Фрэнк Херберт - Еретики Дюны
— Да, вон там. Ты знаешь их. Их любопытство сильно ограничено. Никаких великих соображений никогда не проникает в их разум.
— Надо так понимать, что вы именно к этому и стремитесь.
— Мы работаем на то, чтобы поддерживать все в таком виде, — сказала она. — Мелкий фильтр, исключает ненужное, кроме представляющего непосредственную ценность для выживания.
— Никаких великих дел, — сказал он.
— Ты оскорблен, но это не играет роли, — сказала она. Для тех, кто во внешнем мире, самое важное в чем? Поем ли я сегодня, будет ли у меня крыша над головой сегодня, под которую не вторгнутся нападающие или отребье? Роскошь? Роскошь — это обладание наркотиком или существом противоположного пола, которое может на время сдерживать зверя.
«А ты и есть — зверь», — подумал он.
— Я уделяю тебе время, башар, из-за того, что понимаю, ты можешь быть для нас ты более ценен, чем даже Муззафар, А он действительно необыкновенно ценен. В текущий момент он получает от нас очередное вознаграждение за то, что ты доставлен к нам в восприимчивом состоянии.
Когда Тег вновь промолчал, она хихикнула.
— По-твоему, ты невосприимчив?
Тег держался тихо. Ввели они какой-нибудь наркотик в его еду? Он видел вспышки своего двойного зрения, указывающие на возможность насилия, но они таяли по мере исчезновения оранжевых крапинок в глазах Преподобной Черницы. Надо, однако, избегать ее ног. Они — оружие смерти.
— Все лишь потому, что ты неверно думаешь об отребье, — сказала она. — К счастью, оно до предела самоограничено. Они понимают это глубинными испарениями своего сознания, но не могут найти время ни на то, чтобы с этим разобраться, ни на что-либо, кроме, непосредственной борьбы за выживание.
— И нельзя этого в них исправить? — задал он вопрос.
— Этого и не должно исправлять! О да, мы следим за тем, чтобы они продолжали смотреть на самосовершенствование, как на огромную причуду, за которой, разумеется, нет ничего стоящего.
— Им нужно отказывать в роскоши, — сказал он.
— Никакой роскоши! Не существование! Это должно быть все время отгорожено барьером, который мы любим называть «Защитным Невежеством».
— То, чего не знаешь, не может тебе повредить.
— Мне не нравится твой тон, башар.
Снова оранжевые крапинки заплясали в ее глазах. Ощущение опасности насилия, правда, уменьшилось. И она опять хихикнула.
— То, чего ты боишься, есть противоположность тому, чего ты не знаешь. Мы учим, что новые знания могут быть опасными. Ты видишь, что отсюда с полной ясностью вытекает: всякое новое знание противоречит способности выживания!
Дверь за Преподобной Черницей открылась, и вернулся Муззафар. Это был изменившийся Муззафар, его лицо горело, глаза блестели. Он остановился за креслом Преподобной Черницы.
— Однажды я буду в состоянии разрешить тебе вот так стоять позади меня, — сказала она. — В моей власти такое сделать.
«Что же они сделали с Муззафаром», — удивился Тег. Тот выглядел почти одурманеным.
— Ты видишь, что у меня есть власть? — спросила она.
Он откашлялся.
— Это очевидно.
— Я башар, помни! Мы только что внесли депозит на нашего верного Муззафара. Ты благодаришь нас, Муззафар?
— Да, Преподобная Черница, — голос его был хриплым.
— Я уверена, ты понимаешь этот вид власти вообще, башар, — сказала она. — Бене Джессерит хорошо тебя подготовил. Они крайне талантливы, но, боюсь, не так талантливы, как мы.
— Мне говорили, что вы слишком многочисленны, — сказал он.
— Дело не в нашем числе, башар. Такие силы, как у нас, могут быть направлены так, что их можно контролировать небольшим числом.
«Она — как Преподобная мать, — по тому, как старается отвечать, не выдавая при этом многого».
— По сути, — сказала она, — такая власть, как у вас, позволяет становиться основой, выживания для многих людей. Затем угроза, что мы заберем у них все это, толкает их к подчинению нашему направлению, — она посмотрела через плечо. — Хотел бы ты, чтобы мы забрали от тебя наши милости, Муззафар?
— Нет, Преподобная Черница, — он и в самом деле задрожал!
— Вы нашли новый наркотик, — сказал Тег.
Смех ее был непроизвольным и громким, почти сиплым.
— Нет, башар, у нас есть старый.
— Вы хотели бы сделать из меня наркомана?
