Ольга Голосова - Преобразователь
В вольном городе Бремене за воровство били плетьми, ставили на лоб клеймо и высаживали в колодках на площади на всеобщее обозрение. В Бремене воровали мало, и только наемники-ландскнехты, которые тут же пропивали краденое в местных кабаках. На рынках, конечно, промышляли бродяги, но местный судья славился своей жестокостью, а посему бродяги уходили в другие города, рассказывая друг другу утешительные байки про торговый город Гамбург или хлебный город Ганновер.
Так что, может быть, голодная лошадь и дождется своего хозяина, если не убредет куда-нибудь в поисках воды и овса.
Спустившись по каменным ступенькам, мужчина, тяжело опираясь на плечо своей спутницы, попал в огромное полуподвальное помещение с земляным полом, в глубине которого в сложенном из камней очаге пылал огонь. Обычно в зажиточных домах здесь хранили сундуки с товаром, размещали счетные конторы да мастерские. Но в этом доме все было не так. Пройдя несколько шагов, незнакомец едва не упал на высокое, прозванное в народе епископским, кресло, стоявшее рядом с огнем, и случайная помощница отстегнула ему от пояса короткий меч, а затем налила вина из бутыли, стоящей на столе. Исподтишка женщина рассматривала того, с кем ей придется делить постель: римский нос, тонкие лживые губы, властный подбородок человека, привыкшего потакать всем своим прихотям. Он перехватил ее взгляд и, отпивая из кружки, впервые с тех пор, как едва не сшиб ее, открыл рот:
— Твои сородичи здорово потрепали меня на этот раз, Кловин.
Женщина пошатнулась. Произнесенное имя означало для нее только одно: весьма скорую смерть. Или то, что во все времена было хуже смерти: мучительные пытки во имя знания — той индульгенции, которую каждый безумец, жаждущий власти, выписывает самому себе не хуже папы римского.
— Крысиный Двор застрял в Кельне, Кловин. Мужчина повторил ее имя угрожающим тоном главы Святого трибунала, поднаторевшего в делах скорбных где-нибудь между Толедо и Саламанкой.
Женщина с усилием сглотнула слюну, на худой шее ее, торчавшей из выреза засаленной нижней рубахи, проступила голубая нитка вены.
— Я думаю, ты уже обо всем догадалась, — мужчина, тяжело повернувшись в кресле, вытащил из-под кожаного нагрудника завернутый в кусок сукна длинный предмет и положил его на стол. — Ты знаешь, что это такое?
Женщина судорожно кивнула и прижала сцепленные руки к груди.
— Хочешь взглянуть поближе?
Она замотала головой и попятилась.
— Давай, не трусь. Я не знаю, какие сказки тебе рассказывали, но сама по себе она не опасна. Посмотри, посмотри, дурочка.
Просьба в его устах звучала как приказ. Не имея сил отказаться и возможности убежать, женщина, преодолевая страх, протянула руку, но, едва дотронувшись до свертка, тут же отдернула ее.
Мужчина рассмеялся.
Женщина выпрямила спину и посмотрела насмешнику в глаза. Лицо ее на мгновение преобразилось, и сквозь маску существа, измученного голодом, усталостью и вечным страхом, проступили совсем иные черты. Усмешка тронула обветренные губы, она протянула руку, взяла сверток и отбросила сукно. В длинных немытых пальцах с обломанными ногтями оказалась серебряная дудка. Женщина оглядела ее, кинула на мужчину взгляд, полный презрения и, поднеся инструмент к губам, дунула в него.
Дудка издала мерзкий свист. Женщина вздрогнула, но усилием воли удержалась и не отшвырнула инструмент. Ее пальцы наперекор инстинкту намертво вцепились в металл.
Мужчина не сводил с нее удивленного взгляда.
— Ну что, ты доволен? — женщина царственным жестом положила инструмент на стол, наступив дырявым башмаком на красное сукно.
— Да. Теперь я точно знаю, что не спутал тебя с другой подобной тебе тварью. Только у видящей достало бы смелости сделать это, и только у дочери короля может быть такой взгляд. Я поймал тебя, Кловин, и ты принесешь мне удачу.
— Никогда и никому я не приносила удачи, дудочник. А твоей Гильдии — тем более.
— Меня зовут Рэндальф, мастер Гильдии Крысоловов из Кельна, и ты достойна знать имя охотника, поймавшего тебя.
— А меня, как ты догадался, зовут принцесса Кловин, старшая дочь Короля из Кельна.
— Теперь, когда мы, хоть это и противно этикету, представились друг другу, позвольте пригласить ваше высочество отужинать со мной.
Кловин кивнула и, пройдя к другому концу стола, села на такой же стул с высокой спинкой, увенчанный вырезанной из дуба рукой, сжимающей в кулаке нечто схожее с гусиным яйцом.
