Валерий Генкин - Похищение
— Но как же так? Ты — основа, символ, вождь… Ты не можешь. Все может заколебаться…
— Нет, — продолжал свою мысль Болт. — В этом плане есть изъян. Девочке нужно живое окружение. Она захиреет наедине со стариком. Я мог бы послать ее в Систему, поучиться. Может быть, даже на Землю. Как ты думаешь?
Иоскега молчал.
— Но кому передать все это? Вокруг — ни одной достойной фигуры. — Болт поставил бокал и обнял себя руками за плечи. Тяжелый взгляд нашел уклончивые глаза Иоскеги.
— Ты догадываешься, зачем я тебя позвал?
Иоскега страшно побледнел.
— Тебе никогда не хотелось стать?..
— Нет, нет, нет! Ни на мгновенье! Ни желания, ни самой далекой мыслишки, клянусь!
— Ты говоришь так, будто в желании стать первым есть что-то постыдное. По-твоему, я должен стыдиться своего места?
— Нет, нет!
— Своих поступков?
Иоскега издал сдавленный писк и замотал головой.
— Своих людей?
— Ни в коем случае!
— А вот тут ты перестарался. Они дерьмо. Потому я и не вижу среди них своего- преемника. Есть достаточно умные, довольно изобретательные, весьма распорядительные, но…
— Зачем тебе думать о преемнике?
— Но ни один не одухотворен идеей! Я знаю единственного человека на планете, достойного воспринять мою власть и мою муку.
Иоскега отпрянул. Затрещал стул.
— Ты шутишь, Цесариум!
Болт посмотрел на него с удивлением.
— Ха-ха! О Боже, нет, мой милый. Не о тебе речь. Ты давно видел Кунмангура?
— Ты же знаешь, как я живу. Разве могу я встречаться со Слугами? Кто меня допустит к самому Кунмангуру?
— Придется тебе приблизиться к нему. Я хочу убедиться, что он достоин моего выбора. — И после паузы добавил: — Кто лучше моего друга справится с таким щепетильным заданием?
— Но Кунмангур и без того твой преемник по положению, второй человек на планете, достойнейший Слуга, снискавший любовь…
— Я должен быть уверен, что сам он так не считает. Ты станешь его искусителем. Призовешь спасти Лех от чудовищной деспотии Болта, от рабского пути сольников и тупика улиток. И мы увидим, станет ли у него силы духа, мудрости и благородства найти верную дорогу.
— Но почему я? И как?
— Потому что я тебя люблю и верю тебе. А как? Ты найдешь способ. Я помогу.
— Кунмангур уничтожит меня!
— Не преуменьшай свои силы.
— Какие силы у простого чиновника куратория кадров?
— Огромные. Особенно у такого усердного чиновника, который штудирует досье Слуг и, хотя не делает выписок, отличается превосходной памятью. Я всегда тебе завидовал в школе. Стоило прочитать любую ахинею однажды — и ты знал ее наизусть. Масса свободного времени. Да мы все тебе завидовали.
По лицу Иоскеги пробежала судорога.
— Знал? Ты знал? Болт, Болт! Не думай, я не умышлял против тебя. Наоборот…
— Не мели чушь. Твои паршивые студенты начнут раскалываться один за другим. Половина из них пишет регулярные отчеты для КОС. И в учебники истории ты войдешь не как тираноборец, а как холуй сольников, торгующий честью родины, жалкий предатель, падкий на мелкие подачки и льстивые статейки газетчиков прогнившей и погрязшей в пороке и роскоши Земли. Или как наймит улиток, стоящий на пути свободного развития великого Леха. Я подумаю, кем тебя представить.
Внезапно Иоскега успокоился. Налил себе вина. Выпил полбокала.
— Со мной кончено. Я не стану вымаливать легкой смерти. Знай только, не один я выучил эти досье. Не только у меня хорошая память.
— Знаю, мой мужественный и предусмотрительный друг. Знаю, что у Купки прекрасная память и множество других достоинств. С ней все в порядке, надеюсь? Ведь так она пишет милому Иоске?
— Я не получал от нее писем.
— Как! Она не сообщила, что они с малышом в безопасности, что приняли их хорошо, что она положила записи в известное тебе место? Ты не получил письма? Мне придется строго взыскать с моих людей за это упущение.
Иоскега застонал.
— Ты перехватил Свана? Проклятье. Все равно тебе не добраться до Купки. Не посмеешь! Записи станут известны всем.
— Идиот! Думаешь, я боюсь твоих разоблачений? Да они мне на руку — моего досье там нет, а этих давно пора менять. Впрочем, мне по душе, как ты держишься. Но силу дает тебе не чувство правоты, нет. Уверенность, что твоя жена и твой сын в безопасности. Так?
Иоскега молчат.
— А они здесь, в двух шагах от нас, за стеной.
— Лжешь!
