Кир Булычев - Поступили в продажу золотые рыбки (сборник)
Больше указаний не последовало, и Миша толкнул дверь в горницу. Дверь растворилась мягко и беззвучно. Оттуда ударил в лицо яркий свет медицинского учреждения. Миша очутился в сравнительно большой комнате с белыми аккуратными стенами и скамейками вдоль них. На скамейках сидели люди, обернувшиеся при виде вновь пришедшего.
— Добрый вечер, — сказал человек с завязанной щекой, в котором Миша узнал Корнелия Удалова, начальника стройконторы. — Какими судьбами? Садитесь рядом, тут место есть. У вас какая очередь?
— Я. У меня никакой. Я, наверно, пойду. Я завтра зайду.
— И не мечтайте, — сказал Удалов. — Завтра не принимают. Я и так три дня стоял по записи.
Удалов раскрыл ладонь, на которой химическим карандашом был изображен крупный номер «двадцать восемь».
— Садитесь, — сказал он. — Если дверь была открыта, то примут. Нас уже мало осталось.
И так как Стендаль был последним и никому из присутствовавших не был конкурентом, то к Удалову присоединились прочие пациенты.
— Садитесь, — неслось со скамеек. — Она быстро принимает.
И Миша сел на край скамейки.
В приемной Миша насчитал шесть человек. Были они различны, и, видно, различны были причины, приведшие их сюда.
У Удалова болел зуб.
— У вас тоже? — спросил Удалов Мишу.
— Нет, — сказал Миша.
— А я три ночи не спал. Пошел в поликлинику, а врачиха говорит — надо удалять. А жена мне тогда сказала: «Корнелий, Глумушка может заговорить. Она Погосяну в нашем дворе заговорила. И нерв даже извлекать не пришлось». Вот я и пришел.
— А что с этим? — спросил Миша тихо.
— Не узнаете? С метеостанции.
— С метеостанции?
— Чего шепчетесь? — сказал человек напротив в низко надвинутой шляпе и плаще с поднятым воротником. — Я попрошу без разглашения.
— Ясное дело, — согласился Удалов. — Мы здесь все без разглашения. Какой дурак сознается? Просто мой знакомый вами заинтересовался. Я и говорю, что вы с метеостанции. Даже фамилию не назвал.
— Ваш знакомый работает в городской газете и, возможно, пришел сюда по заданию, — ответил человек в надвинутой шляпе. — Мы ему доверять не можем.
— Из газеты? — спросил толстяк с козлом на поводке. — Вы лучше тогда уйдите. Нам в фельетон попадать не с руки. И без вас горя много. У меня репутация.
Козел задрал бородатую морду к толстяку, легко приподнял передние ноги, уперся копытом в колени и лизнул толстяка в подбородок.
— Пусть уходит, — поддержала его маленькая женщина в сером платке, пока толстяк отталкивал козла.
— Я не от газеты, — сказал тогда Стендаль. — Даю честное слово. Я по собственной инициативе.
Обитая черной клеенкой дверь в горницу распахнулась, и оттуда вышел бородатый мужчина с рюкзаком за плечами. Он счастливо улыбался, не замечая окружающих.
Человек с метеостанции вскочил, засуетился, подбежал к двери и спросил:
— Можно заходить, или вы пригласите?
— Снимите шляпу, — сказал в ответ из горницы старушечий голос. — И заходите. Не могу же я до утра вас принимать.
— Так что же он? — спросил снова Миша Удалова, как только в приемной наступила тишина.
— Прогноз делает, — ответил Удалов. — Он уже жаловался. Десять ошибок за две недели. Климат в настоящее время жутко испортился — никакой надежности, несмотря на метеорологические спутники.
— А она при чем?
— Говорят, может. А то у него никакой надежды. Его крестьянство замучило — косить или подождать? А что он может ответить?
— Странно, — сказал Миша.
— А все-таки, — настаивал Удалов, — у вас-то какое дело? Не задание, надеюсь, чтобы разоблачить?
— У меня личное дело. И сильно зуб болит?
— Сейчас ничего. У меня всегда, как приду в поликлинику, боль унимается.
— Это нервы, — сказал человек с козлом. Козел тянул за поводок, хотел уйти на улицу.
— А зубы вообще нервная болезнь, — поддержала его женщина в сером платке. — Язва тоже.
— А у вас язва? — спросил Миша.
— Нет, — сказала женщина. — У меня дочка замуж собралась. А ему в армию осенью уходить. Какая уж там семья! Так вы не из газеты?
— Вообще-то, из газеты, но сейчас не из газеты, — объяснил Миша.
— Если вам нужно приворотное зелье, — сказал человек с козлом, — то советую быть крайне осторожным.
— Нет, что вы.
Миша покраснел.