Охотник взял со стола бронзовый колокольчик и позвонил, вызывая прислугу.
Через несколько минут в двери боком протиснулась толстая краснолицая баба в чепце, похожем на крылья ветряной мельницы, и тяжело плюхнула на стол огромное блюдо с бараньими ногами, приправленными шафраном, да кабаньим мясом с изюмом и сливами. Дудочник кивнул ей, и она разлила по оловянным кубкам подогретое вино с пряностями, по вкусу больше напоминающее микстуру, чем перебродивший виноградный сок.
Повинуясь жесту хозяина, баба недовольно шмыгнула носом в сторону отвратительного платья гостьи и удалилась, фырканьем выражая презрение.
Мужчина орудовал столовым ножом, как клинком, ловко отрезая куски для себя и своей пленницы и щедро макая их в перцовую подливку.
Тарелки они просто швыряли друг другу через весь стол, так как от прислуги мастер отказался, а достоинство пленницы не позволяло ей встать.
Глядя в глаза охотнику, женщина, не морщась, поглощала пряное мясо с такой скоростью, словно во рту у нее был двойной ряд зубов. Только покрасневший кончик ее орлиного носа выдавал, что блюдо слишком щедро приправлено заморскими специями. Иногда она помогала себе руками, отчего мужчине мерещились острые когти на ее пальцах. Она ловко отрывала ими мясо от костей там, где не могла вырвать его зубами. С ее кривящегося рта не сходила усмешка. С той же усмешкой она опрокинула в себя кубок с имбирно-гвоздичной настойкой, которую прозывали кипрским вином. Ее высокие скулы зарумянились, а в чуть раскосых черных глазах заплясали красные огоньки — то ли огонь искрился в них, то ли они светились своим собственным звериным светом.
Мастер с тайным удивлением смотрел, как она ест: много подобных тварей он переловил, еще больше — просто убил, но никогда не видел ни одну из них в Доме Крысоловов так близко. Тем более не видел, как они едят.
— В Гильдии ходят слухи, что тебе подобные не выносят вина, потому что оно преобразуется в Кровь Господню, и боятся запаха перца, потому что он сжигает внутренности.
— Возможно, так оно и есть, — сипло сказала женщина, отшвыривая обглоданную до блеска берцовую кость барашка. Кости поменьше она просто съедала. — Но я слишком долго живу среди подобных тебе, — на этих словах она сделала ударение, — и не могла не подцепить ваши дурные привычки.
— Что ты сделаешь, чтобы я сохранил тебе жизнь? — мужчина невольно подался вперед — больше, чем следовало бы при подобных обстоятельствах.
— Да все что угодно! Убью, солгу, пересплю с тобой, и, что важнее для тебя, по любви! — женщина, закинув голову, расхохоталась. Ее рыжие дурно расчесанные волосы рассыпались по худым плечам. Но удушливый кашель вдруг сотряс ее тело, и она так резко наклонилась вперед, борясь с ним, что с размаху треснулась лбом о дубовую столешницу. — По крайней мере, — выплюнула она слова вместе с сиплым дыханием, — это даст тебе шанс стать магистром и занять наконец уже два года пустующее место. А то вы, по слухам, перегрызлись за него, как бродячие псы за объедки.
От удара на ее лбу вздулся рубец.
— Если, конечно, у тебя все получится, — и она снова захохотала, давясь и хрипя. На губах ее выступила кровь, и она утерла ее подолом платья. — Если не получится, просто убью тебя. Твоя смерть значит не меньше.
Мужчина тяжело поднялся с кресла и, приблизившись, подал ей кувшин с водой.
— Ты уверена, что сможешь?
— Что смогу? — в глазах женщины горели красные точки. — Пить или спать с людьми? К слову сказать, я могу нести в себе черную смерть.
— Нет. От чумы вы дохнете за сутки: вдвое быстрее нас.
Мужчина и сам не был уверен в том, что говорил. Перед глазами его мелькнули окровавленные мордочки разлагающихся тварей.
— Черная смерть слишком простой выход для меня. Я же говорю: я невезучая. Женщина постепенно приходила в себя. Кашель ее стих, дыхание стало более ровным, как будто кто-то заткнул дыру в дырявом кузнечном меху.
— Знаешь, о чем я думаю сейчас?
— Как удрать?
— Я вспоминаю все с того самого дня, когда сбежала из ямы Гильдии. О, Бьянка тогда постаралась, чтобы я сгинула у вас навсегда. Да, в отличие от нее я видящая, но разве за это у нас убивают? Толку от этого никакого, но я помню лицо сестры в тот момент, когда она узнала, что я вижу. Какая черная зависть исказила ее мордашку, с какой злобой она схватилась за кошель с монетами, словно в нем заключалась ее последняя надежда… — женщина отпила из кубка и вытерла рот рукой.
