Владимир Моисеев - Формальные письма к Нине
Красилову изречение понравилось. После окончания съемки он пригласил Измайлова в микроавтобус, где уже был накрыт небольшой столик: баночное пиво, бутерброды с колбасой, порезанная кусочками копченая ставрида, квашенная капуста, миска рыбного салата. Ребята из съемочной группы набросились на пиво, Красилов обошелся без спиртного, сославшись на то, что вечером у него был прямой эфир. Для Измайлова достали бутылку водки. Вроде как, заслужил. Измайлов не отказался, под такую закусь грех было не выпить. Разговорились. Красилова интересовали подробности жизненного пути бывшего научного сотрудника. Измайлов был предельно откровенен. Беседа получилась чудесная. Но закончилась водка, закончилась и беседа. Попрощались. И тут Измайлову пришла в голову показавшаяся ему очень удачной мысль — надо раздобыть материальные доказательства его знакомства с Красиловым. Ловко, а пьяные, как известно, часто бывают необычайно ловкими в проделывании безумных штук, он, воспользовавшись секундной возможностью, стащил из открытого портфеля Красилова первую попавшуюся папку. Никто не заметил!
Утром оказалось, что в папке находятся совершенно секретные документы, регламентирующие основные направления работы средств массовой информации. Собственно, направление было одно — выработать у населения стойкую, иррациональную ненависть к демократии и к людям, которые всерьез стараются развивать в России эту самую демократию. Обвинять их во всех грехах, во всех бедах, во всех преступлениях. Не ждать появления полезных фактов, придумывать их самим. И чем грязнее и бессмысленнее они окажутся, тем лучше. Выбрать несколько видных демократов, называть их не иначе как дерьмократы, и создать им репутацию эталонных врагов народа. Выработать у населения условный рефлекс, чтобы сама по себе фамилия избранного дерьмократа вызывала ненависть. И наоборот, объявлять настоящих воров, бандитов и расхитителей патриотами, размывая у населения представления о сути происходящего. Особое внимание уделять преступникам, задержанным за рубежом и спортсменам, пойманным и дисквалифицированным за употребление допинга — названные лица должны незамедлительно признаваться национальными кумирами.
Цель — понятна. Население должно разочароваться в демократии, раз и навсегда затвердить, что национальная специфика России заключается в поддержании статус-кво между властями и холопами, которым надлежит тосковать по «сильной руке» и беспрекословно подчиняться приказам сверху.
Измайлов внимательно ознакомился с инструкцией, на первый взгляд она показалась ему сюжетом для фантастического романа, не более того. К тому же он смутно помнил, что он уже читал нечто подобное. Порывшись на своей книжной полке он действительно обнаружил фантастический роман, где описывался схожий план, разработанный аналитиками еще под руководством Андропова. Неминуемый крах социалистической экономики и неизбежные кровавые народные бунты, которые обязательно должны были сопровождать этот самый крах, побудили власти придумать свой НЭП. Удержать власть в своих руках можно было, только переведя основания власти из идеологической плоскости в экономическую, попросту говоря, конвертировать в денежные знаки. Особая прелесть ситуации состояла в том, что воруя, убивая и фактически уничтожая страну, можно было строить невинные рожи и, ухмыляясь, твердить: «Мы не виноваты, это вы сами виноваты, мы вам дали свободу, а вы не справились». По замыслу, «накушавшись» свободы, население с удовольствием передавало себя в руки новой политической элиты, которая, если присмотреться, была самая что ни на есть старая. Измайлов вспомнил, как посмеивался, читая все эти измышления. Приятно было сознавать, что это всего лишь фантастика. И тут Измайлов увидел фамилию автора этого сочинения и обомлел. Юрий Красилов. Отец Александра Красилова и к тому же генерал КГБ в отставке. Он сопоставил два документа. С этой минуты он поверил в то, что такой план действительно существует и успешно исполняется.
Собственно на этом содержательная часть романа «Свобода» заканчивается. Дальше начинается беготня. Он убегает, они догоняют. Он убегает. Они догоняют. И так триста страниц.