— Ясно, что не от газеты, — сказал молчавший до того мужчина с выгоревшими бровями и ресницами, в высоких охотничьих сапогах и ватнике. — Влюбился. Смотри, Иван, он влюбился.
Сосед его, пожарный, дремавший, прислонивши каску к бадье с фикусом, проснулся и согласился.
— Спокойный, черт, — сказал мужчина в ватнике про пожарного. — Пятый раз приходит. Привык уже. А я вот нет, не могу.
— Пятый раз? — подивился Удалов. — А что такое, что такое?
— Шланг потерял, — сказал мужчина в ватнике. — Часто теряет всякие предметы пожарного обихода.
— И она находит?
— Обязательно, — ответил мужчина в ватнике. — В прошлый раз три огнетушителя ему отыскала. Хороший она человек. Душевный. А меня браконьеры замучили. Тропу знают. Вот и хочу старуху про тропу спросить. Из рыбоохраны я.
Вышел метеоролог, быстрыми движениями свертывая в рулон синоптическую карту.
— Ну как? — спросил его человек в ватнике.
— С завтрашнего дня без осадков! И до конца недели. Что я им говорил! — Шляпа у метеоролога перекочевала со лба на затылок, лицо его блестело от пота. — Сегейда антициклон у Антильских не учитывал. Я ему говорил — заденет. А он — далеко. А надо было учесть!
Следующей исчезла за дверью женщина в сером платке. И лишь скрылась, как из кабинета донеслось бормотание, быстро повысившееся до отдельных резких возгласов. За дверью ссорились, спорили. Через минуту женщина выскочила наружу, прижимая к груди узелок с дарами Глумушке.
— И не приставайте ко мне с непристойными предложениями! — кричала ей вслед колдунья. — Вы хотите лишить людей счастья? Да? Так вам это не удастся.
— Я мать! — крикнула женщина, уходя. — Я буду жаловаться.
— Следующий, — пригласила Глумушка.
Мише никак не удавалось увидеть ее — дверь раскрывалась в его сторону, и лишь сварливый голос доносился до него.
— Иван, тебе, — сказал человек в ватнике.
— Что потерял? — спросила Глумушка, не закрывая двери.
— Шланг куда-то задевался. Лейтенант говорит: «Ты, Сидоренков, последним шланг в руке держал. Ты, — говорит, — и отыскивай».
— Завтра зайдешь до восьми тридцати, — велела Глумушка. — Следующий.
— Ну, тогда моя очередь, — сказал человек в ватнике.
Пожарный снова задремал у фикуса.
Неожиданность увиденных сцен отвлекла Стендаля от мыслей о возлюбленной. Вместо темной избушки, черного кота на печке, тяжелого и пряного запаха снадобий была приемная с фикусом. И синоптик. И Иван со шлангом. Уходя к колдунье, Стендаль презирал себя и клял Алену, заставившую его опуститься до отчаянных действий. Но именно порочность, неестественность похода к колдунье сливались в его сознании с безответной любовью, у которой не было выхода. А здесь была поликлиника. Неофициальная, но будничная, отличавшаяся от районной только жалобами пациентов. И, к ужасу своему, Стендаль вдруг понял, что ему могут здесь помочь, и он уже не знал, хочет ли, чтобы ему помогли.
— И тогда я ей говорю. — донеслись до Стендаля слова толстяка с козлом. — Или она меня полюбит, или я буду вынужден обратиться в суд. Безвыходное положение.
— Да, — сказал Удалов. — Положение безвыходное.
— Я получаю от нее приворотное зелье.
— Наконец-то, — вырвалось у Стендаля.
— Что?
— Я так, про себя.
Стендаль думал: наконец-то нашелся человек, который не терял шланга, не интересуется путями циклонов и не ловит браконьеров. Человек, который полюбил и ждет взаимности.
— Получаю я от нее приворотное зелье — и сразу туда. А она меня уже ждет с угрозами. Тогда встает проблема, как мне ее этим зельем напоить.
Из двери вышел человек в ватнике, задумчиво насвистывая песню. Растолкал пожарного, они ушли, а их место в кабинете занял Удалов. У толстяка не осталось слушателей, кроме Стендаля, и он обратился к Мише с вопросом:
— Продолжать ли мое повествование?
— Да, конечно, — сказал Миша. — У меня такая же проблема.
— Тоже она?
— Тоже. Только я не слышал начала вашей истории. И если вы не возражаете.
— Конечно я повторю. Тем более если у вас та же беда. Уйди! Уйди в сторонку! Не терплю!
Последние слова относились к козлу, который по-собачьи терся о колени толстяка.
— Значит, есть у меня соседка. Аида. Стерва, каких свет не видывал. Старая дева, сухая, как палка, и тому подобное. Ненавижу ее, а меня довести до ненависти не так легко. Дважды за последний месяц ломала общий забор, помои выплескивает только под моими окнами и еще изводит меня презрением. Змея.
