Сергей Снегов - В мире фантастики и приключений. Выпуск 8. Кольцо обратного времени. 1977 г.
"Но ведь я же не знал, что слово может разрушить город", — убеждал себя Жиль.
— Создания мысли нежны, господин Жиль… Ну, пора двигаться.
В теплом Запесчанье не носили плащей. Жиль смотрел, как Нор поднимает воротник пиджака. Обе машины — ди Эвора и Жиля — ждали у ограды. Ключ от машины у Нора, к счастью, был. Но что еще?
— Вы могли бы жить у меня… ну пожить… ну во всяком случае, вначале. — Жиль запинался под взглядом Нора. — Простите… у вас есть деньги?
— Около тысячи.
— Но этого хватит дай бог на неделю.
— Мне достаточно. То есть достаточно, чтоб добраться до места.
Жиль сглотнул, переступил с ноги на ногу.
— У меня с собой около четырехсот.
— Давайте.
Передавая истертые бумажки, он почувствовал, будто с плеч сняли часть груза.
— Если мы заедем ко мне… ну минут на пять. Там у меня еще…
— Мне достаточно. Прощайте, Жиль…
Нор уже открывал дверцу, собрался открывать. Жиль икнул.
— Профессор! Я сделал это нечаянно… ик!
— Вы имеете в виду исчезновение города?
— Я понимаю… ик… это неизвинимо. Прекрасный город…
— И роскошные полицейские облавы. — Нор обернулся. — Этот город — моя ошибка. Знаете, Жиль, язычники правы: если мир кем-то действительно сотворен, то богов было много. Одиночество оглупляет творца…
Конечно же, Жиль икал. Это было его крестом. Но, преодолевая спазмы в горле, он задал наконец главный вопрос:
— Куда вы теперь, профессор?
— Исправлять просчеты. Помните моряков из таверны?
— Союз моряков? Конспирация под матросов… Вооруженное восстание… или что-то вроде?..
Раздвоенный подбородок Нора выставился вперед:
— А вы наблюдательны. Прекрасное качество… Так вот, считайте меня матросом.
Сперва отъехала машина Нора. Потом Жиль трокул свою.
"Значит, мысль может создавать реальность? — думал он. — Или нет, не так, реальность создает мысль?.. Тьфу! Я, кажется, совсем дурею… Но зачем Эвору понадобилось стать буглером? Из тайного желания досадить властям? Из любопытства? Последнее — вероятнее…"
В самом деле, человек, достигший мировой славы, профессор, эрудит, аристократ, он, наверное, испытывал болезненное любопытство к тому, как ощущает себя пария… Актерство, быть может и с примесью мазохизма?..
"Перестань!" — одернул себя Жиль. Возникшая когда-то неприязнь все еще давала себя знать: такие вещи живучи… Но скорее всего, шеф тосковал по сопротивлению, открытому сопротивлению всему этому давящему прессу конды… А в конце концов Нормана дп Эвора не устроили ни действительность, ни вымысал. Он отправился искать третье…
Жиль вздохнул.
В это раннее воскресное утро небо вдруг прояснилось, показалось что-то похожее на солнечный отсвет. "Надо будет включить в план работ психологическое воздействие освещенности", — возникло вдруг в мозгу. Ну да, теперь план работ Королевского института будет составлять он сам — бывший провинциал Жиль Сильвейра!
Он не спеша двигался по пустым улицам. Торопиться было некуда — в воскресное утро люди вставали поздно.
Когда в домах начали открываться ставни. Жиль позвонил в дверь госпожи Ките. Собственно, Ани приехать еще не могла. Скорее всего, она явится лищь вечером…
— Госпожа Китс, вернулась моя жена?
Хозяйка злорадно хмыкнула:
— Ваша так называемая супруга съехала с квартиры нынче под утро. Ворвался какой-то пират, разбудил весь дом… С ним и съехала.
Она взглянула в одеревеневшее лицо Жиля цепким круглым глазом. Вдруг взгляд ее заблестел, остановился на чем-то выше его шляпы.
— Этот ее парень, хотя и стучал в дверь до зари, но, знаете, он… нисколько не хам…
И бульдожьи черты госпожи Китс приняли почти мечтательное выражение.
Александр Шалимов
Эстафета поколений
В 1967 г. в США впервые заморожено тело человека, умершего от рака легких. С тех пор заморожено уже 15 человек. В состоянии криоконсервирования они будут находиться до того времени, когда дальнейший прогресс медицины позволит оживить и вылечить их.
Процесс замораживания осуществляется следующим образом: из тела умершего при температуре десять градусов по Цельсию выпускается вся кровь и в кровеносные сосуды вводится особая консервирующая субстанция. Затем тело, обернутое алюминиевой фольгой, замораживается до температуры минус семьдесят девять градусов по Цельсию и помещается в особую капсулу, наполненную жидким азотом. Господствующая в капсуле температура — минус сто девяносто шесть градусов — обеспечивает идеальное консервирование тела.