Обращаю твое внимание на одно принципиальное обстоятельство, немедленно переводящее роман «Свобода» в разряд фантастических произведений. Совершенно не важно, существовал ли в действительности план целенаправленного опошления самого термина «демократия» или это выдумка автора. С таким же успехом можно утверждать, что события в стране развивались неподконтрольно и стихийно, а противники демократии объединились естественным путем. Повторяю, для фантастического романа это абсолютно не важно, поскольку для его написания не требуется документального подтверждения изложенных в нем событий. У романа, как фантастического произведения, совсем другая задача. Достаточно того, что у читателя возникает стойкое понимание главного условия для построения устойчивого государства (все равно как оно будет называться — демократия или еще как-нибудь), а именно, личной заинтересованности людей, проживающих на данной территории. Как только права управления страной передаются узкой группе лиц, немедленно возникает государственное образование (не государство!), в котором большинство обслуживает интересы меньшинства, приватизировавшего власть. Мудры были создатели конституции Российской Федерации, когда четко и ясно объявили, что единственным источником власти в Российской Федерации является ее многонациональный народ, а вовсе не президент, как полагают некоторые.
Полагаю, что роман «Свобода» следует отнести к так называемой «фантастике ближнего прицела». Ее смысл в определении обязательных для исполнения дел. Удивительно, но Конституция РФ, которую я уже цитировал, как важнейший инструмент борьбы с опошлением демократии, была принята 12 декабря 1993 года, то есть через полгода после опубликования романа «Свобода». Совпадение? Может быть и совпадение. Но мне ближе более простое объяснение — роман «Свобода» типичный образец «фантастики ближнего прицела». В легкой и доходчивой форме оставшемуся неизвестным автору удалось разъяснить читателям, что права появляются у человека только тогда, когда он за них борется. А то, что для этого пришлось пускать в дело непроверенные сведения об очередном «заговоре», так это сути дела не меняет. Читатели фантастики, как известно, до дрожи в коленях любят разоблачения всевозможных заговоров, вот автор и решил их порадовать. Получилось занятно.
С наилучшими пожеланиями, Иван Хримов.
Письмо № 12. 2002 г. Петр Махов «Москву не жалко»
Дорогая Нина!
Одним из самых удивительных поводов для написания фантастического текста, вне всяких сомнений, является предчувствие неисполнимой беды. Ощущение близкой катастрофы, которая не может осуществиться — поистине страшное проклятие писательской братии. Всегда грустно, когда человека настигает всепоглощающий иррациональный страх, с которым нельзя справиться, поскольку нельзя победить не существующего противника. Успокаивает одно — эта ситуация не может закончиться плохо, но она не может закончиться и хорошо. Беспочвенный страх способен преследовать человека вечно, от него совсем не просто отделаться, еще труднее его преодолеть. Остается только выплеснуть накопившуюся паранойю на страницы своих сочинений.
Мило, когда фантасты, застигнутые врасплох обозначенным выше недугом, обрушивают на читателей мрачные рассказы о похождениях египетских мумий, пришельцев, ожидавших миллионы лет удобного момента, чтобы захватить Землю и очистить ее от людей, пауках-мутантах, поедающих зазевавшихся прохожих, а также о зомби, вурдалаках, оборотнях и прочей нечисти. В этом случае остается надежда, что здравомыслящая публика отнесется к подобным текстам с естественной иронией, отдавая себе отчет, что перед ними примеры своеобразной литературной игры. Сложнее обстоит дело в том случае, когда страхи связаны с общественно-политическими процессами, происходящими в государстве. Тут уж самый здравомыслящий человек волей-неволей предполагает некоторую вероятность того, что неприятности, предсказанные фантастом, могут исполниться, пусть и не в полном объеме. Как правило, не имеет смысла объяснять, что предсказанные социальные потрясения частенько имеют такое же отношение к действительности, как и похождения муравьев-людоедов из очередной страшилки. Иррациональность доводами рассудка не перешибешь.
Тем ценнее тексты, в которых неосуществимые политические катастрофы подвергаются осмеянию. Как это, скажем, получилось у Петра Махова в его повести «Москву не жалко». Не знаю, испытывал ли автор леденящий душу ужас, когда начинал свою эпопею из жизни «всемогущих» спецслужб, но то, что он довольно быстро понял, что его страхи из разряда неисполнимых — это точно. Махов предлагает смеяться над своими иррациональными страхами. Не исключено, что такой подход позволит отделаться от навязчивых идей лучше горького лекарства.
