Жерар Клейн - Боги войны. Запрещенная реальность. Зеленая машина.
Снова какое-то пятно появилось на небе. Хотя оно появилось лишь на секунду, Корсон его опознал. Это был гипрон, несомненно, один из скакунов Верана. Полковник не терял времени. Впрочем, выражение это не имело смысла, поскольку гипроны могли легко путешествовать во времени. Мелькавшие гипроны были только разведчиками, рассекавшими прошлое и будущее в поисках беглецов.
Они оказались в центре сферы из гипронов. Солнце заглянуло Корсону в глаза, и он зажмурился. Когда он открыл глаза, солнце гигантским прыжком преодолело небо. Корсон понял: чтобы вырваться из окружения, незнакомец прыгнул во времени. Некоторое время они вели с кавалеристами Верана странную игру, однако исход ее не вызывал сомнений. С каждым прыжком сфера гипронов делалась все теснее. Корсону казалось, что он слышит радостные крики солдат. Солнце танцевало по небу, словно безумное, а планета пульсировала светом дня и темнотой ночи.
Внезапно Корсон увидел, что второй гипрон, гипрон незнакомца, опасно приблизился к ним. Он предостерегающе крикнул, Антонелла повторила его крик. Незнакомец наклонился и захватил в кулак гриву их гипрона. Вселенная изменила цвет и форму, а все знакомые очертания исчезли.
14
Пространство вокруг них освещало разноцветное пламя. Звезды исчезли, а вместе с ними и планета. Тело гипрона казалось кроваво-красным. Атаковавшие их языки пламени били со всех сторон, но пространство, в котором они пульсировали, не имело глубины, и Корсон не мог бы сказать, плясали они в нескольких миллиметрах от его лица или в нескольких световых годах.
Это была картина настоящей Вселенной или, по крайней мере — ее обратной стороны. Гипроны двигались во времени с огромной скоростью, в этом Корсон был уверен, и это искажало перспективу. Человек привык к статичному образу мира. Для него звезды двигаются по небу очень медленно. Силы, которые зажгли их и поддерживали их пламя, действовали слишком медленно, чтобы человек, живущий в нормальных условиях, мог их заметить. Большая часть важных событий в истории Вселенной не касалась его, он ничего о них не знал. Человек воспринимал только узкий диапазон излучений, заполняющих космос. Он мог жить в уверенности, что мир состоит из вакуума, что редкие и изолированные звезды создают разреженный газ, концентрирующийся в определенных местах Галактики.
Но в действительности Вселенная была наполнена до краев. Не было точки в космосе, не связанной с определенным моментом времени, частицей, излучением или любым другим проявлением первичной энергии. В некотором смысле Вселенная была сплошным материальным телом, и сторонний наблюдатель не нашел бы способа воткнуть в нее даже булавку. А поскольку гипроны перемещались во времени с огромной скоростью, Вселенная для кавалеристов имела тестообразную консистенцию. Если бы они достигли абсолютной скорости, подумал Корсон, если бы одновременно оказались в начале и на самом конце Вселенной, они были бы просто размазаны по ней.
При их скорости движения световое излучение было совершенно не видно. Но эти голубые лучи могли быть электромагнитными волнами длиной во много световых лет, а пурпурное излучение могло соответствовать изменению гравитационного поля звезд или целых галактик. Они галопировали во времени, и так же, как кавалерист на полной скорости не замечает камней на дороге, а только самые важные знаки, расположенные рядом с ней, точно так же только основные события в жизни Вселенной воздействовали на их чувства.
Корсон кое-что понял. Он ошибался, думая, что Веран располагал крейсером. И он, и его люди бежали с поля битвы при Эргистале на своих скакунах. Они прибыли перед самым моментом пленения Корсона и Антонеллы, а Эргистал мог находиться хоть на другом конце Вселенной.
Танец пламенных языков замедлился — они тормозили. Светящееся пространство вокруг них разделилось на тысячи пятен, которые уменьшались по мере того, как их пожирала пустота. Вскоре их вновь окружали только светящиеся точки — звезды. Осталось только одно пятно, сохранившее два измерения — золотой диск солнца. Когда небосвод перестал кружиться вокруг них, они оказались над шаром, полностью покрытым тучами. Планета.
Только теперь Корсон заметил, что второй гипрон исчез. Они ушли от погони, но потеряли своего проводника и оказались над неизвестной планетой, привязанные к животному, которым не умели управлять.
15
Отдышавшись, Антонелла спросила:
— Урия?
