Николай Полунин - Край, где Кончается радуга
У костра сидело человек пятнадцать – юнцы и девы. Юнцы были в шлемах с оранжевыми звездами и куртках, подозрительно топорщащихся на животе или на боку. Девы – кто во что горазд, но от юнцов отличались мало. Вест на всякий случай поискал среди них Риту. Он также подумал, что не худо бы взглянуть на мотоциклы, стоявшие позади во тьме, но решил, что успеется. Их с Пэлом встретили несколькими взглядами, а так внимания не обратили.
– Гер, – сказала белокурая девушка рядом с Вестом. Она обращалась к худому кадыкастому парню и тянула его за рукав.
– Отстань, – сказал он.
– Н-ну, закрутили! – восторженно сказал парень с пробивающимися усиками, сидевший по ту сторону костра. – Как милые!
– Вощ-ще, – сказала черноволосая толстушка.
– Теперь на Тридцать второй надо, – сказал кадыкастый.
– Д-да на кой те-ебе, – лениво сказал рыжий, возившийся со снятым шлемом. На кадыкастом шлема тоже не было.
– Сороковой и Пятнадцатой тебе мало? – продолжал рыжий. – К-куда ты лезешь, к-кишками охота мотать?
– Сплюнь, Прыщ, – сказала белокурая. Она была за кадыкастого горой. Она снова потянула его за рукав: – Ну Гее-ер…
– Отстань, – сказал он.
– Пора, – сказала толстушка. – Эй, Лимка, пора! – крикнула она через костер. Там двое-трое встали, куда-то быстро сходили, чего-то принесли. “Что-то” было в больших бумажных пакетах. Давай-давай, сказали там, и в костер, малиново приседающий на угольях, посыпались некрупные кругляши. Картошка, что ли? – подумал Вест. Он сосредоточил внимание на кадыкастом и его окружении. Кадыкастый ему сильно напоминал центральную фигуру с площади.
– Сейчас главное – не задохнуться, – говорил он. – Чтобы еще и еще, а то ни черта не получится…
– Не, ну как милые! – повторил парень с усиками, качая головой. Там же, рядом с ним, встала пара, направилась к мотоциклам. Один из мотоциклов завелся, покатил, набирая скорость, к площади. Когда он поравнялся с Вестом, тот разглядел, что парень сидит, пригнув голову в шлеме со звездой, между рук у него болтается тупорылый автомат с длинным магазином; девице, обхватившей парня, автомат бьет по пальцам, а на лице ее сияет какой-то восторженный ужас. Лица парня Вест не различил из-за дымчатого стекла в шлеме.
– Ч-чокнутый, – процедил рыжий, кладя поперек перевернутого шлема точно такой автомат.
– Ерунда, – сказал кадыкастый, но руку за пазуху сунул. Белокурая потянула из-за спины его шлем, готовая подать; по сидящим вокруг костра прошло движение. Мотоцикл тарахтел на площади. Все ждали.
И ничего не произошло. Сделав круг, пара вернулась.
– Я ж говорил, – сказал кадыкастый, вынимая руку из-за пазухи.
– Все-о равно, – сказал рыжий.
– Ничего не все равно, – сказали из-за костра девичьим голосом. – Геран прав, а ты, Прыщ, дурак, понял?
Вест не видел за пламенем, кто именно говорит. Белокурая ревниво посмотрела туда. Появился потный парень со шлемом на ремешке.
– Видали? – сказал он торжествующе.
– Видали, – коротко отозвался рыжий.
– А тебе-то что, слабо?
– Гер, – сказала белокурая, кадыкастый отмахнулся.
– И я не чокнутый, – сказал рыжий.
– Готово! Готово!. – пропела толстушка, выгребая палочкой дымящиеся кругляши. Было странно видеть угли на голой брусчатке.
Что они жгут, подумал Вест.
По ту сторону костра тоже выгребали. Все взяли по кругляшу, Пэлу с Вестом толстушка откатила несколько штук. Вест обжегся. Осторожнее, сказала толстушка. Она казалась приветливей других. Пэл молча разломил кругляши и начал есть. Печеный банан, подумал Вест, откусив. Но в форме картофелины и без кожуры.
– Ну так чего? – сказал потный парень, который все еще стоял перед костром. – Трухаешь? – Все посмотрели на кадыкастого.
– Гер! – потребовала белокурая, – сам говорил, а сам… – Тот сплюнул, швырнул недоеденный кусок в огонь, вскочил.
– Не х-ходи, – лениво сказал рыжий. – Раз на раз не приходится.
– Тогда зачем вообще все?! – заорал кадыкастый. – Пойду, – сказал он деловито, – все правильно, я и должен был первым…
– Нику-да ты не пойдешь, – рыжий так же лениво снял автомат с предохранителя. – Ш-шины поды-ырявлю, – пообещал он. – И сидеть тут, я говорил, нечего. Разойтись по-тихому, и все д-дела.