— Как и у всех других, подчиняющихся нам, у тебя, башар, есть выбор: или смерть, или повиновение.
— Это довольно старый выбор, — согласился он. В чем же непосредственная угроза, исходящая из нее? Он не чувствовал угрозы насилия. Совсем наоборот. Его двойное зрение показывало ему обрывистые вспышки очень чувствительных оттенков. Не подумают ли они, что могут закодировать его по-своему?
Она улыбнулась ему — понимающее выражение с чем-то ледяным.
— Будет ли он нам хорошо служить, Муззафар?
— Я думаю, да, Преподобная Черница.
Тег задумчиво нахмурился. Было что-то глубоко греховное в этой парочке. Они шли против всей морали, которой определялось все его поведение. Неплохо помнить, что никто из них не знает о странной перемене в нем, ускоряющей его реакции.
Они как будто наслаждались его смятением.
Тег чуть-чуть успокоился от мысли, что никто из них двоих по-настоящему не радуется жизни. Он понял это, благодаря образованию, полученному в Ордене. Преподобная Черница и Муззафар позабыли или, скорее всего, отвергли все, на что опирается способность к выживанию веселых людей. Он подумал, что, наверное, они больше не способны находить настоящие источники радости в своем собственном теле. А их источники радости — в подглядывании, в роли вечных наблюдателей, все помнящих, как это было до того, как они обратились в то, чем стали. Даже когда они купаются в видимости чего-то, что когда-то означало вознаграждение, они должны будут достигать новых крайностей каждый раз, чтобы прикоснуться краешком своих собственных воспоминаний.
Улыбка Преподобной Черницы расширилась, обнажив ряд белых поблескивающих зубов.
— Взгляни на него, Муззафар. У него нет ни малейшего понятия о том, что мы можем сделать.
Тег слышал это, но он еще и наблюдал глазами, натренированными Бене Джессерит. Ни миллиграмма наивности не осталось в этих двух. Ничто, вероятно, не удивляет их. Никто не может оказаться для них в самом деле новым. И все равно они строят заговоры, что-то замышляют, надеясь, что эта крайность воспроизведет в них памятный им трепет. Они, верно, знают, что это произойдет, и рассчитывают извлечь из нового переживания только еще больше полыхающей ярости, с которой они сделают еще одну попытку достичь недостижимое. Вот как строится их мышление.
Лицо Тега расплылось в тонко рассчитанной улыбке, показывая все мастерство, которому научился у Бене Джессерит. Это была улыбка, полная сочувствия, понимания настоящей радости своего собственного существования. Он думал, что это будет самым смертельным оскорблением, которое он может им нанести, — и увидел, что попал в самую точку. Муззафар воззрился на него полыхающим взглядом. Преподобная Черница перешла от оранжевоглазой ярости к резкому изумлению, потом очень медленно к замерцавшей радости. Она этого не ждала. Это было что-то новое!
— Муззафар, — сказала она, оранжевые крапинки ушли из ее глаз. — Приведи ту Преподобную Черницу, которая выбрана, чтобы пометить нашего башара.
Тег, двойное зрение которого показало близкую опасность, наконец понял. Он увидел свое собственное будущее, бегущее вперед подобно волнам, в то время как в нем нарастала сила. Дикая перемена в нем продолжалась! Он испытал расширение энергии. Вместе с этим пришло понимание выбора. Он увидел себя в виде всесметающего вихря, несущегося через это здание — вокруг него рассеяны тела (Муззафар и Преподобная Черница среди них), и все здание напоминает бойню, когда он его покидает.
«Должен ли я это сделать?» — удивился он.
За каждого, кого он убьет, нужно будет убивать все новых. Он видел, однако, необходимость этого, увидел, наконец, весь замысел Тирана. Боль, которую он ощутил, чуть не заставила его закричать, но он ее подавил.
— Да, приведи мне эту Преподобную Черницу, — сказал он, зная, что тогда на одну меньше ему придется искать и убивать где-то еще в этом здании. Вначале нужно; будет разгромить комнату сканирования, управляющую лазерами.
О ты, знающий о наших страданиях здесь, не забывай нас в своих молитвах.
Вздох над Посадочным Полем Арракина (Исторические Записи: Дар-эс-Балат)Тараза смотрела на порхающий снегопад осыпающихся лепестков на фоне серебристого неба ракианского утра. Прозрачное сияние неба, несмотря на все ее подготовительные изучения материалов по планете, оказалось для нее неожиданным. У Ракиса подготовлено немало сюрпризов. Запах лжеоранжа здесь, на краю сада на крыше Дар-эс-Балата, забивал все другие запахи.