— Нет, — ответил Корсон. — Эта планета дальше от своего солнца. И созвездия другие. Мы путешествовали и в пространстве.
Они нырнули в тучи, потом попали под мелкий дождь. Гипрон опускался медленно, но уверенно.
Дождь перестал. Они пробили тучи, как пробивают потолок, и увидели сплошную равнину, поросшую травой. Ее пересекала блестящая от дождя дорога, которая начиналась за горизонтом и вела к гигантскому зданию, параллелепипеду из камня и бетона, чья вершина терялась во мраке. Никаких окон. Корсон прикинул, что самая узкая часть фасада имела в ширину не менее километра. “Дом” был гол, гладок и сер.
Гипрон опустился на землю. Корсон расстегнул пояс, обошел животное и помог спуститься Антонелле. Явно довольный, гипрон принялся косить траву жгутиками своей гривы и шумно есть ее.
Трава была ровной, как на газоне. Равнина, в свою очередь, была настолько совершенна, что показалась Корсону искусственной. Дорога была сделана из голубого блестящего материала, а примерно в километре впереди вздымалась могучая стена здания.
— Ты видела уже это место? — спросил Корсон. Антонелла покачала головой.
— Тебе что-нибудь говорит этот стиль? — настаивал Корсон. — Эта равнина, трава, это здание?
Поскольку она не ответила, он спросил:
— Что случится? Сейчас?
— Мы подойдем к этому зданию. Войдем в него, и до этого момента никого не встретим. Что будет потом, не знаю.
— Опасности нет?
— Ничего, что я могла бы предвидеть.
Он внимательно посмотрел на нее.
— Антонелла, что ты думаешь о нашем положении?
— Я с тобой, и этого мне пока хватает.
— Ну, хорошо, пойдем, — сказал он, пожав плечами.
Он двинулся к зданию большими шагами, и ей пришлось почти бежать, чтобы поспеть за ним. Через минуту его заела совесть, и он сбавил темп. Вероятно, Антонелла была единственным его союзником во всей Вселенной. Может, именно поэтому ее присутствие и раздражало его.
Дорога кончилась перед герметически закрытой дверью, размерами под стать самому зданию. Когда они к ней подошли, она бесшумно поднялась вверх. Корсон прислушался, но все было тихо. Все это походило на огромную мышеловку.
— Когда мы войдем, дверь за нами закроется?
Антонелла закрыла глаза.
— Да. Однако внутри нам ничто не грозит. По крайней мере в первые минуты.
Они переступили порог, и дверь начала опускаться. Корсон шагнул назад. Дверь замерла и поднялась вверх. Простая одноэлементная реакция. Корсон почувствовал себя уверенней. Он вовсе не хотел осматривать здание, о котором знал так мало, но нельзя же было вечно стоять на газоне. Рано или поздно они бы проголодались, да и ночь была уже близко. Она могла быть холодной и враждебной. Им требовалось убежище. Нужно было действовать по старому солдатскому правилу: не стоять на месте. Перемещаться и пытаться застать противника врасплох.
Когда глаза их привыкли к полумраку, по обе стороны дороги, уходящей вдаль, стали видны овальные контейнеры, их ряды исчезали в голубоватой дымке.
Ближайший контейнер содержал десять совершенно нагих женских тел, погруженных в фиолетовый газ, который не рассеивался, хотя, казалось, его ничто не удерживает. Женщины лежали неподвижные, застывшие, словно мертвые. Все они были очень красивы и находились в возрасте от восемнадцати до двадцати пяти лет. Казалось, что они имеют какие-то общие черты. Корсон глубоко вздохнул и попробовал прикинуть: если все контейнеры были заполнены точно так же, тогда только в той части, которую он видел, мог быть, по крайней мере, миллион тел.
Антонелла тихо спросила:
— Они мертвы?
Корсон протянул руку и, не встречая сопротивления, погрузил ее в туман. Возможно, он выполнял роль антисептика. Рука, которую он нащупал, была теплой и эластичной, температура ее была не ниже двадцати градусов. В некотором смысле можно было сказать, что женщина жива. Он осторожно взял ее за запястье. Пульс не прослушивался, но сердце, пожалуй, билось. Правда, очень медленно.
— Нет, — сказал Корсон, — они не совсем мертвы.
Слабый ритмичный свет танцевал над ступнями спящих, как семицветная радуга. Корсон задумался, и ему показалось, что он понял значение этого ритма. Это напоминало энцефалоскоп, хотя именно такого устройства он никогда не видел. Две первые цветные полосы были неподвижны.
