Константин Костин - 11 рассказов. (СИ)
Кулак с силой ударил о подоконник. Верных солдат не было.
Глава управления военных исследований генерал Херардо Пало имел доступ к деньгам военного бюджета, связи среди бизнесменов и министров. А вот солдат не было. Даже гвардейцы, охранявшие Крабий остров, и те уже были переданы обратно в штаб Национальной Гвардии…
Крабий остров…
Пятьсот человек, подчиняющихся всем приказам его, генерала. Ладно, пусть четыреста девяносто пять, часть образцов пришло в негодное состояние после всех опытов. Всё равно, пять сотен абсолютно верных людей. Обученных обращению с оружием, пусть и устаревшими «Серпентами», выносливых, устойчивых к боли, отравляющим газам, бесстрашных. С такими можно натворить дел…
Вот только партия…
Генерал схватил угловатую трубку спутникового телефона. Торопясь, набрал номер профессора:
— Профессор Лавадоро?
— Генерал?
Профессор прижал трубку к уху, придерживая листки докладов, вырываемые ветром. Рядом с ним у ворот на базу стоял старший из «обработанных» — Четыре девять девять.
— Профессор, у вас всё в порядке?
— Абсолютно!
— Слушайте меня внимательно, профессор! — генерал от волнения почти кричал, уже не беспокоясь о том, что его услышат. — Насколько прочно прошита в мозгах зомби преданность партии?
— Практически намертво. Фигурально выражаясь, даже не в подкорку, а прямо в древесину.
— Ваш «Водопад» позволит удалить эту преданность?
— Не знаю, надо подумать… Но зачем вам это?
— Вы телевизор смотрите?
— Д-да.
— Преданность партии может стать неактуальной. Ясно?
— Ясно. Кому они будут подчиняться?
— Мне. Лично мне! Понятно?
— Понятно.
— Держитесь за меня, профессор, и не пропадете! Сколько вам понадобится времени?
— Исходя из опыта предыдущих работ…
— Сколько?!
— Неделя.
— Отлично. Как закончите — позвоните.
Генерал нажал кнопку отбоя и вытер пот со лба. Неделя… Недели хватит.
***Уже неделя прошла. Где профессор?!
Власть партии, ещё год назад казавшаяся незыблемой, трещала и качалась. Генерал Пало одним из первых отрекся от партии, сжёг партбилет перед камерами телеканалов и теперь раздавал интервью, рассказывая о том, что он сделал бы, если бы пришёл к власти.
Его популярность в народе росла, однако приверженцы партии — «синекожие» — ещё были сильны. Ничего, мои зомби сделают из вас людей…
Генерал набрал номер острова:
— Профессор.
— Нет, — раздался монотонный голос.
— Кто говорит?
— Четыре девять девять.
— Где профессор?
Пауза.
— Профессор в настоящее время не может говорить по телефону.
Проклятье, где он шляется?!!
— Четыре девять девять, ты знаешь, что должен был сделать профессор? Что я ему приказал?
— Да.
— Он это сделал?
Пауза.
— Профессор сумел перенастроить установку «Водопад» для замены объекта преданности.
— Вы прошли установку?
Пауза.
— Да, все обитатели острова, за исключением профессора, уже прошли обработку на установке.
— Четыре девять девять, я скоро прибуду на остров, чтобы забрать вас в столицу. Вы мне нужны. Тебе понятно?
— Да.
— Передай мои слова профессору.
Генерал положил трубку.
***Генерал выпрыгнул на причал.
— За мной!
Сзади по доскам гулко топали подкованные ботинки гвардейцев: для охраны ему выделили взвод. Крепкие, уверенные в себе ребята, экипированные и вооружённые по последнему слову техники — начальнику ли управления военных исследований об этом не знать? — но зомби лучше, лучше…
Крабий остров был всё таким же: поросшим зелёными лесами, среди которых прятались белые кубики зданий базы. Всё тихо и умиротворенно: на залитой солнцем площадке неторопливо перемещаются туда-сюда знакомые фигурки в одинаковой серой одежде.
— Эй ты! — генерал махнул рукой одному из проходивших мимо «обработанных». — Позови профессора!
«Обработанный» послушно отправился в сторону административного здания.
Через несколько минут к генералу приблизился «обработанный» под номером четыре девять девять. Старший.
— Я же звал профессора.
— Профессор не может подойти к вам.
— Ладно, я сам найду его. Собирай пока всю команду и грузитесь на корабль. Оружие берите с собой.
«Обработанный» не пошевелился.
— Что стоишь? Ты понял приказ?
