Филип Дик - ВАЛИС. Трилогия
«У Джеффа есть ответы на мои вопросы», — заявил Тим. Да, следовало мне ответить, что Джеффа не существует. И весьма вероятно, что сами вопросы также нереальны.
Так что оставался только Тим. А он усердно готовил свою книгу, повествующую о возвращении Джеффа с того света, книгу, которая — и Тим знал это — поставит крест на его карьере в епископальной церкви и, более того, выведет его из игры за влияние на общественное мнение. Это слишком высокая цена, весьма порочный регресс. И он действительно уже угрожал. Он практически настал — пришло время для поездки в Санта–Барбару, к доктору Рейчел Гаррет, медиуму.
Санта–Барбара, Калифорния, производит на меня впечатление одного из самых трогательно прекрасных мест страны. Хотя формально (то есть территориально) она часть Южной Калифорнии, в духовном смысле этого не скажешь — так или иначе, мы, с Севера, в высшей степени не понимаем Юга. Несколько лет назад антивоенно настроенные студенты из Калифорнийского университета в Санта–Барбаре сожгли дотла отделение «Бэнк ов Америка», к тайному удовольствию каждого — то есть город не отрезан от времени и мира, не изолирован, хотя его прекрасные сады и наводят на мысль о прирученной системе убеждений, нежели буйной.
Мы трое перелетели из Международного аэропорта Сан–Франциско в маленький аэропорт Санта–Барбары. Нам пришлось довольствоваться двухмоторным пропеллерным самолетом — взлетно–посадочная полоса местного аэродрома слишком мала для приема реактивных. Закон требует сохранения стиля города, отличающегося постройками из необожженного кирпича, то есть испанского колониального стиля. Пока такси везло нас к месту нашего проживания, я отмечала преобладание испанского дизайна во всем, даже в торговых центрах–пассажах. Я сказала себе: вот то место, где я могла бы вполне сносно жить. Если когда–либо покину район Залива.
Друзья Тима, у которых мы остановились, не произвели на меня впечатления: это были чуть что втягивающие шею, благовоспитанные и зажиточные люди, не имевшие с нами ничего общего. У них были слуги. Кирстен и Тим спали в одной спальне, у меня была другая, довольно маленькая, используемая явно в тех случаях, когда остальные заняты.
На следующее утро Тим, Кирстен и я отправились на такси к доктору Рейчел Гаррет, которая, без всяких сомнений, свяжет нас с мертвецами, потусторонним миром, исцелит больных, обратит воду в вино и совершит всяческие другие чудеса, какие бы ни потребовались. И Тим, и Кирстен казались взволнованными, я же ничего особенного не чувствовала, разве только смутное осознание запланированного, предстоящего в будущем. Не было даже любопытства, лишь то, что могла бы почувствовать морская звезда, обитающая на дне приливного водоема.
Доктор Гаррет оказалась весьма энергичной маленькой почтенной ирландской леди, одетой в красный свитер поверх блузки — хотя и стояла теплая погода, — туфли на низких каблуках и некую дешевую юбку, наводящую на мысль, что хозяйством по дому занимается она сама.
— Ну и кто вы такие, опять? — спросила она, приложив руку к уху.
Она даже не могла разглядеть, кто стоит перед ней на крыльце. Не очень–то ободряющее начало, сказала я себе.
Некоторое время спустя мы сидели в затемненной гостиной за чаем и выслушивали восторженное повествование доктора Гаррет о героизме ИРА, которой она — это было сказано с гордостью — жертвует все деньги, заработанные сеансами. «Сеанс», однако, просветила она нас, неверное слово, ибо подразумевает оккультное. То, чем занимается доктор Гаррет, принадлежит сфере совершенно естественного, что правильнее можно было бы назвать наукой. В углу гостиной, среди прочей архаичной мебели, я увидела радиограммофон «Магнавокс» сороковых годов — огромную модель с двумя одинаковыми двенадцатидюймовыми динамиками. По обеим сторонам от «Магнавокса» можно было разглядеть груды пластинок на семьдесят восемь оборотов — альбомы Бинга Кросби, Ната Коула[96] и прочий хлам того периода. Я задумалась, слушает ли их доктор Гаррет до сих пор. Интересно, узнала ли она, благодаря своим сверхъестественным способностям, о существовании долгоиграющих пластинок и современных артистов. Вероятно, нет.
— А ты их дочка? — спросила у меня доктор Гаррет.
— Нет, — ответила я.
— Она моя невестка. — пояснил Тим.
— У тебя есть наставник–индеец, — радостно сообщила она мне.
— Неужели? — буркнула я.
— Он стоит как раз за тобой, слева. У него очень длинные волосы. А позади тебя справа стоит твой прадед по отцовской линии. Они всегда с тобой.
