Тони Дэниел - Грист
— Нет, я знаю это, — говорит Молли Индекс. — Бен уже мне сказал.
— Молли, так что же ты здесь делаешь? — спросил Андре Сад.
Молли Индекс поворачивается к Андре Саду. Она касается его руки. Я слегка беспокоюсь, не попробует ли она какой-нибудь фокус с гристом, но они, похоже, старые друзья.
— Эта война, про которую ты все говорил, — говорит она, — война началась. Амес ее развязал.
— Нет, нет, — сказал Андре Сад и отшатнулся от нее. — Нет.
Молли Индекс следует за ним. Она берет прядь его волос и трет ее между пальцами.
— Мне нравится, когда они длинные, — говорит она. — А вот жирные — это совсем ни к чему.
Это не доставляет мне удовольствия, а еще на Молли Индекс самые ужасные сапоги, какие я только видела. Такие маленькие хорошенькие штучки, от которых вмиг ничего не останется, вступи она в какую-нибудь мерзость. А на Чирье сама земля есть нечто омерзительное. Глупый грист этих городских сапог не продержится здесь и недели. Странно, что никто не смеется над такими глупыми сапогами, но это, наверное, потому, что у них сейчас много других беспокойств, как, впрочем, и у меня.
— Зря я тебя не послушала, — говорит Молли Индекс. — Успела бы подготовиться. А так он забрал меня. Большую часть меня. Амес забрал. Он кооптировал всех важных БАЛов в Новую Элиту. Впрочем, в большинстве своем они записались добровольно, придурки чертовы. — И снова она трогает его руку, и мне вдруг понятно, что я немного ревную. На этот раз он не дергается. — Я одна ускользнула, чтобы предупредить вас,[4] — говорит Молли Индекс. — Они приближаются. Они висят у нас на хвосте.
— Кто висит у вас на хвосте? — спрашиваю я.
Мне нужно было это знать. С такими вещами я могу при случае справиться.
— Амесов трижды проклятый Патруль Свободных Радикалов. Всю дорогу сюда за мною следовал некий механический чистильщик, а я этого даже не замечала. Видимо, Амес узнал от меня — от другой части меня, — где находится Бен.
— Что такое Патруль Свободных Радикалов? — спросила я. — Что такое чистильщик?
В борт баржи что-то ударило, сильно ударило.
— Вот же мать твою, — процедил ТБ, — к нам заявился летучий макак.
Штурманский пузырь осыпается на пол дождем осколков, и тут же в плечо ТБ впиваются длинные изогнутые когти. ТБ кричит. Я ничего не думаю, но я двигаюсь. Я крепко хватаю его за щиколотку.
Когтистая лапа вытаскивает нас наружу. Поднимает в воздух. Мы летим высоко над баржей. Что-то взвизгивает. ТБ вопит как сдуревший.
Я держусь.
Свист ветра, вопли ТБ и звуки еще чего-то, похожие на жужжание миллиона взбешенных пчел. Мы слишком тяжелые, и это — не знаю уж что — роняет нас на палубу. ТБ начинает вставать, но я подкатываюсь к нему сзади, сбиваю его с ног и, прежде чем он успевает хоть что-нибудь сделать, засовываю его сквозь дырку в штурманском пузыре обратно в рубку баржи.
И очень вовремя, потому что эта штука, черная тень, возвращается и вонзает свои когти мне в спину. Я не знаю, что она такое, и могу никогда не узнать, но никто и никогда не возьмет меня без боя. В гристе я чувствую какой-то запах.
Вы арестованы Патрулем Свободных Радикалов. Прекратите, пожалуйста, сопротивление. Прекратите сопротивление. Прекратите.
Эти слова пахнут металлом и пенопластом.
Прекратить сопротивление? И это мне говорят такие забавные вещи? Это все равно как сказать ветру — прекрати дуть. Дуть — это то, что и делает его ветром.
Я резко поворачиваюсь, и в костях у этого чего-то остается лишь мое платье, мое бедное красивое платье, и немного кожи, содранной с моей спины. И я чувствую, как в меня пытается проскользнуть некий ядовитый грист, но это мелочь, ерунда. Он и представления не имеет, из чего я сделана. Я убиваю этот грист, почти о том не думая, и поворачиваюсь взглянуть на это темное нечто.
Оно не похоже на макака, думаю, не похоже, хотя откуда мне знать.
Кто ты такой?
Но дует ветер, и гриста, достигающего меня, слишком мало для коммуникации. Ну и на хрен все разговорчики.
— Осторожнее, Джилл, — говорит ТБ.
Говорит с трудом. Эта штука причинила ему боль! Я тебя покусаю.
— Подкиньте мне один из тех багров! — кричу я нашим. После недолгой суматошной возни из дыры появляются руки Боба с крюком на длинной палке. Я хватаю крюк, и руки тут же убираются. Боб, он, может, и псих, но никак не дурак.