— Я понял приказ. Предъявите ваши полномочия на отдачу приказов.
— То есть? — растерялся генерал.
— Ваш партбилет.
Партбилет генерала уже давно превратился в пепел.
— Вы должны подчиняться мне!
— Мы должны подчиняться вышестоящим членам партии. Ваш билет.
— Подчиняйся мне! Где профессор Лавадоро?
— Профессор мёртв.
— Он, — медленно проговорил генерал, — не успел перенастроить вас…
— Не успел.
— Сол…
Генерал обернулся к своим бойцам и замер. Все, ВСЕ его солдаты лежали мёртвые, с перерезанными горлами. У каждого тела стоял «обработанный» с аккуратно вытертым ножом.
— Зачем вы их убили?!
— Согласно приказа, мы должны были уничтожить врага, вторгшегося на остров с оружием.
— Этот приказ отдал я!!!
«Обработанный» промолчал. Зачем разговаривать с мёртвым врагом партии, пусть даже пока он ещё жив? Через несколько секунд это недоразумение будет исправлено.
На острове был телевизор, и смотрели его регулярно.
***Тела генерала и его солдат были закопаны рядом со скромной могилой профессора Лавадоро. Разве что надгробий им не ставили.
Мимо прошёл Четыре девять девять. Для всех остальных «обработанных» смерть Лавадоро была естественной, и только он знал, отчего на самом деле умер профессор.
Что почувствует человек, абсолютно преданный какой-либо идее, узнав, что его насильственно собираются этой преданности лишить? В особенности, если этот человек умеет думать и сможет понять, что его собираются использовать против того, что для него в настоящий момент составляет смысл жизни. И КЕМ он будет считать того, кто хочет вытравить у него преданность?
Четыре девять девять отравил профессора, когда убедился, что тот на самом деле собирается пропустить всех через «Водопад».
Крабий остров был секретной базой, поэтому после всех политических пертурбаций о нём просто забыли.
На острове продолжала жить небольшая колония «обработанных».
Они ловили рыбу, охотились, выращивали овощи, обучались военному делу. Они жили. И думали.
Кто знает, до чего они додумаются?
Ведь служение партии — главное. А интересы партии — абсолютны.
Простите, кто?
Первая заповедь провалившегося в прошлое — прежде, чем рваться к Сталину, определись, в своем ли ты прошлом? А то может получиться неудобно…
«Интересная какая программка, — размышлял Николай Быстров, рассматривая экран монитора, — даже как-то сразу не поймешь, для чего служит…»
Окно программы в самом деле было непонятным. Стандартный виндоусовский прямоугольник с красным крестиком в правом верхнем углу. Темно-рыжий фон, вызывающий ассоциации с заржавленной стальной пластиной. На фоне — окна и кнопки. И — ни одной надписи. Россыпь маленьких квадратиков-окошек, в темно-желтых, латунных рамках. В них — яркие цифры на густом черном фоне. У каждого — такие же латунные кнопки, от одной до трех. На кнопках — символы: стрелки в разнообразных направлениях, звездочки, геометрические фигурки. В верхних углах — два верньера, установленных на ноль.
В центре окна — четыре квадрата побольше с горящими желтыми цифрами, в каждом по два.
22-06-19-41.
И четыре кнопки со стрелками вверх-вниз-вправо-влево.
Больше всего окошко напоминало заставку какой-то занимательной компьютерной игрушки, чем и привлекло внимание Николая, любившего потратить пару часов за чем-то вроде «Метро-2», «Call of Duty», «Return to Castle Wolfenstein»… Вторая мировая вообще была коньком Николая.
«Интересно, что за игрушка? Названия нет…»
Была бы возможность спросить у соседа, Николай не преминул бы ею воспользоваться. Однако разговаривать с покойниками он не умел.
Сосед, чьего имени Николай даже не знал, несмотря на то, что тот жил в квартире уже больше года, отличался редкостной нелюдимостью. Высокий, худощавый старик, с прямо-таки ввалившимися щеками, всегда прямой, как клинок, в широкополой шляпе, в сером строгом костюме, он выходил из квартиры только за покупками и иногда — очень редко прогуливался вокруг дома. Кто он такой, не знали даже всеведущие бабки на лавочке у подъезда. Явственно военная выправка, скрытность и окружающая тайна делали его в умах окружающих сотрудником всех известных спецслужб — от ГРУ до НКВД — и ветераном чуть ли не всех войн второй половины двадцатого века. Даже Второй Мировой, хотя в этом Николай на сто процентов был уверен — неправда. Старику на вид было лет семьдесят, не больше. Молод.
