Константин Щемелинин - "Я"
Мы с тигром сытно пообедали и легли отдохнуть: я выбрал место достаточно далеко от дороги, чтобы нас не увидели люди, — мы спрятались за холмом, поэтому могли лениво слушать, как скрипят телеги и вялые возгласы усталых путников замирают где-то вдали. Желтеющая трава шелестела, и шелест ее был какой-то жестковатый — это засыхающие стебли и листья ее терлись друг о друга. Летом, когда трава была еще зеленой, она шелестела гораздо мягче и нежнее, и жаркое солнце вместе с этим шелестом так расслабляло все тело, как не могла расслабить эта трава — трава осени, бодрящая и светлая. Пахло нагретой зеленью и свежестью близких осенний дождей.
Тигр спал на боку, я же — на спине, положив свою голову ему на живот. Зверь был теплый — теплей, чем подушка, — он был живой, и его живот мерно поднимался и опускался в такт его дыханию. Внезапный резкий лай собак разбудил нас, я поднял голову и прислушался. Неожиданно, лай стал приближаться к нам, я отчетливо услышал стук копыт скачущих лошадей, и мне это не понравилось. Тигр хотел вскочить, но я мысленно успокоил его, и он только повернулся на живот, однако кончик его хвоста все же возбужденно забился по траве; я же просто сел и, повернувшись лицом к источнику звуков, принялся ждать дальнейшего развития событий.
Мы вскоре увидели их — несколько собак мчались впереди группы, состоящей из двух десятков всадников. Судя по одежде, это были рыцари с оруженосцами, они все были вооружены и настроены весьма решительно, но, увидев нас, смутились и отозвали собак, а затем, уже не спеша, подъехали к нам поближе. На мой взгляд, взгляд человека звездной эпохи, их одежда была дурно пахнущей и грязной, а железное оружие — примитивным и грубо сработанным.
Их предводитель обратился к нам с вопросом, скорее всего, он спрашивал меня, кто я такой и откуда пришел, но в моей душе не было интереса к разговору — я слишком глубоко познал людей. Меня это удивило — такого ощущения у меня еще не было ни разу. Я мог бы легко выучить их язык и ответить, я мог бы послушать, о чем они будут говорить со мной дальше, но любопытства ко всему этому уже не было, как не было и чувства опасности — какую опасность они могут представлять мне? Мне?! — да никакой!
Я обнаружил, что мне безразличны их слова и их мнения, их мечты и желания, но не потому, что они меня чем-то не устраивают, а потому, что теперь это такое мое внутреннее состояние. Мне надоели люди, я устал от них, я — не один из них: я — другой.
Он еще что-то говорил, а я смотрел на него равнодушно, как на вещь, и он понял это. Всадники, конечно же, могли попытаться сделать что-либо со мной, но их останавливала неизвестность — явно ручной зверь, который не водится в этой местности, моя одежда — одежда современного человека, которую невозможно найти у местных ткачей в их лавках, и мое спокойствие, скорее всего, базирующееся на неоспоримом превосходстве. Нутром да и умом, наверное, тоже, они понимали, что мы не боимся их, что наша уверенность в своих силах должна быть на чем-то основана, и, следовательно, если на нас напасть, мы можем быть опасны для них — а так оно и было!
Они постояли еще немного, их собаки все так же злобно гавкали, буквально захлебываясь от лая, но в контакт мы не вступали, и они ушли восвояси. Я понимал, что они вернутся сюда, что они вернутся с еще большей силой, чем у них есть сейчас, вернутся со священниками (ибо заподозрят колдовство), но это будет потом; а сейчас они уходят, и пропасть между мной и людьми не сокращается — я чужой для них, и чем больше силы во мне, тем дальше я от людей.
И когда придут они сюда снова, чтобы встретить меня, я оставлю им только воспоминания о предыдущей встрече — ветер не удержишь в клетке! — и ясное понимание того, что чудо ушло, что чудо не состоялось, хотя оно было так близко, что можно было прикоснуться к нему руками. Ночь придет за днем, день придет за ночью, будут люди, но меня с ними уже не будет, и нет печали в сердце моем — время пришло, пришло время расставаться с людьми навсегда.
У меня с людьми разные дороги, и вот они разошлись. У людей есть люди, а что есть у меня? — так… робкие потуги на власть над Вселенной.
Я даже не могу еще создать из ничего мертвую материю, а из мертвой материи — разум, но все это будет у меня впереди — так обещал мне мой «отец». Уже сегодня я могу использовать в самом широком смысле этого слова любого человека, когда бы он ни жил или будет жить, и независимо от того, когда он умер или же умрет.