— Я так и чувствовала.
Кирстен бросила на меня один из своих смешанных взглядов, и больше я ничего не сказала. Я откинулась на спинку дивана, заваленного подушками, и заметила папоротник в огромном глиняном горшке рядом с дверью в сад… И еще различные бессодержательные картинки на стенах, в том числе несколько известных дрянных двадцатых годов.
— Дело касается сына? — спросила доктор Гаррет.
— Да, — ответил Тим.
Я чувствовала себя так, словно оказалась в опере Джана Карло Менотти «Медиум», место действия которой Менотти в аннотации к пластинке «Коламбиа Рекордз» описывает как «жуткая и убогая гостиная мадам Флоры». Беда с этим образованием, осознала я. Вы уже везде были, все видели, опосредованно. Все это уже с вами происходило. Мы — мистер и миссис Гобино, наносящие визит мадам Флоре, мошеннице и сумасшедшей. Мистер и миссис Гобино посещали сеансы — или, точнее, научные собрания — мадам Флоры еженедельно на протяжении почти двух лет насколько я помню. Какая тоска! Хуже всего то, что деньги, которые заплатит ей Тим, пойдут на убийство британских солдат. Мероприятие по сбору средств для террористов. Великолепно!
— Как зовут вашего сына? — спросила доктор Гаррет.
Она сидела в древнем плетеном кресле, отклонившись назад и сцепив руки, ее глаза медленно закрывались. Она начала дышать ртом, как тяжелобольные. Ее кожа походила на цыплячью, с редкой порослью волос, крохотными пучками, напоминающими чахлые, почти не поливаемые растения. Комната и все в ней теперь перешли в растительное состояние, совершенно лишившись жизненности. Я почувствовала себя осушенной и осушаемой, я лишалась внутренней энергии. Возможно, такое впечатление у меня создавал свет или недостаток света. Я не нашла это приятным.
— Джефф, — ответил Тим.
Он сидел настороженно, сосредоточив взгляд на докторе Гаррет. Кирстен достала из сумочки сигарету, но не закурила. Она просто держала ее и пристально рассматривала доктора Гаррет, явно чего–то ожидая.
— Джефф вышел к далекому берегу, — сообщила доктор Гаррет.
Прямо как в газете, сказала я себе. Я ожидала от нее долгой преамбулы, дабы подготовить декорации. Я ошиблась. Она взялась за дело сразу же.
— Джефф хочет, чтобы вы знали… — доктор Гаррет умолкла, словно прислушиваясь. — Вы не должны чувствовать вины. Вот уже некоторое время Джефф пытается связаться с вами. Он хочет сказать вам, что прощает вас. Он испробовал один способ за другим, чтобы привлечь ваше внимание. Он втыкал булавки вам в пальцы, он ломал вещи, он оставлял вам записки… — Доктор Гаррет широко открыла глаза. — Джефф очень взволнован. Он… — Она внезапно замолчала. — Он совершил самоубийство.
Да ты выбиваешь тысячу,[97] подумала я ехидно.
— Да, совершил, — подтвердила Кирстен, словно заявление доктора Гаррет было открытием или же неким потрясающим способом подтвердило то, что до этого момента лишь предполагалось.
— И жестоким образом, — продолжала доктор Гаррет. — У меня ощущение, что он воспользовался пистолетом.
— Это так, — сказал Тим.
— Джефф хочет, чтобы вы знали, что ему больше не больно. Ему было очень больно, когда он лишил себя жизни. Он не хотел, чтобы вы знали. Он страдал от глубочайших сомнений относительно ценности жизни.
— А что он говорит мне? — спросила я.
Доктор Гаррет открыла глаза, чтобы определить, кто это сказал.
— Он был моим мужем.
— Джефф говорит, что он любит тебя и молится за тебя. Он хочет, чтобы ты была счастлива.
Давай–давай, подумала я, толки воду в ступе.
— Есть еще кое–что. — объявила доктор Гаррет. — Очень много. Все это идет сплошным потоком. Вот это да! Джефф, что ты пытаешься нам сказать? — Какое–то время она молча прислушивалась, на ее лице отразилось смятение. — Человек в ресторане был советским… кем? — Она снова широко открыла глаза. — Боже мой! Агентом советской полиции.
Господи, подумала я.
— Но беспокоиться не о чем, — сказала затем она, выказывая облегчение. Она откинулась назад. — Бог проследит, чтобы его наказали.
Я вопросительно посмотрела на Кирстен, пытаясь поймать ее взгляд. Я хотела знать, что, если уж на то пошло, она рассказала доктору Гаррет. Кирстен, однако, пристально смотрела на старуху, явно потрясенная. Так что, казалось бы, я получила ответ.
