воробьи? — спросила Лена.
— Он болен! — ухмыльнулась Маша.
— Это водка! — авторитетно заявил Вениамин Львович. — Такое бывает, когда не пьёшь, держишься, терпишь, а потом даже не сто, пятьдесят или тридцать грамм… И наповал! Предрасположенность!
Перфилов с тоской посмотрел на них, столпившихся в узкой прихожей.
— Глупые вы люди!
— Ох-хо-хо! — захохотал Вениамин Львович. — Ох-хо-хо! Наповал!
Лена прыснула смешком, а Маша согнулась, и плечи её занялись мелкой дрожью. Звук, вслед за движением плеч родившийся внутри девушки, напоминал шипение чайника на конфорке:
— Ус-с-с… сы-сы-сы…
— Как хотите, — сказал Перфилов и вышел вон.
Вениамин Львович, кажется, попытался его остановить, но вяло, без особого желания.
— Ну что вы… — сказал он.
Дальше дверь отсекла часть слова, а окончание фразы превратила в глухой бубнеж, невыразительный и малопонятный.
Перфилов поднялся на пролёт и привалился к стене, рискуя испачкаться в побелке. Твари с половым напряжением!
Он укусил себя за костяшки пальцев.
— Руслан Игоревич!
Перфилов видел, как выпустив свет из квартиры на лестничную площадку, тень Лены застыла на ступеньках, но не сделал попытки отозваться.
Безрезультатно подождав несколько секунд, тень качнулась, и свет со щелчком замка угас.
И правильно, подумалось Перфилову. Он бы всё равно испортил праздник. Вибрации, что вы хотите!
Перфилов вздохнул и побрёл к себе наверх.
Странно, но ему вдруг стали близки и понятны прорицатели и провидцы, которые не могли ничего изменить. Предупреждали, предостерегали, но знали, что им никто не поверит. Он ведь тоже стучит в души соседей, бьёт в набат. И что получает в ответ?
Вибрации!
Лаокоон, Кассандра, Сивилла Куманская, Иоанн, я с вами. Я тоже вижу! Я — в пустоте. Среди людей, но один. Словно в сетях. Вязко. Душно! Господи, как я хочу уме…
Перфилов запнулся — на последней ступеньке, рядом с дверью в его квартиру сидел, потупившись, Вовка.
— Вовка, ты что?
— Вы же хотели поговорить? — мальчик испытующе посмотрел на Перфилова. — Вы же скажете, что мне делать?
— А если бы я… — Перфилов торопливо зазвенел ключами. — То есть, ладно… Погоди, а мама твоя?
— Я соврал, что ушёл к Лёшке Новикову в приставку рубиться.
— Ясно. Проходи, — Перфилов отпер и широко раскрыл дверь. — Ты до скольки отпросился?
— До восьми.
Вовка сразу направился в комнату.
— Чай будешь? — спросил Перфилов, включив свет.
— Дядя Руслан, мы же только что пили!
— Извини.
Перфилов потоптался, потом, обогнув Вовку, стянул с кресла покрывало и накрыл им раскладной диван. И то как-то уж совсем пошло получалось.
— Садись.
— Давайте на полу, — сказал мальчик и опустился на ковёр перед телевизором.
— Давай, — согласился Перфилов, с готовностью садясь напротив.
— Вот, дядя Руслан.
Вовка бережно достал из курточного кармана мёртвого воробья.
— Я, знаешь…
Перфилов склонился к серо-коричневому комочку на детской ладони и разглядел лапку и маленький чёрный клюв.
— Что мне с ним делать? — спросил, заглядывая в глаза, Вовка. — Похоронить?
— Нет, погоди… — растерянно сказал Перфилов. — Это второе. Первое: расскажи точно, как всё произошло.
Мальчик опустил птицу на ковёр.
— Я разозлился, — сказал он хмуро.
— И всё? Ты же думал о чём-то.
— Мама меня стукнула, и я подумал… я не нарочно подумал, честное слово, что я ничего не сделал, а она…
Вовка всхлипнул, по-новому переживая обиду.
— А потом? — спросил Перфилов.
— Потом я разозлился и стал смотреть в окно. Я, когда злюсь, у меня в горле царапает. А тут очень сильно зацарапало.
— Ты на маму разозлился?
Вовка кивнул.
— Да, — тихо сказал он.
— А воробей?
— Он сразу на подоконник упал, — мальчик коснулся комочка перьев пальцем. — Даже не чирикнул. Он же не мог сам?
— Думаю, нет, — честно сказал Перфилов.
— И вам не страшно? — прошептал Вовка, наклонившись.
