Анатолий Бритиков - Охота на дракона (сборник)
Идея переселения племен и народов, взаимовлияния культур, как мне представляется, глубоко интернациональна. Она как нельзя кстати освещает новым светом и события сегодняшнего дня. Мне кажется, В. Щербакову удалось провести именно эту идею через всю работу.
Мне уже доводилось писать предисловие к одной из книг этого писателя-исследователя. Это была книга “В поисках Атлантиды”, написанная им совместно с французским археологом и путешественником Ж.-И.Кусто (М., “Мысль”, 1986). Я отмечал тогда, как оригинальный подход двух атлантологов позволил с разных сторон осветить тему и привести к новым результатам (открытие В.Щербаковым факта, что якутское кладбище мамонтов возникло в результате глобальной катастрофы-потопа всепланетного масштаба примерно во время гибели Атлантиды Платона).
Сейчас я должен добавить, что новые результаты рождаются не просто на стыке наук, а в результате нового осмысления источников и трудов древних историков и географов — ибо они и есть самый уникальный памятник неиссякаемой жажде исследовать все и вся.
Мне понравилась идея поиска Асгарда, которая увлекла и автора Асгард — древний город богов. Но не только В нем жили люди Ведь это потомки обожествляли царей и правителей. Итак, Асгард — это город людей. Этот подход позволил автору высказать интереснейшую гипотезу, отталкиваясь от текста эддических мифов Асгард существовал. Он соединял в себе черты многих памятников Парфии. О нем слагали легенды и песни, так он вошел и в настоящее, как легендарный город, во многом освобожденный от бытовых подробностей и реалий. Но рассказ об Асгарде автор понимает расширительно. Он дает и документальную историю памятников Парфянского царства, опираясь на труды многочисленных ученых — советских и зарубежных. Древняя повесть об Асгарде служит тут той самой нитью Ариадны, которая помогает читателю и, надеюсь, специалисту.
Множество мыслей высказывает в этой связи В.Щербаков. Запоминается раздел, посвященный соседям и соперникам асов — этих богов скандинавских мифов. Боги обретают прочную “прописку” — но не на небе, а на Земле.
С сожалением должен констатировать, что сами мифы, собранные в “Эдде” и особенно в “Младшей Эдде”, еще не нашли отечественного читателя. Они изданы недавно и небольшим тиражом — и это после десятков изданий на всех почти языках Европы! Пусть же эта небольшая работа послужит и еще одной задаче: узнать и полюбить то, что известно в соседних и дальних странах со школьной скамьи любому будущему образованному человеку. Автору же этой работы я желаю успехов в его дальнейших поисках.
ПЕРЕКРЕСТОК МНЕНИЙ
Дмитрий Лысенков
ФАНТАЗИИ В КОНТЕКСТЕ РЕАЛЬНОСТЕЙ
До начала восьмидесятых советская фантастическая проза, имея глубочайшие традиции русской фантастики (Гоголь, Булгаков, А Толстой), довольствовалась, за исключением выдающихся произведений И.Ефремова, “всемирным”, всеобъемлющим суррогатом остросюжетных, написанных ни о ком произведений. Трудно предположить, что пробующие себя в то время в этом жанре писатели ну просто все до единого были бесталанны, слепы и беспомощны, что не хватало фантазии у заявляющих себя фантастами. Осмелюсь предположить, что с талантами и фантазией дело было в порядке, ну, или, скажем, не хуже, чем у писателей других “крыльев” многообразной нашей литературы.
Мы, конечно же, не забываем, что жизнь каждого человека неотделима от состояния и уровня функционирования политической системы в целом, и писатель-фантаст на том или ином отрезке развития системы и общественного сознания соответственно прочно связан с ее состоянием. Не просто обидно, но и унизительно то, что еще десять лет назад не мог позволить себе литератор высказать “сомнительное”, с точки зрения официального трактования состояния дел в государстве, мнение, о, скажем, не только “их” разоружении, о не только “их” варварстве в отношениях с природой, разве можно было усомниться в том, что наши руководители — самые мудрые и прогрессивные, и в том, что все что ни делается — все к лучшему? Ну нет, посомневаться-то, конечно, было можно, можно было бы и, пользуясь, так сказать, фантастическими “декорациями”, избрав как бы нереальный жанр, и изложить в художественной форме свои сомнения, болея душой (читай — совестью) за сегодняшний день и за все более туманящееся будущее наше. Но проделывать ежедневный эксперимент со своим талантом, нервами, душой не у каждого человека достанет сил. Ведь находился редактор (впрочем, абстрактный этот редактор жив и теперь), который за решением глобальных человеческих проблем, предлагаемым или предполагаемым наивным и упрямым молодым фантастом, цеплялся вниманием цензурного свойства за не присущие “нам” образы и характеристики. Уж очень настораживала неоднозначная, непривычная трактовка проблем человек — общество, человек — время, человек — пространство, человек — ответственность за большое и малое. Ведь (подумать страшно!) герой фантастических произведений брались вдруг не за повышенные социалистические обязательства по выплавке чугуна и стали в условиях, скажем, Марса, не за искоренение собственных моральных недостатков, а за решение мировых проблем, и что еще “страшнее” — принимались вдруг (не социологи и не философы — поди ж ты!) моделировать будущие общественные отношения, причем не только землян с землянами. Да и страшновато, наверное, было официальным отцам советского литературного процесса представить себе хотя бы на минуту существование еще одного, вышедшего из-под жесткого контроля, как писатели-деревенщики, литературного лагеря. Поэтому и механизм поощрения одних и возврата на мифическую доработку рукописей другим действовал безотказно.
