Джеймс Блиш - Звездный путь (сборник). Том 2
Но Падма уже повернулся, чтобы покинуть меня. Я не мог просто так отпустить его. С трудом я оторвал свой мысленный взор от будущего и вернулся назад, в день сегодняшний. К ослабевающему дождю и усиливающемуся свету солнца.
— Подождите, — произнес я. Он остановился и повернулся ко мне. Мне было трудно выразить сейчас то, к чему я пришел.
— Вы…
Мой язык отказывался мне повиноваться.
— Вы не сдались. Вы верили в меня все это время.
— Нет, — ответил он.
Я моргнул, непонимающе глядя на него. Но он лишь покачал головой.
— Я должен был верить результатам моих вычислений. — Он слегка улыбнулся, словно извиняясь. — А мои вычисления не оставили вам никакой настоящей надежды. Даже на том вечере в честь Донала Грина, на Фриленде, когда у нас уже имелось довольно много информации, полученной из Энциклопедии за пять лет, возможность вашего спасения самим собой казалась слишком незначительной, чтобы планировать что-то, исходя из этого фактора. Даже на Маре, когда мы вас вылечили, вычисления по-прежнему не давали вам никакой надежды.
— Но… но вы оставались все время рядом со мной… — запинаясь, выдавил я, уставившись на Падму.
— Не я. Никто из нас. Только Лиза, — ответил он. — Она так никогда и не сдавалась в отношении вас, начиная еще с того первого случая в Энциклопедии, что произошел в офисе Марка Торри. Она рассказала нам, что нечто… нечто подобное искре проскочило между вами, когда вы с ней разговаривали во время экскурсии, еще прежде, чем вы прошли в Индекс-зал. Она верила в вас даже тогда, когда вы отвернулись от нее на вечеринке Грина. И когда мы начали лечить вас на Маре, она настояла на том, чтобы стать частью процесса лечения, так что мы могли эмоционально связать ее с вами.
— Связать. — Это слово не несло в себе смысла для меня.
— Мы таким образом установили ее эмоциональное сопереживание по отношению к вам во время того самого процесса, в течение которого мы вас лечили. Для вас это не имело никакой разницы, но этот процесс привязал ее к вам очень сильно. А теперь, если она вас когда-нибудь потеряет, она будет страдать так же, если не больше, как страдал Йан Грин из-за потери своего брата-близнеца — Кейси.
Он замолчал и посмотрел на меня. Но я по-прежнему не мог собраться с мыслями.
— Я все еще… не понимаю, — произнес я. — Вы сказали, что это никак не воздействовало на меня, то, что вы с ней сделали. Но что хорошего тогда…
— Никто из нас, насколько показывали наши расчеты тогда, не понимал, да и сейчас не может понять, что произошло. Наверное, если она была к вам привязана, то, естественно, и вы, в свою очередь, были привязаны к ней. Но это походило на попытку привязать стрижа за нить к пальцу гиганта, если вот таким образом можно показать огромный масштаб вашего воздействия на общий план в соотношении с ее эффектом. Только Лиза считала, что это может чем-то помочь.
Он повернулся.
— До свидания, Тэм, — сказал он.
Я смотрел, как он уходит в по-прежнему туманном, но светлеющем воздухе к церкви, из которой доносился голос говорящего, теперь объявлявшего номер последнего псалма.
Падма оставил меня стоять в одиночестве, растерявшимся. Но затем я вдруг громко рассмеялся, потому что неожиданно понял, что оказался умнее его. Все его экзотические вычисления не смогли раскрыть, почему связь Лизы со мной смогла спасти меня. Но она сделала это.
И теперь то, что было во мне, вырвалось на поверхность, моя сильная любовь к ней. И я понял, что давно уже моя одинокая душа вернула эту любовь Лизы, но я не хотел в этом себе признаться. И теперь во имя этой любви я хотел жить. Гигант может пронести без всяких усилий стрижа в своей деснице, несмотря на сопротивление его маленьких крылышек. Но если он заботится о создании, с которым связан, он может измениться и быть повернут на путь любви, где не работает грубая сила.
Таким образом, по этому невидимому каналу, связывавшему нас, вера Лизы пришла, чтобы соединиться с моей собственной, и я не мог избавиться от своей веры, не избавившись в то же время от ее. Иначе почему я немедленно отправился к ней, как только она позвала меня в день покушения на Марка Торри? Уже тогда я склонялся к компромиссу, прикидывая возможность соединения наших тропинок.
И теперь, видя это, указующая стрелка моего компаса жизни резко развернулась на сто восемьдесят градусов, и я увидел все в совершенно новом свете. Ничто не переменилось для меня, ничуть не уменьшились ни мой голод, ни мои амбиции или желания, за исключением того, что я развернулся в противоположном направлении. Я рассмеялся вслух от простоты всего этого. Ибо теперь я увидел цель, которая просто являлась противоположностью предыдущей.
УНИЧТОЖАЙ: СОЗИДАЙ!
СОЗИДАЙ — чистый и простой ответ, которого я искал все эти годы, чтобы отринуть Матиаса с его пустотой. Именно для этого я и был рожден, именно это было в Парфеноне, в Энциклопедии, во всех человеческих сынах.
Я родился, как и все мы, — даже Матиас, — и если мы только не начнем разбрасываться, станем создателями, а не разрушителями, созидателями, а не уничтожителями. И теперь, словно чистый кусок металла, с помощью молота очищенный от всяких примесей, я звучал чисто и звонко, вплоть до самого последнего атома и частицы моего существа неизменной чистоты единственной настоящей цели всего живого. Как в тумане, ослабевший, я наконец отвернулся от церкви, подошел к своей машине и забрался в нее. Дождь почти полностью прекратился, и небо очистилось. В воздухе возник легкий влажный туман, но, казалось, он стал как бы тоньше. А на вкус воздух был чист и свеж.
Я открыл боковые окна машины, когда въезжал со стоянки на длинную дорогу в космопорт. И через открытое окно позади себя я услышал, как в церкви они начали исполнять последний гимн.
Это был боевой гимн воинов Содружества. И пока я ехал по шоссе, голоса громко неслись мне вслед, но они звучали не грустно и медленно, словно прощание и грусть, а сильно и триумфально, словно маршевая песня на устах тех, что идут по дороге к началу нового дня.
Солдат, не спрашивай себя,
что, как и почему.
Коль знамя в бой тебя ведет —
шагай вослед ему!
И свет солнца сиял надо мной, пока я уезжал. И по мере того, как я все дальше отъезжал и расстояние между мной и церковью становилось все больше, голоса, казалось, сливались, пока они не начали звучать, как один голос, мощный и поющий. Впереди меня облака окончательно начали расходиться. Лоскутья голубого неба в лучах сияющего солнца блистали ослепительной голубизной, словно знамена армии, марширующей вперед, в неизведанные земли.
Я видел их, пока ехал вперед, где они наконец переходили в чистое небо. И еще долгое время я слышал позади себя это пение, пока ехал в космопорт, к кораблю, что умчит меня на Землю, к Лизе, ожидающей меня там в лучах солнечного света.
Конец