Любая женщина из любой эпохи будет моей, стоит мне только пожелать этого! Она будет рада общению со мной, в том числе и интимному, или потому, что я буду выглядеть перед ней так, как она этого больше всего желает, и говорить ей то, что она от меня ждет; или потому, что я могу изменить ее сознание в нужную мне сторону до такой степени, что она будет считать меня единственным, неповторимым и долгожданным — самой большой любовью во всей своей жизни — и я уже сколько раз успешно делал это раньше!
Но все это умение являться всего лишь частью моего могущества, которое распространяется на все живые существа и неживые объекты в пределах Галактики и дальше на протяжении тысяч световых лет; и это все мое могущество является всего лишь малой толикой того могущества, которым обладает мой «отец» и которым, возможно, впоследствии буду обладать и я.
Теперь я понял, почему путь, который мне нужно преодолеть — это, прежде всего, путь внутри меня самого. Не стать Хозяином Миров фактически, если не станешь Хозяином Миров внутри себя самого. Стать сверхчеловеком мне было достаточно легко, потому что я все же оставался человеком, однако Повелитель Миров — не человек. Как найти этот мост (или же его нужно создать?), чтобы преодолеть эту пропасть? Тогда я не знал этого, и это незнание приводило меня в отчаяние. Мне нужно постичь Властелина Миров, при этом все еще оставаясь человеком, — а это так же трудно, как искать то, чего нет.
Ощущение потери у меня усиливалось с течением времени, и вместе с тем росло отчаяние. Надежды были, как миражи в пустыне, — они колебались где-то вдалеке, недостижимые и призрачные. И все же меня не покидала уверенность в том, что главное находится внутри меня, в моей душе, а значит, ничего еще не потеряно, хотя я не скрывал сам перед собой того факта, что в настоящий момент я пока не готов осуществлять, вернее, реализовывать абсолютную власть над каким-нибудь миром и нести за это полную ответственность перед своей совестью.
С течением времени, пытаясь постигнуть устройство нашей Вселенной (к другой у меня тогда еще не было доступа), я все больше и больше укреплялся в мысли о том, что у нее есть одно очень важное свойство — ее ресурсы делятся на две части. Первая часть ресурсов — это то, что может быть использовано живой или же неживой материей Вселенной, а другая часть — это то, что Властелины Миров оставили исключительно для собственного использования. Неживая материя не может осознанно использовать эти ресурсы первой части — она лишь черпает из этого источника свои свойства: звезда для своего существования использует энергию ядерных реакций, а потому может излучать энергию в окружающее ее пространство; вода обладает текучестью и поэтому может образовать водопад, а камень из—за своей твердости может сформировать горы. Живая материя использует эти ресурсы в произвольном порядке, а разум — еще и осознанно: рыба может плыть прямо, может плыть вверх, а может — вниз; носорог может сидеть, бежать, лежать, смотреть по сторонам или щипать траву; человек каменного века может взять в руки топор или копье, а человек промышленного века уже может управлять машиной. Но носорог не может самостоятельно взлететь в воздух, и рыба не может своими силами покинуть планету и устремиться к звездам: полет — не для носорога, а космос — не для рыб. Для человека тоже есть аналогичные ограничения, но он преодолевает их, используя машины и разные придуманные им самим приспособления; потом перед человеком возникают все новые и новые трудности, и он преодолевает их, создавая все новые и новые устройства, и кажется, что человек, или в широком смысле, — разум вообще, может разрешить любую проблему — если не сейчас, то с течением времени, однако это не так — Вселенная создана не человеком, а потому большой самонадеянностью было бы утверждать, что для появившегося в ней разума она полностью познаваема. То, что Хозяин этой Вселенной оставил исключительно для своего пользования, то так и останется исключительно для его пользования — и оно принципиально неиспользуемо живой и неживой материей, а также непознаваемо для любого разума развившегося в этой Вселенной — это и есть вторая часть ресурсов Вселенной. Простая аналогия: рыбки в аквариуме — они не могут самостоятельно переплыть в другой аквариум, потому что это право владелец оставил за собой. Мое могущество и мои уникальные способности своими корнями уходят именно к этим ресурсам, созданным и выделенным Господином этого Мира для себя, и которыми он поделился со мной, а люди и другие разумные цивилизации могут использовать только то, что разрешено им законами Вселенной.