Темная штука выписывает круги. Я не вижу, какою силой она летает, но ее контуры вроде как малость размыты. Миллионы крошечных крыльев, сделанных гристом из гриста. Я присматриваюсь получше. Эта штука вся сплошь в колючках. Одни из них длинные и прямые, а другие кривые, вроде когтей. И все очень острые. Надо мною хищно кружит черно-красное скопление многоугольников, только и мечтающее вцепиться в меня. Есть ли в нем кто-нибудь? Не думаю. Мой противник насквозь запрограммирован. Он больше меня раза в три, но мне это кажется моим преимуществом.
Он резко пикирует, и я встречаю его багром. Он хватает багор, на что я и надеялась, и я использую его импульс, чтобы подтолкнуть его вниз чуть дальше, чем он собирался. Неудержимое падение, дуновение гриста.
Прекратите немедленно. Вы вмешиваетесь в исполнение приговора, вынесенного Элитой. Прекратите, иначе вы сами…
Тяжелый удар в борт баржи. Громкий всплеск.
Я кладу багор на палубу. Слишком легко. Это было…
Оно выныривает из Гнилушки, насквозь промокшее.
Оно в полном бешенстве. И мне не нужно никакого гриста, чтобы понять: оно в бешенстве. Все эти крылышки громко жужжат, но уже не как пчелы. Хищно и алчно, как мухи, летящие на кусок недельной тухлятины.
Прекратите.
— Вот, — сказал Боб и сунул мне сигнальную ракетницу.
Я разворачиваюсь и стреляю в сросток угольников. И снова он падает в реку. И снова поднимается.
Я думаю. Он насквозь промок в воде Гнилушки. А уж мне ли не знать грязь и мерзость, текущую в этой реке. Там тысячи тысяч гристов, и каждый хоть раз пытался меня достать.
Тонкое будет дело. Я собираюсь с силами.
Идите, возьмите меня, угольники. Вот она я, вся тут, просто девушка. Давайте, сожрите меня.
Оно неудержимо приближается. Я раскидываю руки.
Вы незаконно вмешиваетесь в дела Элиты. Вы прекратите сейчас же или будете использованы безвозвратно. Вы прекратите…
Мы соприкасаемся.
Я мгновенно перестраиваю грист Гнилушковой воды, говорю ему, что ему нужно сделать. Импульс угольников сшибает меня с ног, и я качусь по палубе. В левом запястье что-то сломалось, но я игнорирую эту боль. Кровь на губах от прикушенного языка. У меня дурная привычка высовывать его кончик, когда предельно сосредоточиваюсь.
Сросток угольников кончает меня молотить и валится в реку. Не повезло, угольнички! Перекодированный мною грист расскажет всей речной воде, что ей нужно делать. Галлон обычной воды весит ровно шесть фунтов, но вода
Гнилушки гуще и крепче. И она может раздавить. Это злая вода, она любит что-нибудь взять, и я объяснила ей как Я подмешала в Гнилушку малую долю себя самой, и ее вода знает нечто такое, что знаю я.
Она знает, что нельзя прекращать. Никогда, никогда, никогда.
Сросток угольников на мгновение выныривает, а затем на него ополчается вся река. Сминает его. Засасывает. Обрушивается на него всей массой воды, уходящей на двадцать футов в глубину, растянувшейся на многие мили. Над тем местом, куда упали угольники, вздымается водяной смерч, но только это скорее студенистый столб, лезущий вверх сам по себе. И вот он обрушивается вниз, как сапог, давящий таракана. Слышится яростное, отчаянное гудение мокрых крыльев, которые не могут просохнуть, потому что жидкость, их пропитавшая, это не совсем вода и они не в силах ее стряхнуть. Внизу, в глубине, глухо грохочет взрыв, и баржа начинает ходить ходуном. Меня снова бросает на палубу, и я держусь изо всех сил, затем встаю и смотрю.
На поверхность всплывают осколки угольников. Проходят считаные секунды, и река утаскивает их вглубь.
— Похоже, я его сделала! — кричу я нашим.
— Джилл, — говорит ТБ, — иди сюда и покажи мне, что ты еще жива.
Я спрыгиваю в рубку через штурманскую дыру, он стискивает меня и целует. Он целует меня прямо в губы, и в кои-то веки я ощущаю, что он не думает сейчас об Алетее, совсем не думает. Это очень, очень приятно.
— Бедная твоя спинка! — говорит Молли Индекс. Она выглядит довольно ошалелой и ни на что не годной. Но зато она нас предупредила, это хорошо.
— Да ерунда, — говорю я, — просто царапина. А с ядом я уже разобралась.
— Ты только что сбила чистильщика, приводящего в исполнение приговоры Мета! — говорит Андре Сад. — К тому же, я думаю, это был один из чистильщиков, специально оборудованных для борьбы с беспорядками.
— А что она, эта штука, здесь делала?
