Александр Ромашков - Стратегия свободы: Исходный мир III.I
— Я люблю ее!
— Ложь! — рявкнул он и зарычал, словно лев, так громко, что я перестал слышать ветер. Откинул с головы красную ткань и стал сверлить меня злым взглядом. — Она призрак! Красивая легенда, придуманная тобой, чтобы лелеять глупую мечту и бесконечно оправдывать свое бездействие!
— Я делал все, что мог, не жалея сил, идя против здравого смысла, советов близких, не взирая на укоры друзей!
— Ты сражался с ней, а должен был сражаться со своими недостатками.
— Я хотел все исправить!
— Тебя больше нет. Ты ничего не способен исправить. — Мощным порывом ветра с шатра сорвало крышу, полетели в высоту ковры и деревянные шесты. Костер моментально погас. В лицо устремился горящий уголь, обжигая кожу. Песок залепил глаза, рот, нос. Я стал задыхаться. Темнота вновь окутала меня. Рядом снова никого не оказалось. Шторм резко закончился. Пришло понимание, что это был сон, и он окончен. Застучало в висках, я ощутил биение сердца, но как я ни пытался, открыть глаза не получалось. Так и висел в черной пустоте, не имея возможности ни проснуться, ни пошевелиться.
Громкий механический щелчок. Яркий свет упал на старые напольные часы. Такие я видел только у бабули в деревне, будучи ребенком.
Резное дерево, красивые вензеля, длинный медный маятник. Три часа дня. В луч прожектора вошла Саманта. Такая, как я ее увидел в первый день. Приталенный плащ, распущенные волосы. Я позвал ее, попытался приблизиться. Тщетно. Она задумчиво посмотрела на часы, открыла створку циферблата и пальчиком перевела время на час назад. Я снова полетел вниз, в черную бездну.
Глава XV
Этот огромный город покинули очень давно. Покосившиеся высотные здания, проросшие сухим вьюном, стояли тесными рядами и печально озирались друг на друга разбитыми окнами. Тяжелый смог висел в воздухе, укутывая все вокруг. Само время тут стояло на месте. Побродив немного, я вышел на главную улицу. Проржавевшие автомобили безмолвно застыли в пробке. Пассажиров не было. Улицы были пусты, дома разбиты. Пару раз я видел оголодавших крыс и случайно залетевших в это проклятое место ворон. Устал. В голове постоянно стоял тихий, иногда заглушаемый мыслями, но не пропадающий шум радиопомех. Захотелось присесть. Увидел выцветшую вывеску кафе. Потрескавшиеся стекла желтели грязными подтеками редких дождей. Внутри мрачно. Разбитые бутылки, посуда. Стулья хаотично валялись на полу. Подошел к единственному целому зеркалу за барной стойкой. Смахнул пыль. На голове серая ковбойская шляпа. Потертый длинный плащ, весь в засохшей грязи. Платок на шее. Серые джинсы. Пустая кобура на бедре. Сайрос тупой болью отзывался в руке и выглядывал из-под грязных бинтов. Отросшая борода.
Сел на барменский стул, опустил голову. Это был очередной сон. Не самый радужный. Все в этом городе угнетало, пугало даже, его хотелось покинуть, бежать отсюда со всех ног. Если в пустыне я чувствовал, что мне надо двигаться вперед, то тут мне хотелось спрятаться от чего-то зловещего. Потер усталое лицо руками. Почувствовал на себе чей-то взгляд. Посмотрел в зеркало. В дверном проходе скользнула тень. Присутствие невидимого мне, неизвестного существа заставило сердце колотиться. Я резко обернулся. Никого. Ставшее классикой кинематографическое решение на деле не выглядело избитым. В соседнем помещении щелкнула и заморгала лампа. Я замер. Дыхание сперло, по спине пробежал холод. Сжал скулы, попытался выровнять пульс. Проверять, кто включил в кухне свет, я точно не хотел. Начал медленно подниматься, осторожно посмотрел в сторону выхода. Чисто. Тучи на улице сгущались, собирался идти дождь. Бежать надо было без промедления. Кто бы тут ни был, меня уже заметили. Радиопомехи в голове стали звенеть громче и тоньше. В соседней комнате раздался шорох одежды, лязгнуло железо. Послышался шепот, смех убегающих детей. Шепот становился все сильнее. Не разобрать ни слова. Да и не хотелось. Хотелось унести отсюда ноги. В таких местах плач ребенка еще может быть вызвал бы сомнения, смех же сомнений не вызывал. Кровавые сцены с расчлененкой были не за горами. Снова смех. Резко все стихло. Только стук сердца разрывал тишину, и тот норовил остановиться. Медлить было бессмысленно. Я успел сделать два шага, выходя из-за барной стойки, как услышал грохот падающей на пол кастрюли. Снова детский хохот и приближающийся звук топающей босой ножки по кафельному полу в кухне.
— Твою же мать! — в ужасе тихо выдохнул я, в то же мгновение бросившись к выходу. Споткнулся об валявшийся стул, повалил два соседних стола и рухнул меж ними на спину. В дверном проеме стояла маленькая лысая девочка в грязной серой ночной пижаме. Вся в пятнах не то грязи, не то засохшей крови. Чумазое лицо, бинтовая повязка. И вот тут других вариантов не было, повязка была пропитана кровью в местах, где находились глаза. Девочка волочила по полу разодранного плюшевого медведя. Точь-в-точь как у меня в детстве.
