Ирина Крупеникова - Застава
Взгляд Ворона накалился, ибо другого способа успокоить «громогласного» призрака в первом приближении не нашлось. Но Тур решил проблему проще.
— Того негодяя на этом свете уже нет, — спокойно сообщил он и невозмутимо застегнул рубашку. — Ворон посодействовал, кстати. Поводов для беспокойства не осталось. Поэтому возвращайся в гостиную и не разноси информационный гул по всему дому. Договорились?
Кикимора собралась в облик куклы.
«Ладненько. А тебе не больно? Нет?.. А не врёшь?.. Ну всё, молчу, молчу!»
— Умница, детка, — кивнул Ворон и притушил взгляд. — Иди, мы спустимся через пять минут.
* * *
Над лесом сгустились сумерки. Дневное тепло притаилось возле самой земли, а сквозь сосновые кроны опустился ночной холодок. В парке перед домом стояла глухая тишина. Фонари во дворе не работали. Ворон отключил внешние осветители незадолго до назначенной встречи.
Оля и Лис ждали на крыльце. Оля волновалась. Лис чувствовал, как дрожь пробегает по её спине, заставляя зябко кутаться в шерстяную кофту. Желание оградить девушку от беспокойства и согреть своим телом стало непреодолимым. Он набрался смелости и осторожно обнял Олю за плечи. Она не вздрогнула, не попыталась отодвинуться, лишь сжалась чуть-чуть, будто от щекотки.
— Я увижу отца? — еле слышно проговорила она.
— Да. С минуты на минуту. Главное, не пугайся. Я рядом.
— Спасибо, — она робко улыбнулась. — Ощущения необычные. Вроде бы он совсем близко, но… с другой стороны. Я зеркала не люблю поэтому.
В разорванный воротами круг медленно влилось густое тёмное пространство. Замерло между деревьями и обрело очертания человеческой фигуры.
— Папа? — Оля сделала несколько шагов вниз по лестнице и остановилась.
— Иди, — шепнул ей Лис. — И не оглядывайся. Никогда не оглядывайся!
Девушка решительно пошла вперёд.
Лис усилием воли притупил слух. Он видел, как Оля говорит. Чувствовал информационные всплески призрака, представлявшиеся девушке словами, но старательно избегал принимать в себя всё, что происходило сейчас в темноте.
За неосвещённым окном серверной лениво качались два блёклых огонька. Тур и Ворон стояли друг против друга и курили. Фразы изредка просачивались сквозь молчание. Лис начал невольно внимать беззвучному разговору.
Тур, дай ему силы дотронуться до дочери.
Нельзя. Он стоит по ту сторону мира.
Пауза.
Тур, он её отец. Он скоро уйдёт. Ну, ты же можешь это сделать!
Я могу. Но сможет ли девочка забыть это прикосновение? Мёртвое прикосновение, брат!
Давай сделаем его живым. На миг. Всего на один миг! Ну?
Хорошо…
Лис затаил дыхание. Ночной гость поднял руку и бережно провёл ладонью по щеке дочери.
— Папа!
Голос Оли был тих, но Лис услышал его, как отчаянный крик. И прозвучавший тихий ответ, поставивший последнюю точку:
— Девочка моя… Прощай.
Оля покорно отступила, но не повернулась, а продолжала пятиться назад, не отрывая взгляда от образа погибшего отца. Сделав так три шага, она решительно смахнула пальцами слезу.
— Прощай, папа.
Встала к призраку спиной и мужественно пошла к крыльцу. Поднялась по ступеням, открыла дверь и, не позволив себе задержаться на пороге, скрылась в тёмном холле.
Тур открыл Переход. Ворон ступил на незримый мост.
— Виктор, иди за мной.
Тот согласно приблизился к проводнику.
— Ей нужны мудрые друзья и надёжная опека.
— Мы присмотрим за ней, — ответил Ворон. — Обещаем.
Переход канул в небытие.
Тур затворил ворота и взял близнеца за плечо. Ворон вздрогнул. В остывших глазах проснулась жизнь. Близнецы отошли от окна и медленно направились в гостиную.
День тридцать третий
В глухой темноте Тур слушал тишину. На столе в кабинете остались открытые папки и тетради, исписанные ровным почерком, распечатки рентгеновских снимков и результатов функциональных исследований — история болезни Павла Симеоновича. Доктор Полозов отложил поиски решения, ибо между строк медицинских отчётов логично прописалась безнадёжность.
— Кх, — Дед возник подле.
Тур поднял голову и вопросительно взглянул на болотника.
— Тама Оля, это, не спит до сих пор, — сообщил тот и, когда брови Тура неодобрительно сползлись к переносице, смущённо добавил. — Я уж заглянул к ней одним глазком. Мне-то что, мне можно. Я старый, да и, это, неживой. Сходил бы к ней, поговорил. С родителем всё-таки простилась.
— Думаешь, она хочет сейчас с кем-то разговаривать?
