Маргарет Этвуд - Беззумный Аддам
– Тебе было холодно? – спрашивает Тоби.
У Зеба стучали зубы, он дрожал. Он снял с Чака пуховый жилет и надел поверх своего. Жилет был не сильно порван. Зеб проверил карманы, нашел мобильник Чака и камнем размолотил его в лепешку, чтобы уничтожить навигатор и всякую возможность подслушивания. Как только Зеб занес камень, телефон зазвонил; Зеб сделал титаническое усилие и не дал себе ответить на звонок, притворившись Чаком. Может быть, стоило так сделать и сказать, что Зеб мертв. Может, так он что-нибудь узнал бы. Через пару минут зазвонил его собственный телефон; он подождал, пока телефон перестанет звонить, и размолотил и его тоже.
У Чака нашлись и еще игрушки, хотя ничего особенно интересного – все это было и у самого Зеба. Складной нож, репеллент от медведей, репеллент от насекомых, сложенное одеяло из металлоткани – космические технологии для выживания – и все такое. Зебу страшно повезло – ружье на медведя, которое они всегда брали с собой на случай вынужденной посадки и нападения, вышвырнуло из кабины вместе с Чаком. Ружья на медведя были исключением из новых антиоружейных законов, потому что даже тупые бюрократы из ККБ знали: на севере, в медвежьем краю, нельзя без ружья. ККБ не любила «Медведелёт», но и не пыталась его прикрыть, хотя запросто могла бы – ей это было не сложней, чем пальцем шевельнуть. «Медведелёт» играл важную роль, даря крупицу надежды и отводя публике глаза от реального положения дел – то есть от чьих-то намерений сровнять планету бульдозером, предварительно захапав с нее все ценное. ККБ не возражала против рекламы «Медведелёта», в которой типичный чокнутый мехолюб, скаля зубы, рассказывал, до чего замечательное и благородное дело мы делаем, и пришлите-ка нам еще денег, а то все медведи, что помрут с голоду, будут у вас на совести. ККБ даже сама жертвовала «Медведелёту» деньги. Совсем давно, когда они еще строили из себя защитников общественного блага (поясняет Зеб). Как только они окончательно захватили власть, такие условности их сразу перестали волновать.
При виде ружья Зеб почти перестал дрожать. Он готов был обнять и расцеловать ружье: оно давало ему полшанса на спасение. Шприца, который собирался воткнуть в него Чак, Зеб не нашел, а жаль – ему хотелось знать, что там было. Скорее всего, что-нибудь для отключки. Сделать стоп-кадр бодрствующему мозгу и отвезти на неприятное рандеву, где мозгоскребы, нанятые кто-знает-кем, обдерут его до последнего нейрона, высосут все данные, что он когда-либо добыл хакерством, а заодно и данные о тех, кто ему за это хакерство платил, и выкинут пустую шкурку в какое-нибудь загаженное дальнее болото. Пускай слоняется с амнезией (искусственной), пока местные жители не украдут у него штаны и не разберут самого на органы для черного рынка.
А даже если бы шприц попал к нему в руки, что толку? Попробовать его на себе? Воткнуть в какого-нибудь лемминга?
– Ну все-таки, можно было бы его держать при себе на случай крайней нужды, – говорит Зеб.
– Крайней нужды? – Тоби улыбается в темноте. – А это была не она?
– Нет, настоящей нужды. Например, если бы я на кого-нибудь наткнулся там в тундре. Вот это была бы чрезвычайная ситуация. Скорее всего, это оказался бы какой-нибудь псих.
– А веревочки там не было? – спрашивает Тоби. – В карманах. Веревочка всегда пригодится. Бечевка или тонкий трос.
– Веревочка. Да, точно, теперь я вспомнил. И моток рыболовной лески с крючками, мы все носили такую с собой. Зажигалка. Мини-бинокль. Компас. Всем этим нас экипировал «Медведелёт». Бойскаутское барахло, азы выживания. Правда, я не стал брать у Чака компас, у меня уже был один. Зачем мне два компаса?
– Энергетические батончики? – спрашивает Тоби. – Полевые рационы?
– Да, один-два говенных энергобатончика с фальшивыми орехами. И пакетик леденцов от кашля. Я все это взял. И еще.
Он делает паузу.
– И еще что? Продолжай.
– Ну ладно, но я тебя предупреждаю: это гадость. Я прихватил кусок Чака. Отрезал карманным ножом. Отпилил кое-как. У Чака была складная водонепроницаемая куртка, в нее и завернул. Мы все знали, что на Бесплодных равнинах есть особо нечего – нам об этом говорили на инструктаже. Кролики, земляные белки, грибы, но у меня не было бы времени искать все это. И вообще, если питаться только кроликами, можно умереть с голоду. Они это так и называли – «кроличий голод». В них нет ни капли жира. Это как та самая диета, как ее. Которая из одних белков. Тело начинает растворять собственные мышцы. Сердце истончается.
