Нил Гейман - Все новые сказки
Но это будет супершоу!
Нил Гейман
Истина — пещера в Черных горах
Перевод Екатерины Мартинкевич[32]
Вы спрашиваете, смогу ли я себя простить? Я готов простить себе многое: то, что оставил его, то, что сделал. Но никогда не прощу себе тот год, когда ненавидел собственную дочь, думая, что она сбежала — скорее всего в город. Весь год я запрещал произносить ее имя, а если и упоминал его в молитвах, то лишь ради того, чтобы однажды она осознала, что натворила, какой позор навлекла на мою семью, и чтобы ей стало стыдно за выплаканные матерью глаза.
Я ненавижу себя за это, и ничто не может утишить мою ненависть, даже то, что случилось этой ночью на горном склоне.
Я провел в поисках без малого десять лет, хотя след давно остыл. Я мог бы сказать, что нашел его случайно, вот только я не верю в случай. Если идти по тропинке, рано или поздно доберешься до пещеры.
Но это случилось позже. Вначале была долина на большой земле, где посреди луга у журчащего ручейка белел дом, словно облачко в зелени травы и едва начавшего багроветь вереска.
Перед домом стоял мальчишка, собирал с боярышника клочья овечьей шерсти. Он не видел, как я подошел, и не поднял глаз, покуда я не сказал:
— Я тоже когда-то собирал пух с колючек. Мама его мыла, а потом делала для меня разные штуки. Мячик, куклу…
Мальчик обернулся. Вид у него был изумленный, будто я возник из ниоткуда. Это было не так: я прошел много миль, и мне оставалось пройти куда больше.
— Я тихо хожу, — пояснил я. — Это дом Калума Макиннеса?
Мальчик кивнул, выпрямился в полный рост — пальца на два выше моего — и сказал:
— Я и есть Калум Макиннес.
— А есть еще кто, кого так зовут? Калум Макиннес, которого я ищу, — взрослый мужчина.
Мальчишка ничего не ответил, он молча выпутывал толстый ком шерсти из цепких колючек.
— Может, это твой отец? — продолжил я. — Может, его тоже зовут Калум Макиннес?
Мальчик пристально посмотрел на меня.
— Кто ты такой?
— Хоть и мал ростом, я такой же человек, как и ты, — ответил я. — И я пришел повидаться с Калумом Макиннесом.
— Зачем? — Мальчик поколебался. — И почему ты такой маленький?
— Хочу кое-что спросить у твоего отца. Мужской разговор, — ответил я и заметил, что в уголках его рта прячется улыбка. — Не так уж плохо быть маленьким, Калум. Однажды ночью в мою дверь постучали Кэмпбеллы, целый отряд, двенадцать человек с ножами и дубинами, и потребовали, чтобы моя жена, Мораг, выдала меня, они пришли убить меня из мести за какую-то надуманную обиду. А она сказала: «Молодой Джонни, беги на дальний луг, скажи отцу, пусть возвращается, скажи, я за ним послала». И на глазах у Кэмпбеллов мальчик выбежал за дверь. Они знали, что я очень опасный человек. Но никто не сказал им, что я маленький, а если и сказал, они не поверили.
— Мальчик тебя позвал? — спросил Калум.
— Это был не мальчик, — сказал я, — а я сам, вот кто. Я вышел за дверь и был таков.
Калум рассмеялся:
— А почему Кэмпбеллы на тебя охотились?
— По недоразумению. Они считали, что коровы принадлежат им. А я считал, что их право собственности закончилось в ночь, когда коровы ушли со мной за холмы.
— Подожди тут, — сказал юный Макиннес.
Я сел недалеко от ручья и стал рассматривать дом. Немаленький был дом, больше похожий на жилье лекаря или законника, а не того, кто промышляет разбоем. На земле валялись камешки, я собрал их в кучу и принялся бросать в ручей. У меня меткий глаз, и мне нравилось издали попадать в цель. Я забросил сто камней, когда мальчик наконец вернулся в сопровождении высокого мужчины с пружинистой походкой. Волосы с проседью, лицо удлиненное, похоже на волчью морду. Я знал, что в тех холмах волки давно не водились, и медведи тоже.
— Доброго вам дня, — сказал я.
Он ничего не ответил, только глянул на меня. Я привык к таким взглядам.
— Я ищу Калума Макиннеса. Если это вы, так и скажите. Если не вы — не тяните, я пойду своей дорогой.
— Какое у вас к нему дело?
— Хочу нанять его в проводники.
— А куда вас надо вести?
Я уставился на него.
— Так просто и не скажешь… Многие не верят, что такое место существует. На Туманном острове есть пещера.
Он помолчал. Потом сказал:
— Калум, иди в дом.
— Но па…
— Скажи матери, пусть даст тебе лекарство. Ты его любишь. Иди.