По словам секретаря Нью-йоркского криогенного общества, шансы оживлунпя "замороженных хрононавтов" пока минимальные. Главная причина в том, что метод еще заключает в себе серьезные дефекты, а тола заморожены в плохом состоянии, после смерти от тяжелых заболеваний. Стоимость криоконсервирования довольно велика и превышает десять тысяч долларов.
(Из газет. Сентябрь 1972 г.)— К вам специальный корреспондент Публичной информации, профессор.
— Сколько у нас осталось времени, Вил?
— До начала операции — двенадцать минут.
— Соедините его со мной. Но предупредите, что могу уделить только четыре минуты.
— Соединяю, профессор.
Несколько слов по видеофону, чуть слышный щелчок — и большой экран над столом профессора засветился. На экране ослепительная мебель приемной, расположенной в наземном корпусе Академии холода. Синева неба в строгих прямоугольниках окон. У окна в низком белом кресле крупная пышноволосая блондинка с вздернутым носом и очень яркими губами. На ней поверх темного с белой отделкой костюма эластичный прозрачный комбинезон, оставляющий открытыми лишь шею и голову.
"Ну и чудо, — думает Вил. — Впрочем, если бы разрешили спуститься сюда, ей пришлось бы напялить еще маску и капюшон на свою гриву…"
Он быстро меняет план изображения. Блондинка надвигается, и вот она уже занимает весь экран. Кажется, она немного волнуется? Слишком блестят глаза… Она чуть покусывает яркие губы.
"Первое интервью! — мелькает в голове Вила. — Для такого случая могли бы прислать кого-нибудь поопытнее. Беседа с профессором Норбертом, конечно, пойдет первой программой на всю планету".
— Здравствуйте, профессор, — звучит с экрана. — Меня зовут Элина… От имени сотен миллионов ваших друзей во всем мире позвольте задать вам несколько вопросов.
"Голос приятный, — констатирует Вил, — да и глаза… Нет, она в общем ничего, эта блондиночка, несмотря на ее рост, гриву и дурацкий комбинезон. Жаль, что профессор согласился только на четыре минуты".
Вил старается как можно лучше сфокусировать Элину на экране. Вот так… Теперь это не кажется изображением. Это она сама по ту сторону стола в раме экрана.
— Итак, слушаю вас, Элина, — говорит профессор.
— Вы надеетесь на успех сегодняшней операции?
— Конечно, иначе я не взялся бы за нее.
— Кто он?
— Его звали Джим Бокстер. Умер в конце семидесятых годов прошлого столетия.
— Отчего он умер?
— Диагноз уточним позднее. По сопроводительным документам — рак печени. Но опыт показывает, что их заключениям не всегда можно верить. Врачи в ту эпоху довольно часто ошибались.
— Поэтому и сплавляли своих покойников нам?
— Я позволю себе воспользоваться вашим термином, Элина. "Сплавляли", если у их пациентов, перед тем как они становились покойниками, было много денег. Путешествие в будущее всегда стоило дорого.
— Так это не был научный эксперимент наших предков?
— В какой-то мере его можно рассматривать таким образом. Поэтому мы и продолжаем его. К сожалению, все, кого до сих пор удалось оживить, оказались интеллектуально… неполноценными…
— А это не может быть следствием длительного криоконсервирования, профессор?
— Не думаю. Скорее — следствие того, что все они — выходцы из чуждой нам среды, давно отошедшей в историю… Это так называемые дельцы, промышленные и финансовые деятели, коммерсанты — люди обычно недалекие, очень ограниченные, круг интересов которых нам сейчас зачастую непонятен, как и их язык, в ряде случаев упрощенный до профессионального жаргона. А кроме того, многие подверглись консервированию в таком возрасте, когда у них уже начались необратимые мозговые изменения.
— Неужели среди них нет ни ученых, ни писателей, ни философов?
— Среди тех, кого оживили, ни одного.
— А среди тех, кто еще находится в ваших подземных хранилищах?
— Трудно сказать. Во-первых, нельзя полностью верить документации. Это как с диагнозами: в сопроводительных документах могли написать все что угодно. Аннотации, вероятно, составлялись со слов покойника, или, во всяком случае, с учетом его пожеланий. А едва ли кто-нибудь хотел отправиться в будущее с плохой характеристикой. Вот и получается как с надгробными эпитафиями на старых кладбищах: чем больше написано, тем меньше можно верить. А когда одно имя или только две даты — наверняка кто-то стоящий, но тут нам часто не хватает информации.
