Георг Смит - ДИКИЙ ВОЛК(Сборник НФ)
Лицо его было спокойным, но в нем чувствовалось напряжение и сосредоточенность.
— Вы будете сами контролировать свои сны, без помощников? Без контроля?
— Я контролировал ваши сны, а это мой собственный случай, и, конечно, я сам буду первым объектом эксперимента. Это абсолютно этическое обязательство. В моем случае контроль будет полным.
— Я пробовал аутогипноз, прежде чем пристраститься к наркотикам…
— Да, вы упоминали об этом. Конечно, у вас не получилось. Вопрос о сопротивляющемся субъекте, достигшем успешного аутовнушения, довольно интересен, но он ничего не доказывает. Вы не профессиональный психолог, вы же не тренированный гипнотизер, и вообще были выведены из эмоционального равновесия. Я точно знаю, что делаю. Я хочу внушить себе нужный сон во всех подробностях, как будто мой мозг бодрствует. Всю прошлую неделю я делал это, я готовился, Когда Усилитель синхронизирует общий рисунок е-стадии с моей собственностью — j-стадией, мои сны станут эффективными, и тогда…
Губы в кудрявой бороде сложились в напряженную улыбку экстаза, и Орр отвернулся, как будто увидел нечто, не предназначавшееся для других, ужасающее и патетическое.
— Тогда мир станет подобен небу, а люди превратятся в богов!
— Мы уже боги, — сказал Орр, но Хабер не обратил на него внимания.
— Бояться нечего. Опасность существовала — мы знаем это — пока вы один обладали способностью е-снов и не знали, что с ней делать. Если бы вы не попали ко мне, если бы вас не направили в опытные руки, кто знает, что произошло бы? Но вы здесь — я знаю все. Как говорят, гениальность — это способность оказаться в нужном месте и в нужное время!
Он громко рассмеялся.
— Теперь нечего бояться! Все в наших руках. Я знаю, что делаю, что делать и как делать. Я знаю, куда иду.
— Вулканы изрыгают пламя, — пробормотал Орр. — Что?
— Я могу идти?
— Завтра в пять.
— Я приду, — сказал Орр и вышел.
10
Было только три часа. Ему следовало вернуться в свой кабинет и закончить план игровых площадок для юго-восточного пригорода, но он не пошел. Он подумал и отбросил эту мысль. Хотя память уверяла его, что он занимает этот пост уже пять лет, но он не верил своей памяти, работа казалась ему нереальной и не его работой.
Он сознавал, что считает нереальной значительную часть единственной реальности, в которой он сейчас существует. Он подвергался тому же риску, что и душевнобольные. Он мог утратить свободную волю, Он понимал, что нереальность ведет к ужасам и фантазиям. И все же в жизни не было реальности, она была пустой. Сон, создававший, без необходимости этого создания, оказался плоским и мелким.
Он пойдет домой, не станет принимать лекарство, уснет, и пусть будет что будет.
Он спустился на фуникулере в Нижний город, но вместо того, чтобы сесть в троллейбус, пошел пешком к своему району. Он всегда любил ходить пешком.
У Парка радости сохранилась часть старого шоссе — огромное сооружение, вероятно, восходившее к последним безумным конвульсиям дорожной машины семидесятых.
Должно быть, шоссе вело на мост Марквам, но сейчас оно неожиданно обрывалось в воздухе в тридцати футах над Фронте-авеню. Шоссе не разрушали и не перестраивали, должно быть потому, что такое безобразие, на взгляд американца, стало невидимым. Так оно и стояло. Несколько кустов пробилось сквозь дорожное покрытие, а кругом поднимались здания, как ласточкины гнезда на утесе.
Здесь находился самый отсталый район города с маленькими магазинчиками, базарчиками, маленькими ресторанами и прочим.
Все это тщательно пыталось бороться с всеобъемлющим производством-распределением огромных предприятий МПЦ, через которые шло теперь девяносто процентов мировой торговли.
Один из таких магазинчиков находился как раз под шоссе. Вывеска над окнами гласила: «Антиквар», а на стекле выцветшей краской было написано: «Раритеты». В витрине стоял кривобокий глиняный кувшин ручной работы, кресло-качалка с изъеденной молью шалью и различные бытовые предметы: подкова, часы с ручным заводом, какой-то загадочный предмет из маслодельни, фотография президента Эйзенхауэра, треснувший стеклянный шар с тремя эквадорскими монетами, пластиковое сиденье для туалета, разрисованное маленькими крабами и водорослями, старый телевизор. Орр подумал, что именно в таком месте могла работать мать Хитзер. Повинуясь импульсу, он вошел.
Внутри было прохладно и темно. Одну из стен образовывала подпорка шоссе — высокая бетонная плоскость, похожая на стену в подводной пещере. Из-за теней, громоздкой мебели, подлинно древних и подложно древних, но одинаково бесполезных предметов появилась большая фигура. Казалось, она молча плывет вперед. Владельцем магазина был чужак.