Перфилов задумался.
— Нет, — сказал он спустя минуту, — сейчас уже нет, мне захотелось найти выход. Может, в этом состоит моя миссия. Я вообще думаю, что это очень загадочная история. Представь, у одного мальчика проснулся дар: когда он злится, кто-то вокруг умирает. Начинается всё с мушек и жуков, они сыплются с деревьев, всё больше и больше, или погибают на лету. Затем, через какое-то время, приходит черёд существ покрупнее. Например, воробьёв. И совсем скоро…
Перфилов замолчал.
— Что? — спросил Вовка.
— Я думаю, если мальчик не найдёт способ не злиться, совсем скоро придёт черёд мышей, кошек и собак.
— А если он не может не злиться?
— Ну как? Почему он не может не злиться?
Вовка поднял голову.
— А вы вот могли бы не драться с толстым дядей?
— Ну, это… — Перфилов вздохнул. — Наверное, если бы не принимал его слова близко к сердцу. Но это сложно.
— А если тебя стукнули, как не злиться? Или обидели, как вас?
Перфилов посмотрел на мёртвого воробья.
— Не знаю. Возможно… Я думаю, Вовка, надо эту злость как-то трансформировать. Понимаешь, разозлиться на саму злость. Успеть понять, что это неправильно, и разозлиться.
Вовка озадаченно нахмурился.
— Это как?
— Как? — Перфилов почесал лоб. — Вот, знаешь, кто-то однажды сказал, что если добро не из чего сделать, то его надо делать даже из зла. Как-то так, по-моему. То есть, злиться не на маму, которая тебя ударила, а на то плохое, что в ней есть. Пытаться, чтобы этого плохого не было. Понимаешь?
Вовка медленно кивнул. Глаза его засветились.
— Ещё лучше, конечно, не злиться, — сказал Перфилов. — Но если это невозможно, то ещё можно поймать себя на этой злости и направить её… или на вещь какую-нибудь, как на отдушину, или на что-то плохое… на болезнь какую-нибудь.
— И вы думаете, что у меня получится?
— Не знаю, но пробовать-то надо. Иначе, боюсь, всё будет развиваться не очень хорошо.
— А если снова?
— Я думаю, Вовка, что ты ответственный человек, — сказал Перфилов. — И вполне взрослый. Сможешь себя контролировать.
Мальчик с сомнением хмыкнул.
— Скажете тоже. Мне — шесть.
— На войне рано взрослеют. А у тебя война. Представь, что жуки-червяки — это твоя армия, и она терпит поражения. Сегодня был убит генерал Воробей. А завтра?
— У меня злость сама вспыхивает, — всхлипнул Вовка.
— Не реви.
Перфилов передвинулся, оказавшись с мальчиком рядом. Он приобнял его, думая, что совсем не подходит на роль всё понимающего взрослого.
— Я вот хочу умереть, — зачем-то сказал он.
— Почему? — боднул его головой Вовка.
— Как-то незачем жить.
— Совсем-совсем?
Перфилов, улыбнувшись себе, потрепал мальчика по макушке.
— Просто она какая-то бессмысленная сделалась. Вроде как что-то делаю, живу, преподаю в школе, но всё это ни мне, ни кому-то другому не нужно.
— Это почему?
Вовка давил локтем на рёбра, но Перфилов не собирался шевелиться. Пусть.
— Ну, как-то… Я ничего не добился в жизни, никого не люблю, меня никто не любит. И что дальше? Пустота.
— Но мне же вы помогаете!
Перфилов посмотрел в синеву окна.
— Возможно, ты то чудо, которого мне не хватало.
— Я не чудо, я — Вовка.
— Ну, да.
Он прижал мальчика к себе. Впрочем, Вовка не долго терпел такое единение, зашевелился, отстранился.
— А вы тоже воюйте!
— С чем? С пустотой в себе?
— Но из пустоты тоже же можно делать добро!
Перфилов пожал плечом.
— Не знаю. Это же пустота. Как можно сделать что-то из ничего? Вы в школе, в старших классах, будете изучать закон сохранения энергии. Он говорит, что из ничего никогда ничего не получается.
— Тогда это неправильный закон! — возмутился Вовка.
— Наверное.
— А если я разозлюсь на этот закон, он исчезнет?
Перфилов вновь посмотрел на воробья.
— Нет, Вовка, давай не будем трогать фундаментальные принципы земного существования, хорошо?
— Ладно, — согласился мальчик.
— А воробья… — Перфилов поднялся. — Давай я положу его в коробку, у меня есть небольшая, и ты похоронишь его во дворе. Или у окна своего.
