Иван Ефремов - Туманность Андромеды
— Но мы принимаем и центр галактики, и шаровые скопления? — спросила Веда Конг.
— Нерегулярно, случайным приёмом или через памятные машины других членов Кольца, образующих протянутую в пространство галактики цепь, — ответил Мвен Мас.
— Сообщения, посланные тысячи и десятки тысяч лет назад, не теряются в пространстве и в конце концов достигают нас, — добавил Юний Ант.
— Но это значит, что мы судим о жизни и познаниях людей иных, очень далёких миров с опозданием, например, для зоны центра галактики на двадцать тысяч лет?
— Да, безразлично, передаётся ли это памятными записями близких миров или улавливается нашими станциями, мы видим дальние миры такими, какими они были в очень древние времена. Видим давным-давно умерших и забытых в своём мире людей.
— Неужели мы, достигшие столь большой власти над природой, здесь бессильны? — ребячески возмутилась Веда. — Неужели нельзя достигнуть дальних миров другим путём, иным, чем волновой, или фотонный, луч[20], орудием?
— Как я понимаю вас, Веда! — воскликнул Мвен Мас.
— В Академии Пределов Знания занимаются проектами преодоления пространства, времени, тяготения — глубинами основ космоса, — вмешался Дар Ветер, — только они не дошли до стадии опытов и не смогли…
Внезапно зелёный глаз вспыхнул, и Веда вновь ощутила головокружение от углубившегося в бездну пространства экрана.
Резко ограниченные края изображения показывали, что это запись памятной машины, а не непосредственно уловленная передача.
Сначала показалась поверхность планеты, видимая, конечно, с внешней станции-спутника. Громадное бледно-фиолетовое, призрачное от неимоверного накала солнце заливало пронизывающими лучами синий облачный покров её атмосферы.
— Так и есть — Эпсилон Тукана, высокотемпературная звезда класса B9 — светимость семьдесят восемь наших солнц, — прошептал Мвен Мас.
Дар Ветер и Юний Ант утвердительно кивнули.
Зрелище изменилось, как бы сузившись и спустившись почти на самую почву неведомого мира.
Высоко поднимались округлые купола гор, казавшихся отлитыми из меди. Неизвестная порода, или металл зернистого строения, рдела огнём под удивительно белым сверкающим светом голубого солнца. Даже в несовершенной передаче приборов неведомый мир блистал торжественно, с каким-то победным великолепием.
Отблески лучей окаймляли контуры медных гор серебристо-розовой короной, отражавшейся широкой дорогой на медленных волнах фиолетового моря. Вода цвета густого аметиста казалась тяжёлой и вспыхивала изнутри красными огнями, как скоплениями живых маленьких глаз. Волны лизали массивное подножие исполинской статуи, стоявшей недалеко от берега в гордом одиночестве. Женщина, изваянная из тёмно-красного камня, запрокинула голову и, словно в экстазе, тянулась простёртыми руками к пламенной глубине неба. Она вполне могла бы быть дочерью Земли — полное сходство с нашими людьми потрясало не меньше, чем поразительная красота изваяния. В её теле, точно исполнившаяся мечта скульпторов Земли, сочеталась могучая сила и одухотворённость каждой линии лица и тела. Полированный красный камень статуи источал из себя пламя неведомой и оттого таинственной и влекущей жизни.
Пять людей Земли безмолвно смотрели на изумительный новый мир. Только из широкой груди Мвена Маса вырвался долгий вздох — при первом же взгляде на статую каждый нерв его напрягся в радостном ожидании.
Против статуи, на берегу, резные серебряные башни отмечали начало широкой белой лестницы, взброшенной свободно над чащей стройных деревьев с бирюзовой листвой.
— Они должны звенеть! — шепнул Дар Ветер в ухо Веды, указывая на башни, и та согласно наклонила голову.
Передаточный аппарат новой планеты продолжал последовательно и беззвучно развёртывать новые картины.
На секунду мелькнули белые стены с широкими выступами, прорезанные порталом из голубого камня, и экран раскрылся в высоком помещении, залитом сильным светом. Матово-жемчужная окраска изборождённых желобками стен сообщала необыкновенную чёткость всему находившемуся в зале. Внимание приковывала группа людей, стоявших перед полированной изумрудной панелью.
Пламенный красный цвет их кожи соответствовал оттенку статуи в море. В нём не было ничего необычайного для Земли — некоторые племена индейцев Центральной Америки, судя по сохранившимся от древности цветным снимкам, обладали почти такой же, менее глубокого тона, кожей.