— Мне страшно, — протянула она жалобно.
— Понимаю, — еле слышно промычал себе под нос. Все тело было напряженно. Только кишечник норовил расслабиться.
— Ты отведешь меня домой? — она наклонила голову набок.
— Домой? — я приподнялся на локтях в попытке отползти назад. Найти подходящий выход из сложившейся ситуации пока не получалось.
— Ты отведешь меня домой? — повторила, словно аудиозапись. Не двигаясь, она в три прыжка очутилась рядом со мной. Будто телепортировалась, оставляя за собой кольца оплавленного воздуха. Мозг мой точно съехал. — Отведе-ешь?
— А где? — я сухо сглотнул. — Где ты живешь?
— Там! — она ткнула пальчиком в здание напротив. Кинотеатр. Повернулась ко мне, звучно улыбнулась. Из уголка рта на голову медведя капнула черная вязкая слюна. Тут ее внимание привлекло тусклое моргание сайроса. Девочка изумилась «игрушке». — Это мне?
— А, что? Нет. Нет, это не тебе. Это мое, — я отодвинул от нее ноющую от боли руку.
— Это мне? — опять как кукла радостно повторила она и увлеченно придвинулась ближе. Потянула окровавленные ручки, оставив медведя.
— Да нет же, нет, — я сделал еще попытку отползти назад, но девочка настойчиво ухватилась за устройство. В ответ сайрос дал разряд электричества. Маленькие ладошки зашипели и обуглились, безглазая девочка взвизгнула и отскочила назад. Съежилась на корточках. Оскалила гнилые зубы и хищно зарычала, а потом и пронзительно закричала.
— Конец мне, — пробормотал я, готовясь напоследок хоть как-нибудь отразить атаки этого демоненка. Но девочка исчезла. Снова телепортировалась куда-то. Лампа в кухне погасла, перестав мигать. На улице шумел дождь. Встал. Надел упавшую шляпу. Проверил руку. Сайрос также невинно светился сквозь бинты.
Вот он, смысл сна. Мне надлежало идти за ней. Сердце еще бешено колотилось, но страх начинал отступать. Постоял, потер глаза. Свыкся с мыслью, что снова предстоит иметь дело с этим бесом. Одернул ворот плаща и вышел под дождь.
Искать нужный кинозал долго не пришлось. Лишь из одного из них доносилось пощелкивание работающего проектора. Глубоко вдохнул заплесневелый воздух и шагнул внутрь. В пустом зале сидело это ужасное дитя и радовалось, дергано хлопало в ладоши. Вдруг обернулось на меня. Посерьезнело. Настойчиво стало показывать пальцем в старый экран. Испорченная временем пленка искажала изображение. Черно-белый фильм. Про детей. Я присел на крайнее кресло.
Главный герой — маленький мальчик лет пяти. Он опоздал на репетицию праздника и его приводят в музыкальный зал, где детей уже разбили по парам. Мальчик указывает на нарядную девочку с вьющимися белокурыми волосами, она нравится ему, но у нее уже есть пара для танца. К мальчику подводят другую девочку, без пары. Высокую, бесформенную, с короткими непонятными волосами. Малыш пугается, что не сможет танцевать с нравящейся девочкой, начинает горько рыдать и выбегает из зала.
— Оксана Бахмутова, — точно вспоминаю я. Окровавленный сатаненок прыгает в кресле, радуется, задорно смеется. Начинается следующий эпизод.
Школа, последний звонок. Старшеклассники дают представление. Танцует юноша и девушка. Он в строгом костюме, худой, с пушком над губами. Она в черном атласном платье, красивая. Короткие русые волосы, зеленые глаза. Он любит ее всем сердцем, она холодна. Вальс. Прикасаться к ней — блаженство.
— Лена. Увивался за ней с шестого класса. Отказал огромному количеству девушек из-за нее. Смеялась вся школа. И сама она смеялась. Долго не отпускала, держала на коротком поводке. А может так казалось. В любовном плане отстал от сверстников на вечность, — я обреченно усмехнулся. Начинал догадываться, к чему все идет. В веселье бесенок чем-то зачавкал. То ли собственной слюной, то ли нашел что-то съестное. — Крути дальше.
Теплый летний вечер, огромное поле ржи. Повзрослевший юноша, красивая стройная брюнетка. Первый поцелуй. Экран делится на три части одновременного показа. В левой — он и она, красивые сцены любви, нескончаемое море страсти, совместные вечеринки, ужин при свечах. В правой верхней — он сидит один, периодически возникает она. Ругань, ссоры, немые крики. Снова один. Входит белокурая кудрявая девушка, словно ангел. Целуются. Девушка уходит. Юноша зажимается в себе. В правой нижней — вечная тусовка, смесь табака, алкоголя и рвотных масс, все танцуют, много сомнительных молодых людей и девушек, в центре — она. К ней подходит мужчина. Явно не принадлежит местному кругу. Статный, взрослый. Берет ее за руку, уводит. Три картинки объединяются в одну. Мужчина приводит брюнетку к парню. В его глазах ненависть и бессилие. Пожимают друг другу руки. Девушка страстно прижимается к мужчине. Уходят.
