Федор Сологуб - Капли крови
— А откуда же мне было знать, что вы здесь? — грубо пробормотал Остров.
— Однако узнали, — с досадливою усмешкою сказал Триродов.
— Случайно узнал, — говорил Остров, — на пароходной пристани. Был разговор. Впрочем, вам это не интересно знать. Он усмехнулся с намекающим выражением. Триродов сказал:
— Войдите же. Идите за мною.
Они пошли вверх по лестнице, узкой, очень пологой, с широкими и невысокими ступенями в частыми поворотами в разные стороны, под разными углами, с длинными площадками между маршей, — и на каждую площадку выходила какая-нибудь запертая плотно дверь. Ясный и неподвижный был свет. Холодная веселость и злость, неподвижная, полускрытая ирония были в блеске раскаленных добела проволочек, изогнутых в стеклянных грушах.
— Да и нет, — вот наш свет и ответ, — говорил их неподвижный блеск.
Кто-то легкий и осторожный шел сзади очень тихо. Слышалось легкое щелканье выключателей, — пройденные повороты погружались во мрак.
Наконец лестница кончилась. Длинным коридором прошли в обширную, мрачную комнату. Буфет у стены, стол посередине, по стенам поставцы с резною посудою, — это были приметы столовой.
— Это вы правильно, — проворчал Остров. — Накормить не мешает.
Свет распределялся странно, — половина комнаты и половина стола были в тени. Два мальчика в белых одеждах подали на стол. Остров подмигивал нагло.
Но они смотрели так спокойно, и так просто ушли. Триродов поместился в темной части комнаты. Остров сел у стола. Триродов спросил:
— Что же вам от меня надо?
— Вопрос деловой, — ответил Остров, хрипло смеясь, — очень деловой. Не столько любезный, сколько деловой. Что надо? Прежде всего, приятно мне вас увидеть. Все же, в некотором роде, узы связывают, детство, и прочее.
— Очень рад, — сухо сказал Триродов.
— Сомневаюсь, — нагло возразил Остров. — Ну-с, и затем, почтеннейший, мне еще кое-что надо. Именно вот вы угадали, что надо. Всегда были психологом.
— Чего же? — спросил Триродов.
— Сами не догадаетесь? — подмигивая, спросил Остров.
— Нет, — сухо сказал Триродов.
— Тогда, нечего делать, скажу вам прямо, мне надо денег, — сказал Остров.
Он засмеялся хрипло, ненатурально, налил себе вина, выпил его жадно, и пробормотал:
— Хорошее вино.
— Всем надо денег, — холодно ответил Триродов. — Где же вы хотите их достать?
Остров завертелся на стуле. Хихикая, пожимаясь, потирая руки, он говорил:
— А вот к вам пришел. У вас, видно, денег много, у меня мало. Вывод, как пишут в газетах, напрашивается сам собою.
— Так. A если я не дам? — спросил Триродов.
Остров пронзительно свистнул, и нагло глянул на Триродова.
— Ну, почтеннейший, — сказал он грубо, — я рассчитываю, что вы не позволите себе такой самоочевидной глупости.
— Почему? — спросил Триродов, усмехаясь.
— Почему? — переспросил Остров. — Мне кажется, причины вам так же хорошо известны, как и мне, если еще не лучше, и о них нет нужды распространяться.
— Я вам ничего не должен, — тихо сказал Триродов. — И не понимаю, зачем бы я стал давать вам деньги. Все равно вы истратите их без толку, прокутите, может быть.
— А вы тратите с большим толком? — язвительно улыбаясь, спросил Остров.
— Если и не с толком, то с расчетом, — отвечал Триродов. — Впрочем, я готов вам помочь. Только прямо скажу, что свободных денег у меня очень мало, да если бы и были, я вам все равно много не дал бы.
Остров хрипло и коротко засмеялся, и сказал решительно:
— Мало мне ни к чему. Мне надо много. Впрочем, может быть, это по-вашему будет мало?
— Сколько? — отрывисто спросил Триродов.
— Двадцать тысяч, — напряженно решительным тоном сказал Остров.
— Столько не дам, — спокойно сказал Триродов. — Да и не могу.
Остров наклонился к Триродову, и шепнул:
— Донесу.
— Так что ж? — спокойно возразил Триродов.
— Плохо будет. Уголовщина, любезнейший, да еще какая! — угрожающим голосом говорил Остров.
— Ваша, голубчик, — так же спокойно возразил Триродов.
— Я-то выкручусь, а вас влопаю, — со смехом сказал Остров.
Триродов пожал плечами, и возразил:
— Вы очень заблуждаетесь. Я не имею оснований бояться чего бы то ни было.
Остров, казалось, наглел с каждою минутою. Он свистнул и сказал издевающимся тоном:
— Скажите, пожалуйста! Точно и не убивали?
— Я? Нет, я не убивал, — отвечал Триродов.