Но слава богу, что еще ни разу не давал сбоя в истории человечества диалектический закон отрицания отрицания. Удалось прорвать бетонированную заградительную полосу писателям-фантастам новой школы, последователям и ученикам И.Ефремова: Е.Гуляковскому, С.Павлову, Ю.Медведеву, В.Рыбину, а сегодня, благодаря во многом их усилиям, и целой плеяде молодых фантастов, у которых даже есть свое Всесоюзное творческое объединение. Последователи лучших традиций русской литературы, они, в сущности, объединены единой творческой концепцией победы гуманизма общечеловеческих ценностей, здравого смысла в любых обстоятельствах, в которые погружены их герои — наши потомки. Наивным было бы предполагать, что все давно утряслось у последователей И.Ефремова и встало на свои места в их литературном хозяйстве. Ведь только-только по сути разобрались кто — за что, только недавно стали появляться новые книги с непривычным, мягко говоря, для советского читателя содержанием и идеями. Все, что происходит, например, с героями книг Е.Гуляковского — ежедневное испытание на прочность Человека с большой буквы. Предлагая своим персонажам сложнейшие нравственные ребусы, писатель словно пытается разглядеть: каковы они, те, кто будет после нас. Невероятно тяжело межзвездному инспектору из дилогии “Сезон туманов” и “Долгий восход на Энне” Ротанову нести в себе, олицетворять право на то, чтобы распоряжаться судьбами других обитателей Вселенной. Ротанову суждено первому понять, что такое синглит — бывший человек, путем сложных превращений становящийся новым существом. Привыкшему к человеческому самоощущению сознанию читателя трудно понять и смириться с тем, что синглит, единственным способом размножения которого было уничтожение живого человека, превращение его в нечто ни на что не похожее, на деле — акт спасения, милосердия, а не убийство. Синглит — сложный продукт звездных метафор, не умеет ни радоваться, ни скорбить, ни лениться, ни напряженно работать. Его существование лежит вообще в иной плоскости. Он может телепатировать с целой колонией, так сказать, сородичей себе подобных, заниматься коллективным творчеством, постигать и совершенствовать сложнейшие приборы, конструкции, пространство. Но главная созидательная функция бывшего человека — в переработке (как это ни ужасно) больного человеческого материала, обреченного на скорую гибель. Разумеется, неоднозначен и непривычен для читателей такой переход, но все же это — реальный шанс на спасение разума и души обреченного. Поэтому и реакция читателя неоднозначна: ведь наверное, кому-то покажется более приемлемым жить человеком и человеком принять неизбежную смерть. А кто-то наверняка, ни секунды не сомневаясь, попробовал бы себя в ином, по-настоящему запредельном качестве.
Однако вернемся к герою книги Е.Гуляковского. Он постоянно находится в сложных обстоятельствах, диктующих необходимость принять единственно верное, ведущее к спасению и справедливости, решение. Ему необходимо выиграть не потому, что на карте — частная справедливость в раздаче чинов и жалований, но судьбы людей и других обитателей Вселенной. Думается, если бы перо Е.Гуляковского не было столь изобретательным в части многоходовых сюжетных комбинаций, а этапы борьбы человека со сгустками антипространства во второй книге дилогии “Долгий восход на Энне” воплощены не столь точным и образным языком, то читатель все равно ожидал бы развязки с большим напряжением. Ведь идея нравственного выбора, перед которым стоит человек, обязанный вмешаться в ход развития космической истории, самодостаточна. И дилогия интересна не только с точки зрения развития жанра. Она обладает большой духовной емкостью, глубиной постижения многообразия человеческой натуры независимо от тысячелетий и уровня накоплений информации.