В зале находились две женщины и двое мужчин. Обе пары носили разные одежды. Стоявшие ближе к зелёной панели отличались золотистыми короткими одеяниями, похожими на изящные комбинезоны, снабжённые несколькими застёжками. У других двух были окутывавшие их с головы до пят одинаковые плащи такого же жемчужного оттенка, как и стены.
Стоявшие у панели проделывали плавные движения, прикасаясь к косым струнам, натянутым у её левого края. Стена полированного изумруда или стекла становилась прозрачной. В такт их движениям в кристалле плыли, сменяя друг друга, чёткие изображения. Они исчезали и возникали быстро, так что даже тренированным наблюдателям — Юнию Анту и Дар Ветру — было трудно полностью понять их смысл.
В чередовании медных гор, фиолетового океана и бирюзовых лесов улавливалась история планеты. Цепь животных и растительных форм, иногда чудовищно непонятных, иногда прекрасных, проходила призраками прошлого. Многие животные и растения казались похожими на тех, чьи остатки сохранила летопись пластов земной коры. Долго тянулась восходящая лестница форм жизни — совершенствующейся живой материи. Бесконечно долгий путь развития ощущался ещё более длинным, трудным и мучительным, чем известная каждому жителю Земли его собственная родословная.
В призрачном сиянии прибора замелькали новые картины: огни больших костров, нагромождения каменных глыб на равнинах, битвы со свирепыми зверями, торжественные обряды похорон и религиозных служб. Во всю панель выросла фигура мужчины, прикрытого плащом из пёстрой шкуры. Опираясь одной рукой на копьё и подняв другую к звёздам широким обнимающим жестом, он наступил ногой на шею поверженного чудовища с жёсткой гривой вдоль спины и оскаленными длинными клыками. На заднем плане стояла цепь женщин и мужчин, попарно взявшихся за руки и, казалось, что-то распевавших.
Изображение исчезло, на месте живых видений возникла тёмная поверхность полированного камня.
Тогда двое в золотистых одеждах отступили направо, а их место заняла вторая пара. Неуловимо быстрым движением плащи были отброшены, и на жемчужном фоне стен живым пламенем возникли тёмно-красные тела. Мужчина протянул обе руки к женщине, она ответила ему улыбкой такой гордой и ослепительной радости, что жители Земли отозвались невольными улыбками. А там, в жемчужном зале неимоверно далёкого мира, двое начали медленный танец. Вероятно, это не был танец ради танца, а скорее ритмическое позирование. Танцующие, очевидно, ставили себе целью показать совершенство, красоту линий и пластическую гибкость своих тел. Но в ритмической смене движений угадывалась величавая и в то же время грустная музыка, как будто воспоминание о великой лестнице безымянных и неисчислимых жертв развития жизни, приведшего к столь прекрасному мыслящему существу — человеку.
Мвену Масу показалось, что он слышит мелодию — веер высоких чистых нот, опирающийся на гулкий и мерный ритм низких звуков. Веда Конг стиснула руку Дар Ветру, и тот не обратил на это внимания. Юний Ант смотрел, не шевелясь и не дыша, а на его огромном лбу проступили капельки пота.
Люди Тукана были так похожи на людей Земли, что постепенно утрачивалось впечатление иного мира. Но красные люди обладали такой отточенной красотой тела, какая не была ещё достигнута всеми на Земле, и жила в мечтах и творениях художников, воплощаясь в небольшом числе необычайно красивых людей.
«Чем труднее и дольше был путь слепой животной эволюции до мыслящего существа, тем целесообразнее и разработанное высшие формы жизни и, следовательно, тем прекраснее, — думал Дар Ветер. — Давно уже люди Земли поняли, что красота — это инстинктивно воспринимаемая целесообразность строения, приспособления к определённому назначению. Чем разнообразнее назначение, тем красивее форма — эти красные люди, вероятно, более разносторонни и ловки, чем мы. Может быть, их цивилизация шла больше за счёт развития самого человека, его духовного и физического могущества, и меньше за счёт техники? Наша культура долго оставалась насквозь технической и только с приходом коммунистического общества окончательно встала на путь совершенствования самого человека, а не только его машин, домов, еды и развлечений».
Танец прекратился. Юная краснокожая женщина вышла на середину зала, и луч зрения прибора сосредоточился на ней одной. Её раскинутые руки и лицо поднялись к потолку зала.