— А кто же? — насмешливо спросил Остров.
— Он жив, — сказал Триродов.
— Ерунда! — воскликнул Остров.
И засмеялся хрипло, громко и нагло, но казался оторопевшим. Спросил:
— А эти призмочки, которые вы изволили сфабриковать? Говорят, они теперь стоят на столе в вашем кабинете.
— Стоят, — сухо сказал Триродов.
— Да говорят, что и настоящее ваше не слишком-то чисто, — сказал Остров.
— Да? — насмешливо спросил Триродов.
— Да-с, — издевающимся голосом говорил Остров. — В вашей-то колонии первое дело — крамола, второе дело — разврат, а третье дело — жестокость.
Триродов нахмурился, строго глянул на Острова, и спросил пренебрежительно:
— Букет клевет уже успели собрать?
Остров злобно говорил:
— Собрал-с. Клевет ли, нет ли, не знаю. А только все это на вас похоже. Взять хоть бы садизм этот самый. Припоминаете? Мог бы напомнить кой-какие факты из поры юных лет.
— Вы сами знаете, что говорите вздор, — спокойно возразил Триродов.
— Говорят, — продолжал Остров, — все-все это повторяется в тиши вашего убежища!
— Если все это так, — тихо сказал Триродов, — то вы из этого не можете извлечь никакой пользы.
Триродов смотрел спокойно. Казалось, что он далек. Голос его звучал спокойно и глухо.
Остров крикнул запальчиво:
— Вы не воображайте, что я попался в западню. Если я отсюда не выйду, то у меня уже заготовлено кое-что такое, что пошлет вас на каторгу.
— Пустяки, — спокойно сказал Триродов, — я этого не боюсь. Что вы можете мне сделать? В крайнем случае я эмигрирую.
Остров злобно захохотал.
— Нарядитесь в мантию политического выходца! — злобно воскликнул он. Напрасно! Наша полиция, осведомляемая благомыслящими людьми, от них же первый есм аз, — но только первый! заметьте! — достанет везде. Найдут! Выдадут!
— Оттуда не выдадут, — сказал Триродов. — Это место верное, и там вы меня не достанете.
— Что же это за место, куда вы собрались? — с язвительною улыбкою спросил Остров. — Или это ваш секрет?
— Это — луна, — спокойно и просто ответил Триродов.
Остров захохотал. Триродов говорил:
— И притом Луна, созданная мною. Она стоит перед моими окнами, и готова принять меня.
Остров в бешенстве вскочил с места, топал ногами, и кричал:
— Вы вздумали издеваться надо мною! Напрасно! Меня вашими глупыми сказками не проведете. Провинциальных дурочек надувайте этими фантасмагориями. Я — старый воробей, меня на мякине не проведешь.
Триродов спокойно сказал ему:
— Напрасно вы беснуетесь. Я вам помогу. Я вам денег дам, пожалуй. Но с условием.
— Какое еще условие? — со сдержанною яростью спросил Остров.
— Вы уедете, — очень далеко, — и навсегда, — сказал Триродов.
— Ну, это еще надо подумать, — злобно сказал Остров.
Триродов с улыбкою посмотрел на него, и сказал:
— В вашем распоряжении неделя. Ровно через неделю вы придете ко мне, и получите деньги.
Остров почувствовал вдруг непонятный для него страх. Он испытывал ощущение взятого в чужую власть. Тоска томила его. Лицо Триродова исказилось жестокою успешкою. Он сказал тихо:
— Bаша ценность такова, что я убил бы вас совсем спокойно, как змею. Но я устал и от чужих убийств.
— Моя ценность? — хрипло и нелепо бормотал Остров.
Триродов гневно говорил:
— Какая ваша цена? Наемный убийца, шпион, предатель.
Остров сказал упавшим голосом:
— Однако, вас не предал пока.
— Невыгодно, только потому не предали, — возразил Триродов. — А второе, не смеете.
— Чего же вы хотите? — смиренно спросил Остров. — Какое ваше условие? Куда мне надо ехать?
Глава одиннадцатая
Триродов оставил в Рамееве приятное впечатление. Рамеев поспешил отдать Триродову визит: поехал к нему вместе с Петром. Не хотелось Петру ехать к Триродову, но все же он не решился отказаться. По дороге Петр хмурился, но в доме Триродова старался быть очень вежлив. Принужденность была в его вежливости.
Очень скоро Миша подружился с Киршею, познакомился с другими мальчиками. Между Рамеевым и Триродовым завязывалось близкое знакомство, настолько близкое, конечно, насколько это позволяла нелюдимость Триродова, его любовь к уединенной жизни.
Случилось однажды, что Триродов с Киршею был у Рамеевых, замедлил и остался обедать. К обеду сошлось еще несколько человек из близких к Рамееву и к молодым людям. Постарше были кадеты, помоложе — считали себя эс-деками и эсерами.