На лице мальчика сменяли друг друга удивление, голод, радость. Он повернулся и рванул к дому.
Калум Макиннес спросил:
— Кто вас сюда прислал?
Я указал на ручей, что журчал между нами, спускаясь вниз по холму.
— Что это? — спросил я.
— Вода, — ответил он.
— Говорят, на том берегу есть король, — сказал я.
Тогда я совсем не знал Калума, да и не успел узнать его лучше, но глаза его стали осторожными, а голова склонилась набок.
— Как мне убедиться, что вы тот, за кого себя выдаете?
— Я ничего не утверждаю, — сказал я. — Но некоторые утверждают, что на Туманном острове есть пещера, а вы знаете к ней путь.
— Я не скажу вам, где она.
— Я и не собирался спрашивать. Мне нужен проводник. Вдвоем идти безопаснее.
Он смерил меня взглядом, и я ждал шутки о своем росте, но ее не последовало, и я был ему за это благодарен. Он просто сказал:
— Когда мы доберемся до пещеры, я входить в нее не стану. Будете выносить золото сами.
Я ответил:
— Как скажете.
— Берите столько, сколько унесете. Я к нему не прикоснусь. Но я вас отведу.
— Вы получите за труды хорошие деньги. — Я полез за пазуху и протянул ему мешочек. — Это за то, что вы меня туда отведете. И другой, в два раза больше, по возвращении.
Он насыпал из мешочка монет на свою огромную ладонь и кивнул.
— Серебро. Отлично. Хочу попрощаться с женой и сыном.
— Вам не надо собираться?
— В юности я промышлял разбоем, а разбойники ходят налегке. Возьму разве веревку, для гор. — Он похлопал по кинжалу, висевшему на поясе, и вернулся в свой выбеленный дом. Его жену я так и не увидел — ни тогда, ни после. Не знаю, какого цвета у нее волосы.
Я побросал в ручей еще с полсотни камней, и наконец он вернулся с мотком веревки на плече, и мы двинулись прочь от дома, слишком большого для разбойника. Мы шли на запад.
* * *Горы между большой землей и побережьем похожи на растущие холмы, издали они нежные, багровые и туманные, как облака. Они зовут и манят. Это медленные горы, на такие легко подниматься, словно на пригорок, зато на это уходит целый день, а то и больше. Мы шли все вверх и вверх и к концу дня совсем окоченели.
На вершинах над нами белел снег, хотя дело было в разгар лета.
В тот первый день мы не сказали друг другу ни слова. Нам нечего было сказать. Мы знали, куда идем.
Мы разожгли костер из овечьих катышков и веток боярышника, вскипятили воду и навели себе кашу — каждый бросил в кастрюльку по горсти овса и щепотке соли. Горсть Калума была огромной, а моя совсем небольшой.
Он усмехнулся:
— Надеюсь, тебе половину не одолеть.
Я ответил, что да, не одолеть, и не солгал, ведь ем я меньше, чем мужчина обычного роста. По мне, это хорошо, я могу прокормиться в чаще орехами и ягодами, что большого человека от голода не спасет.
Тропа вилась по горам, почти никого не встречая. Однажды нам попался лудильщик с ослом, нагруженным старыми кастрюлями. Осла вела девушка; она было улыбнулась мне, решив, что я ребенок, а рассмотрев ближе, насупилась и бросила бы в меня камнем, если бы лудильщик не стегнул ее хлыстом, которым погонял осла. Еще мы обогнали старуху и мужчину, ее внука. Старуха сказала, они идут домой из-за гор. Мы поели с ними, и старуха сообщила, что ходила на роды своего первого правнука и что все прошло удачно. Она предложила предсказать нам судьбу по линиям на ладонях, если мы позолотим ей ручку. Я насыпал старой перечнице муки грубого помола, и она посмотрела на мою руку.
— Я вижу смерть в твоем прошлом и твоем будущем.
— Смерть ждет нас всех, — ответил я.
Она замолчала. Мы сидели на самом высокогорье, где даже летние ветра дышат стужей, где они воют, стегают и в клочья раздирают воздух.
— На дереве была женщина. Теперь будет мужчина.
Я спросил:
— Это что-нибудь значит для меня?
— Возможно будет значить, — ответила старуха. — Остерегайся золота. Серебро никогда тебе не навредит.
И больше ничего мне не сказала.
— Твоя ладонь обожжена, — обратилась она к Калуму Макиннесу. Он молча кивнул. — Дай тогда другую руку, левую. — Он так и сделал. Она всмотрелась в его ладонь. — Ты возвращаешься туда, откуда начал. Ты будешь выше многих. И тебя не ждет могила там, куда ты идешь.
— То есть я не умру? — переспросил он.
— Такова судьба, написанная на левой руке. Я знаю только то, что сказала, не больше.
