Стивен Джонс - Франкенштейн: Антология
Трубка его потухла. Потребовалось несколько минут — и несколько спичек, — чтобы снова разжечь ее.
— Что вам известно о Хьюберте Ходсоне? — спросил наконец директор.
— Ходсон? Он еще жив?
— Ходсон на несколько лет моложе меня, — хмыкнул Смит. — Да, он все еще вполне жив.
— Он принадлежит другому времени. В наши дни не особо уважаем, несколько устарел. Но конечно, я читал его труды. Нонконформист, отвергающий традиции и выдвигающий любопытные теории, несокрушимый упрямец в том, что касается его взглядов, но первоклассный ученый. Двадцать лет назад некоторые его теории произвели фурор.
Смит кивнул. Кажется, он был доволен, что я слышал о Ходсоне.
— Впрочем, с его работами я знаком смутно. Он специализировался на эволюционной генетике, как мне кажется. Не совсем моя область.
— Он специализировался во многом. И слишком разбрасывался, по-моему. Но он умница. — Прищурившись, Смит ударился в воспоминания. — Ходсон выдвинул много теорий. Некоторые — полная чушь, некоторые, возможно, и нет. Он считал, что голосовые связки являлись главнейшим элементом в эволюции человека, утверждал, например, что любое животное, получи оно дар людского общения, со временем обретет вертикальный позвоночник, противопоставленный остальным большой палец и даже — человеческий мозг. Что человеческий разум не более чем побочный продукт совместного опыта и мышление не необходимо для развития. Теория громадных возможностей, конечно, но Ходсон есть Ходсон — он швырнул ее как перчатку, как вызов наивысшему человеческому дару — рассуждать. Он представил ее так, будто сопротивление и испуг предпочитал одобрению. Та же история и с теорией мутации: он заявил, что эволюция не есть процесс постепенный, а движется резкими скачками в различные моменты времени, интервалы которого различны и зависят от места. Нет, его идеи отнюдь не бредовые, но манера их подачи такова, что даже самые безобидные концепции встречаются аудиторией враждебно. Помню, как он стоит на кафедре, обвиняюще тыча в собравшихся пальцем, с всклокоченной шевелюрой, с горящими глазами, и кричит: «Посмотрите на себя! Думаете, вы конечный продукт эволюции? Да один каприз мутации в олигоцене[78] — и вы не более чем наши дальние родственники, землеройки. Думаете, вы и я имели общего предка? Мы имели общую мутацию, и только. И я лично нахожу это прискорбным!» Можете себе вообразить реакцию просвещенной аудитории. А Ходсон лишь улыбнулся и заявил: «Возможно, я выразился резковато. Возможно, ваши родственные отношения с землеройками не столь уж и дальние». Да, я ясно помню тот день и должен признать, что речь его меня больше позабавила, чем возмутила. — Смит улыбнулся, не выпуская изо рта трубки. — Но окончательно он оскорбил человека, объявив, что вся эволюция идет по женской линии. Насколько я помню, он утверждал, что самец не более чем катализатор, что мужчина, будучи слабее, становится жертвой этих нерегулярных мутаций, и сей фактор, в свою очередь, подталкивает женщин к прогрессу и изменениям. Самец, по его словам, необходим лишь как вдохновитель женского развития. Мужчины, и даже ученые мужи, естественно, не готовы были согласиться с этим. На Ходсона злобно набросились со всех сторон, и, как ни странно, на этот раз язвительные атаки, кажется, глубоко ранили его. Раньше он наслаждался произведенным фурором, но тут он удалился от общества и в конце концов исчез вовсе.
— Похоже, вы хорошо осведомлены о нем, сэр, — заметил я, — с учетом того, как мало он известен.
— Я уважал его.
— Но как это связано с сообщениями из Южной Америки?
— Ходсон там. Туда он уехал, покинув страну двадцать лет назад, и с тех пор проживает там. Вот почему о нем давно ничего не слышно. Но бог знает чем он там занимается. Он ничего не публикует, ничего не заявляет, и это так не похоже на Ходсона. Он принадлежит к тем людям, которые утверждают что-либо только ради того, чтобы шокировать слушателей, и не важно, верят они сами в то, что говорят, или нет.
— Возможно, он удалился от дел.
— Только не Хьюберт.
— И вы полагаете, что его присутствие на континенте связано с теми сообщениями?
— Понятия не имею. Но я удивился. Видите ли, никто точно не знает, где он, — впрочем, не думаю, что кто-либо пытался всерьез его разыскать, — но он обитает где-то в чилийском районе Огненной Земли, в юго-западном секторе.
— И именно оттуда поступили письма.
— Точно. Это-то меня и насторожило.
Мы оба замолчали, задумавшись на пару минут, пока директор вновь раскуривал трубку. Затем я, кажется, уловил изъян в его рассуждениях:
— Но если он там уже двадцать лет… а сообщения-то поступают нам лишь последние шесть месяцев. Где же взаимосвязь?