– А какую часть Чака ты взял? – спрашивает Тоби. Она удивлена, что не чувствует брезгливости: а ведь когда-то брезгливость еще была доступной роскошью.
– Самую жирную, – отвечает Зеб. – Бескостную. Ту, которую взяла бы и ты. И любой другой здравомыслящий человек.
– А совесть тебя не мучила? Слушай, хватит похлопывать меня по попе.
– Почему? Нет, не очень мучила. Он бы сделал то же самое. А поглаживать можно? Так лучше?
– Я слишком тощая, – говорит Тоби.
– Да, немножко амортизации не помешало бы. Я принесу тебе коробку шоколада, если достану. Надо тебя откормить.
– И цветов. Давай ухаживай как положено, по полному списку. Я уверена, что для тебя это будет первый раз.
– Я могу тебя удивить. Мне случалось в жизни подносить букеты. Своеобразные.
– Давай рассказывай дальше, – говорит Тоби. Ей не хочется думать о букетах Зеба – ни о том, какого рода были эти букеты, ни о том, кому он их преподносил. – Вот ты сидишь. Вдали стоят горы, рядом лежит Чак – частью на земле перед тобой, частью у тебя в кармане. Сколько было времени?
– Часа три дня. Может, пять. Черт, а может, и восемь – в это время там еще светло. Я потерял счет времени. Была середина июля, я уже говорил? Летом в тех широтах солнце почти не заходит. Вроде как приседает за горизонт, оставляя такую красивую красную каемку. И через несколько часов опять выходит. Те места южнее Северного полярного круга, но все равно так далеко на север, что там тундра: двухсотлетние ивы как растущие вбок виноградные лозы, а все цветы цветут разом, потому что лето там длиной всего недели две. Хотя в тот момент мне было не до цветов.
Он подумал, что лучше убрать Чака с глаз долой. Снова надел на него штаны и засунул тело под крыло топтера. Поменялся с ним ботинками – тем более что у Чака ботинки были лучше, и размер более-менее подходил – и высунул одну ногу наружу, пускай издали кажется, что это Зеб там лежит. Он решил, что если погибнет, ему будет комфортней существовать – во всяком случае, на ближайшее будущее.
Когда в штаб-квартире «Медведелёта» заметят, что связь с бортом потеряна, они обязательно пошлют кого-нибудь на поиски. Скорее всего, ремонтников. Те увидят, что ремонтировать уже нечего и что никто не сидит рядом с обломками, размахивая белым платочком и посылая в небо ракеты, и улетят обратно. Таков был этический принцип организации: не тратить топливо на покойников. У Матери-Природы все пойдет в дело. О погребении позаботятся медведи, волки, росомахи, вороны и иже с ними.
Но медведелётчики – не единственные, кто прилетит посмотреть. Операцию мозгового захвата Чак проводил явно не с ведома «Медведелёта»: иначе действовал бы прямо на базе, и у него были бы помощники. И от Зеба уже осталась бы только лоботомизированная шкурка, брошенная в каком-нибудь зомби-городке, где выработаны все шахты и выкачана вся нефть – ходячий труп с фальшивым паспортом и без отпечатков пальцев. Хотя, скорее всего, они и это не потрудились бы сделать – ведь Зеба и так никто не хватится.
Значит, наниматели Чака сидят не в «Медведелёте», а где-то еще. И оттуда они звонили. Но где это? В Норман-Уэллсе, в Уайтхорсе? Где угодно, лишь бы там взлетная полоса была. Зебу следовало немедленно убраться от места крушения как можно дальше и найти убежище, прикрытое с воздуха. А в практически голой тундре это не так просто.
Впрочем, безли и гризлые это умеют, хотя они крупней человека. Но у них больше опыта.
Барак
Зеб двинулся в путь. Топтер упал на пологом склоне, понижающемся к западу; на запад Зеб и направился. Он примерно представлял себе карту этого места. Жаль, что у него не было бумажной карты – в полете они всегда держали такую на коленях на случай, если откажет электронная навигация.
Идти по тундре было тяжело. Губчатая, насыщенная влагой почва со скрытыми бочагами, скользким мхом и предательскими травяными кочками. Из торфа торчали куски старинных самолетов – там стойка, здесь лопасть пропеллера. Все, что осталось от смелых пилотов двадцатого века, водивших свои кукурузники над тундрой и застигнутых туманом или порывом ветра. Зеб увидел гриб и оставил его на месте: он мало что знал о грибах, но среди них были галлюциногенные. Только этого не хватало: чтобы ему явился грибной бог, вокруг которого порхают зеленые и фиолетовые медвежата на крохотных крылышках, склабясь крохотными розовыми пастями. День и без того выдался – чистый сюр.