Он поднял левый локоть и сказал:
— Добрый день. Хотите купить что-либо?
— Спасибо, я только посмотрю.
— Пожалуйста, продолжайте это занятие, — сказал хозяин.
Он слегка отступил в тень и застыл.
Орр осмотрел старый веер, домашний проектор пятидесятых годов, груду журналов, оцененных очень дорого, взвесил в руке стальной молоток и восхитился его равновесием: хороший инструмент, по-настоящему хороший.
— Сколько? — спросил он у хозяина.
Он гадал, откуда к чужаку попало все это, эти обломки древней Америки.
— Любая цена приемлема, — ответил чужак. Гениальная точка зрения.
— Я хочу вас спросить, что на вашем языке означает слово «яхклу»?
Хозяин снова медленно выплыл вперед, осторожно двигаясь среди хрупких предметов.
— Некоммуникабельно. Язык, используемый для общения с индивидуумами, не содержит соответствующих понятий, Джорджор.
Правая рука, большая, зеленоватая и похожая на плавник, медленно вытянулась вперед.
— Тьюа’к Эпнпе Эннбе.
Орр пожал эту руку. Чужак стоял неподвижно, очевидно разглядывая его, хотя никаких глаз не было видно на его голове — если это голова. Есть ли голова у этих существ? Орр этого не знал, но чувствовал он себя с Тьюа’к Эпнпе Эннбе очень легко.
— Не приходилось ли вам встречаться с некой Лилач? — снова повинуясь импульсу спросил Орр.
— Лилач? Нет. Вы ищете Лилач?
— Я ее потерял.
— Пересечения скрыты в тумане, — заметил чужак.
— В том-то и дело, — сказал ему Орр.
Он взял со стола белый бюст Франца Шуберта примерно в два дюйма высотой.
Лицо Шуберта было спокойно и невыразительно — маленький очкастый Будда.
— Сколько за это?
— Пять новых центов, — ответил Тьюа’к Эннбе.
Орр достал монету.
— Есть ли возможность контролировать яхклу, сделать эту способность такой, какой она должна быть?
Чужак взял монету, величественно шагнул к хромированной кассе, которую Орр принял за антикварный предмет, предназначенный для продажи, Касса звякнула.
— Одна ласточка не делает лета, — сказал чужак, — Многие руки делают нелегкую работу.
Он замолчал, очевидно, неудовлетворенный своей попыткой преодолеть коммуникативную пропасть, постоял с полминуты, потом подошел к витрине и точным, осторожным рассчитанным движением достал одну из древних пластинок.
Это была запись «Битлз» «С помощью друзей».
Чужак протянул пластинку Орру.
— Подарок, — сказал он. — Принят ли подарок?
— Да, — ответил Орр и взял пластинку. — Вы очень добры. Я признателен.
— Приятно, — сказал чужак.
Хотя его механический голос был абсолютно лишен выражения, а внешность не менялась, Орр был уверен, что Тьюа’к Эпнпе Эннбе действительно приятно. Он сам был тронут.
— Смогу проиграть на старом проигрывателе моего домоуправляющего, — сказал Орр. — Большое спасибо.
Они снова обменялись рукопожатием, и Орр вышел.
«В конце концов, — думал он, идя к Корбетт-авеню, — неудивительно, что чужаки на моей стороне. Ведь я их создал. Их, наверняка, не существовало, пока я не придумал их во сне. И вот они есть. Конечно, — продолжал он неторопливо рассуждать, — в таком случае весь мир должен быть на моей стороне, потому что пногое в нем я тоже увидел во сне. Что ж, они и так на моей стороне. Я его часть. Я не отделен от него. Я хожу по земле, дышу воздухом. Я связан со всем миром. Только Хабер другой и с каждым днем становится все более другим. Он против меня, моя связь с ним негативна. И тот аспект мира, за который он отвечал, который он внушил мне, — от него меня отталкивает. Он не чужой человек. Он по-своему пытается помочь людям, но аналогия с лекарством от змеиного яда неправильная. Он говорил о человеке, встретившем другого человека. Тут большая разница. Возможно, то, что я сделал четыре года назад в апреле было справедливо».
Но мысли его, как всегда, отшатнулись от горячего места.
«Нужно помогать другим людям, но нельзя играть в бога перед человечеством. Быть богом — значит знать, что ты делаешь. А просто считать, что ты хочешь добра — недостаточно. Нужно понимать других, чувствовать их. Он не чувствует. Для него ничего не имеет значения. Он видит мир только через свои действия. Больше этого нельзя допускать. Он безумен. Если он получит способность видеть эффективные сны, он всех погубит. Что мне делать?»