— Ты думаешь, что Купка верна тебе и будет оплакивать твою мучительную смерть, а она сама под мою диктовку написала письмо, которое тебе передал Сван.
— Лжешь! — захрипел Иоскега.
Болт положил ладонь на край стола. Явился розовый горбун.
— Пусть войдут.
Лицо женщины было припухшим, пятна пудры лежали под глазами, на лбу. К бедру жался рыжий мальчик лет пяти. Купка подошла к мужу и, упав на колени, уткнулась в сиреневую ткань рубахи.
— Иоска! Нет мне прощенья. Не прощай меня. Я не смогла… Он… Он грозил… его… — Она мотнула головой в сторону сына. Не могла я-а-а…Женщина завыла горько и тошно.
Иоскега одной рукой тронул волосы жены, другой привлек мальчика.
— Пощади ребенка, Цесариум. Ради своей Салимы. Они ровесники. Не губи его, Болт.
— Как можно поднять руку на ребенка, сына моего бывшего друга!
Иоскега задохнулся.
— Ты не тронешь его, Цесариум? Слава тебе, великий и справедливый! Женщина, не передо мной тебе следует стоять на коленях. Вот человек, достойный поклонения! Он милостив и великодушен к нам, предавшим его! Он щадит нашего мальчика. Он не причинит ему вреда. Благодари Цесариума, Купка! — Иоскега полз к Болту, стараясь дотянуться до мягкого желтого сапога.
— Будет тебе! — Болт снова нажал на край стола. — Уведите женщину и ребенка. А теперь, Иоскега, — продолжал он, — теперь — к делу!
Иоскега стоял на коленях.
— У меня нет времени на уговоры. Вернемся к Кунмангуру.
— Так ты милуешь меня, Болт?
— Все зависит от тебя. Иди и думай. Как приблизиться к Кунмангуру, не вызвав подозрения. Как сплести обширный, разветвленный заговор, во главе которого он встанет. Чем больше Слуг привлечешь ты под знамена великой борьбы с Болтом, тем длиннее и привольней будет твоя жизнь, жизнь твоей женушки, жизнь твоего сына. Ровесника, как ты справедливо сказал, моей Салимы. Иди!
Изображение погасло. Стало темно. Крупные звезды повисли над морем.
— У вас есть еще что-нибудь? — спросил Андрис. — Какие-нибудь записи?
— Почти ничего. Бессвязные обрывки официальной хроники. Салима — ей лет тринадцать — въезжает на ейле в Зал изъявления воли народа Черепахового дворца, и отец держит стремя, пока она слезает с седла. Сын Иоскеги командует парадом Верных. Болт произносит речь перед воспитанниками приюта «Надежда Леха» — детьми, отказавшимися от своих родителей — сольников и…
— Улиток? — догадался Велько.
— Улиток, — подтвердил Год.
— Значит, все это снималось давно? Что с ними стало?
— Над Кунмангуром и большой группой связанных с ним крупных чиновников различных кураториев был устроен показательный процесс. Несмотря на громкие покаянные речи, все были казнены. Сохранил мужество лишь сам Кунмангур. Говорили, что Болт приходил к нему в камеру перед казнью, обещал жизнь в обмен на публичное раскаяние, но получил плевок в лицо. Иоскега возвысился. Через год, однако, выяснилось, что он оклеветал преданного соратника Цесариума Кунмангура и множество других достойных людей. Естественно, Иоскега был судим и казнен. Когда пришли за его сыном, Купка перерезала себе горло. Мальчик, однако, тогда уцелел: Салима вцепилась в него, и стражники отступили. Цесариум распорядился сохранить мальчику жизнь. Подобно Моисею, он воспитывался в доме Цесариума и в шестнадцать лет стал во главе гвардейского манипула Верных. Позже Болт приказал удавить юного любимца армии, после чего устроил погром среди офицеров, приписав убийство начальника гвардии прокравшимся в армию…
— Сольникам? — ехидно спросил Велько.
— Не сольникам и не улиткам, — холодно ответил Авсей Год. — Их к тому времени уже не существовало. Я думаю, их и раньше-то не было. На сей раз удар был нанесен кадилыцикам — так назывались злоумышленники, которые извращали и дискредитировали учение и практику правления Болта лицемерным и неумеренным восхвалением. Тут Цесариум, видимо, оплошал. Поняв, что спасения нет, недоеденные Слуги сами его сожрали. Торопливо, с костями и пуговицами. Было объявлено, что Болт скоропостижно скончался. Великий траур пал на Лех.
— Когда это произошло? — спросил Андрис.
— Чуть больше двух лет назад. После пышных похорон слухи ходили разные. Говорили, что Цесариум покончил с собой, бросившись с крыши дворца. Что охрана скинула его со скутера, когда он летел над Сизым болотом к своему охотничьему домику. Поговаривали даже, что он уцелел, бежал с Леха, а погребальному костру была предана кукла.