— А как же! Человечье слово, оно, это, лучше всякого успокоительного. Я б и сам поговорил, да, это… Не знаю, чо сказать.
Всеволод Полозов встал.
— Схожу, Дед. Хотя тоже не знаю, что сказать.
Он в раздумье поднялся на второй этаж, остановился перед гостевой, помедлил и негромко постучал.
— Войдите, — откликнулась Оля торопливо. — Всеволод Васильевич, это вы?
Тур притворил за собой дверь. В комнате тускло горел ночник, оттеняя усталое бледное лицо девушки.
— Спасибо, что вы зашли, — Оля, вставшая навстречу, нерешительно опустилась на краешек застеленной кровати.
— Не спится? — Тур присел напротив на стул.
— Папу вспоминала, — просто ответила девушка. — Всеволод Васильевич, он два года скитался по чуждому пространству только из-за меня. Стоял рядом, а я его не слышала и не видела. Это ведь страшно, потому что одиноко.
— Он всем сердцем любил вас, Оля. Значит, он никогда не оставался одиноким.
— Всеволод Васильевич, — она заметно заволновалась, — можно вас попросить?
— Конечно. О чём?
Она потупилась.
— Не называйте меня на «вы», пожалуйста. И Владимир Васильевич пусть не называет. Мне как-то… неудобно, непривычно. И…
Тур понял её.
— Никто из нас не заменит его.
— Я знаю, — поспешно произнесла Оля. — Просто мне будет спокойнее, если будет проще.
Она замолчала, сбившись в торопливой речи.
— Ну что ж, — Тур мягко улыбнулся в усы, — будем проще.
Оля частично успокоилась.
— Папа сказал, что вы согласились взять меня в ученицы.
— Лишь в том случае, если ты сама изберёшь меня себе в учителя, — ласковая улыбка затаилась в чёрной короткой бороде.
Оля выпрямила спину.
— Я буду врачом, — твёрдо произнесла она. — Как отец. И как вы.
Всеволод Полозов невольно вздрогнул. Девушка повторила его слова, сказанные давным-давно в сквере бедной районной больницы.
— Я не верю, — продолжала Оля, — что в нашем мире всё стало покупаться и продаваться. Я закончу училище и поступлю в медицинскую академию. Всеволод Васильевич, ведь не только же деньги решают судьбы людей? Ведь знания, способности, желание, труд тоже что-то значат?
— Я хочу верить в это, Оля, — тихо ответил доктор Полозов.
— Вы разрешите мне смотреть на ваш опыт?
— К сожалению, моя работа не всегда проводится так, — Тур медленно подбирал слова, — как допускается законом. Ты должна знать это, прежде чем решишься учиться с моей помощью.
— У медика самый главный закон — здоровье пациента, — Оля привстала. Круглые гладкие щёчки налились румянцем. — Вы позволите мне наблюдать за вашей работой, Всеволод Васильевич?
Тур посмотрел в её глаза, по-детски наивные и по-взрослому молящие.
— Позволю. И весьма вероятно, что скоро состоится первый серьёзный урок для нас обоих.
Он осёкся. Впутывать юную медсестру в дела Декана было не просто нелепо, а по-настоящему опасно. И это никоим образом не входило в планы доктора Полозова. Но фраза вырвалась вопреки здравому смыслу, будто родилась в подсознании задолго до нынешнего разговора.
— Время покажет, — автоматически добавил он не то для себя, не то для девушки.
Диссонанс, возникший между логикой и интуицией в сознании доктора Полозова, от Оли не ускользнул.
— Всеволод Васильевич, вас что-то тревожит?
— Нет. Пока нет.
То была неточность, граничащая с ложью, ибо нечто за порогом дома действительно вызвало у Тура неясную тревогу. Но Оля приняла его ответ за истину и переключилась на другое.
— Всеволод Васильевич, — в голосе появилась нерешительность, — наверное, мой вопрос покажется глупым, но… как вы думаете? Папа сказал мне, чтобы я не обижалась на мать. Понимаете, получилось так, — Оля заторопилась, — что я знаю. Конечно, она не обманула меня с этой командировкой, но я-то знаю, куда она поехала. В том городе живёт человек, которого она, кажется, любит. Как вы думаете, отец завещал мне уважать маму только потому, чтобы ей было спокойно и хорошо? Мне нужно делать вид, что я не знаю правду? Тогда получится, что я вру.
В первый момент Тур был застигнут врасплох. Но пока Оля спешила изложить свои сомнения, он успел собраться с мыслями.
— Я полагаю, речь шла отнюдь не о лжи ради видимого спокойствия. Родителей должно уважать, даже если их поступки выглядят не всегда корректными. Отец просил тебя признать право матери поступать так, как она считает нужным. Не осуждай её за другую любовь. Любовь вообще самое сложное человеческое чувство. Что бы там ни было, отец и мама вырастили и воспитали тебя. В тебе память их обоих. Пожелай ей счастья, искренне, от души. Это будет лучший подарок от дочери, вступающей во взрослую жизнь.