— Не понимаете?
Нет, я не понимал. Некоторое время он пыхал трубкой, выпуская клубы дыма.
— Это существо, которое, возможно, видели, а возможно, и нет. Размером оно с человека. Таким образом, можно допустить, что оно взрослое. Скажем так, двадцати лет от роду, а?
— Ясно. Вы считаете… то есть я хочу сказать, вы рассматриваете возможность того, что Ходсон, услышав что-то об этом существе двадцать лет назад, отправился на разведку. И искал его все эти годы.
— Или нашел.
— Но ведь он наверняка не сумел бы скрыть такой огромный секрет, да и не стал бы скрывать?
— Ходсон — странный человек. Его задела критика выдвинутых им гипотез. Возможно, он ждал, пока у него соберется неопровержимое документальное обоснование, — завершал работу всей своей жизни, тщательно все перепроверяя и доказывая. Возможно, он нашел это существо. Или этих существ. Мы имеем полное право предположить, что если оно есть, то у него были и родители. Близкие родственники, брат с сестрой например. Я считаю, наиболее вероятно то, что Ходсон обнаружил родителей и изучал их потомство или все племя. Даже, возможно, жил среди них. Это в его стиле.
— Все это кажется… ну, немного натянутым, сэр.
— Да, верно, кажется. Сюжет из области научной фантастики. Как это обычно называют? Утраченное звено? — Он хмыкнул. — Общий предок, на мой взгляд, точнее.
— Но вы же не верите в то, что подобное создание может существовать в наше время?
— Я полагаю это наименее вероятным. Но не то же ли было с латимериями,[79] до того как обнаружили живую особь?
— Но это было в море. Бог знает что может скрываться там. Мы, верно, никогда и не узнаем. Но на земле, продолжай оно существовать, его давным-давно бы уже открыли.
— Огненная Земля — место дикое, бесплодное. Природа сурова, население немногочисленно. Я лишь допускаю такую возможность.
— Вы осознаете, что индейцы Огненной Земли — доисторические персонажи, если можно так выразиться? — спросил я.
— Естественно.
— И все же допускаете возможность того, что замеченное кем-то существо является чем-то иным, нежели одним из них?
— Допускаю.
— И все-таки — оно человек?
Смит взмахнул трубкой:
— Скажем так, оно представитель рода человеческого, но не из подвида разумных.
Я был поражен. И никак не мог поверить, что Смит говорит серьезно. И произнес как можно сдержаннее то, что считал явным преуменьшением:
— Звучит весьма маловероятно.
Смит пришел в замешательство. Когда же он заговорил, он словно хотел объясниться:
— Я уже упоминал о том, что глубоко уважаю Ходсона. А еще он вызывает во мне безмерное любопытство. Он не из тех, кто отказывается от своей науки, и он провел последние двадцать лет, что-то делая в том забытом богом углу. Это само по себе интересно. Ходсон в первую очередь лабораторный червь. Он почти не уделял времени экспедициям, считая их подходящим занятием для людей с менее развитым воображением и интеллектом. Он полагал, что нижестоящие должны собирать информацию для ученых его калибра, чтобы те истолковывали данные. И вдруг, весьма внезапно, он исчезает в какой-то глуши. Этому должна была быть причина, нечто такое, чему он решил посвятить остаток жизни. И Ходсон бросил на алтарь все, что имел, лишь бы завершить начатое. Возможно, те сообщения тут совершенно ни при чем. Вероятнее всего, ни при чем. Но чем бы он ни занимался, это, безусловно, интересно. То, чего он добился за двадцать лет, должно быть поразительным, и не важно, каков результат его трудов. Я частенько подумывал послать кого-нибудь на розыски Ходсона, но всегда отметал эту идею. А сейчас, похоже, настало подходящее время убить двух зайцев одним выстрелом. Или, возможно, заяц-то всего один.
Я кивнул, хотя директор и не убедил меня.
— Полагаю, вы думаете, что я хватаюсь за соломинку, — сказал Смит, заметив мои колебания. — Я знал Ходсона. Не слишком хорошо, не как друга, но я знал его. Чтобы понять мои чувства, и вам не мешало бы узнать его. Я был одним из последних, с кем он говорил перед своим исчезновением, и я никогда не забывал той нашей беседы. Он был многословен, возбужден и самоуверен. Сообщил мне, что работает над чем-то новым, чем-то очень серьезным. Он даже допускал, что результаты его трудов могут опровергнуть некоторые его ранние теории, а это что-то да значит в устах человека, ни разу в жизни не признавшего возможность собственной ошибки. И он сказал, что на сей раз никто не получит шанса глумиться, сомневаться или не соглашаться, потому что, когда он закончит, у него будет более чем теория — у него будет конкретное доказательство.