Кадыкастый растерялся. В шлеме, который ему блондиночка так-таки подала, растопырив руки и ноги, он был похож на иссохлое чучело. Подруга его отпрянула, кто-то встал. Рыжий открыл рот, чтобы сказать еще, дернулся да так и повалился. Позади глыбой возвышался Пэл, вертя в ладонях автомат, как ненастоящий.
– Спокойно, мальчики и Девочки, – сказал он. – Играйте во что хотите, но не пуляйте здесь. Мы не любим. Узнали меня? По глазам вижу, что узнали. Ну и не ерепеньтесь… Прыщик ваш очухается через пару минут, у него здоровье крепкое. – И сел, отбросив автомат рыжего. Автомат звякнул невдалеке.
Все зашептались, заоглядывались на них с Пэлом. Не враждебно, скорее уважающе. Рядом с толстушкой теперь сидела бледная до синевы девушка, она обхватывала свои плечи, будто мерзла. Толстушка успокаивала ее: ну все уже, все, – одной рукой гладя по голове. В другой у нее был печеный плод. В бледной девушке Вест узнал ту, что только что ездила на мотоцикле с парнем. Ее трясло. Мотоцикл с кадыкастым и блондиночкой проехал на площадь.
Выстрелы раздались с противоположной стороны. Все попадали, только бледная девушка растерялась, но толстушка повалила ее рядом с собой. Мотор на площади обиженно рявкнул полным газом, заскрежетало железо – и тонко-тонко закричали. Еще очередь – свистнуло над головами – и все стихло. Тогда вскочили парни, они уже были в шлемах, боевые звезды рдели, будто подсвеченные изнутри, кинулись к мотоциклам. Со всей площади, со всех сторон слышались звуки заводимых моторов. Что-то замычал, приходя в себя, рыжий. Смотрите, смотрите, всхлипывала девушка, которая была бледной. На руках она держала голову привалившейся толстушки, из головы била кровь, и заливала черным ей живот и колени. Да, сказал Пэл (он все это время пролежал без движения, закрываясь руками), это на излете. Приличные сморкалки себе добыть не могут. Эй, Прыщ, крикнула подскочившая красивая девица, ты давай с нами, одним нам не уйти! Правильно сказал Пэл. сейчас здесь будет Стража, надо уходить.
* * *
И это ты называешь, скучным?
– А что, очень весело? Что это у тебя?
– Я автомат подобрал того, рыжего. Прыща, кажется. Неспокойно я себя чувствую без оружия.
– Ну-ну. Вот оружие, – Пэл продемонстрировал мощный кулак.
– Вот!.. Слышишь? Базука?
– Базука, базука.
– Детки. Между прочим, не двинь ты рыжего, может, все бы и обошлось.
– Не сегодня, так завтра. Я вообще поражаюсь, откуда у нас прирост населения берется. Только что эти сучки плодят без счета… И почему это – я? Мы. Нас потому и пустили, что вдвоем, а тебя еще и не знает никто.
– Да? Странная какая-то логика… Ну, все равно, Пэл, бери меня в свою команду. Тебе Крейн про меня проболтался?
– Не греши на старика. А в команду… Тебе же подавай, небось, подвиги, перевороты, с ног на голову поставь. А мы тут живем в общем-то тихо.
– Тихо.
– Ну, это редкость, чтоб как сегодня. От Города бы давно ничего не осталось. Что же касаемо команды… Нет у меня никакой своей команды, я, знаешь ли, волк-одиночка. Привык. Да и надежнее.
О многом Весту надо было бы подумать сейчас, но вертелись в голове совсем никчемушные мысли о сущности и природе Усвоения. Да, разновидность гипнопедии, но настолько глубокая, что подсознание выдает уже аналогии и тождества. Вот – “волк-одиночка”. Ведь Пэл сказал совсем не то и совсем не так. а ближайшая аналогия – вот она, пожалуйста… Неисправимый материалист, усмехнулся он. Дремучий и пещерный. Он подкинул и поймал тяжело лязгнувший автомат. Ну материалист, так материалист…
Город. Перекресток Пятой и Шестнадцатой
Утро. (Окончание)
И слишком много другого, подумал Вест. Слишком.
Он переменил позу: затекла нога. Цветные зайчики на полу переползали от полосы, выложенной шашечкой, на полосу, выложенную елочкой, и подбирались к опорной блямбе правой станины. – Вот что солнце на дворе, это нехорошо, подумал Вест. Две ракеты зеленые и две ракеты красные. Красные еще можно будет различить, а зеленые вряд ли, говорил я ему… Хотя, с другой стороны, кому еще палить из ракетницы…
Самое страшное, что все течет сквозь пальцы, как пыль, как песок. Сначала ты ничего не знаешь и просто-напросто нет смысла лезть. Потом ты еще ничего не умеешь, и надо учиться. Потом, узнав и научившись, ты лезешь и лезешь и после многих-многих обманов выясняется, что знание твое всем известно, а умение никому не нужно, а нужно то, чего ты не можешь… Информационное бесправие – вот вам эффективнейший рычаг власти, что там танки. Чтобы что-то знать, я сперва должен сделаться своим. Но если я не хочу быть своим, если все мое существо против ежечасной самолжи, если не противно?
