Джеймс Блиш - Звездный путь (сборник). Том 2
— Позвольте мне объясниться совершенно четко! — прервал я его. — Я сам выбрал это поручение, командующий. Я попросил его, уверенный, что смогу выполнить его!
К этому моменту лицо его стало столь же угрюмым, как морда бульдога, и на нем читалось лишь недоверие. Я как можно более жалостливо уставился в его глаза.
— Я вижу, вы все еще не понимаете, командующий.
Я выпаливал эти слова как можно более металлическим тоном. И — для моего уха — этот тон был весьма неплох.
— Мои родители умерли, когда мне было еще совсем мало лет. Меня вырастил и воспитал дядя, и целью всей моей жизни было желание стать журналистом. Для меня Служба Новостей гораздо важнее, чем любое иное общество или человеческое существо на любом из четырнадцати цивилизованных миров. Кредо Непредвзятости Гильдии я несу в своем сердце, командующий. И ключевой статьей этого Кредо является непредвзятость — уничтожение, стирание любых личных чувств, которые могут войти в конфликт или воздействовать хотя бы в малейшей степени на работу журналиста.
Он продолжал угрюмо смотреть на меня из-за своего стола. И, как мне показалось, едва-едва, но намек на сомнение вполз в стальное выражение его лица.
— Мистер Олин, — наконец произнес он. Более нейтральное обращение было определенным просветом по сравнению с формальностями, с которых мы начали наш разговор. — Вы пытаетесь мне сказать, что бы, вы здесь для того, чтобы написав эти статьи, доказать отсутствие предубеждения с вашей стороны по отношению к нам?
— По отношению к вам, или к иным людям или вещам, — ответил я, — в соответствии с Кредо Непредвзятости. Эта серия станет публичным свидетельством нашего Кредо и, соответственно, принесет пользу всем, кто носит плащ журналиста.
Я думаю, что он мне даже и тогда не поверил. Его чувства расходились с тем, что я ему говорил. И принятие на веру моей самоотверженности, должно быть, имело хвастливый привкус, слышимый из уст кого-то, кто, как он знал, не был с миров Содружества.
Но в то же время я говорил с ним на его языке. Суровая радость самопожертвования, стоическая ампутация моих собственных личных чувств в преследовании целей выполнения моих обязанностей правдиво соотносилась с верованиями, с которыми он жил всю свою жизнь.
— Мне понятно, — наконец произнес он. Он поднялся на ноги и протянул мне руку; я тоже поднялся.
— Что ж, журналист, я не могу сказать, что мы рады видеть вас здесь, даже сейчас. Но мы будем с вами сотрудничать в рамках разумного, насколько это будет возможно. Хотя любые статьи, отражающие тот факт, что мы находимся здесь как непрошеные посетители на чужой планете, неизбежно причинят нам вред в глазах людей четырнадцати миров.
— Я так не думаю, — произнес я, пожимая его руку. Он отпустил мою руку и посмотрел на меня с вновь проявившимся подозрением.
— То, что я планирую, будет серией редакционных статей, — пояснил я. — Они будут озаглавлены примерно так: “Обстоятельства оккупации войсками Содружества Новой Земли”, и они полностью ограничатся рассмотрением отношений и позиций вас и ваших людей в оккупационных силах.
Он уставился на меня.
— Доброго дня, — произнес я.
Я уже выходил, когда расслышал его невнятное “Доброго дня” мне вслед. Я покинул его, сознавая, что он совершенно не уверен, сидит ли он на бочке с порохом или нет.
Но, — и я знал, что так будет, — он начал менять свое мнение, как только появились первые статьи серии в выпусках межзвездных новостей. Есть определенное различие между обычной статьей-репортажем и редакционной статьей. В редакционной статье вы можете представлять дело хоть от лица дьявола. И пока вы не соотнесете себя с ним лично, вы можете сохранить свою репутацию беспристрастного наблюдателя.
Я представлял дело за Содружество, в выражениях и терминах самих людей Содружества. Впервые за многие годы о солдатах Содружества писалось в межзвездных новостях без вредной критики. И конечно же, для самих людей Содружества, всякая излишняя критика рассматривалась как предубежденность против них. Ибо они не знали полумер в собственной жизни и не признавали таковой в чужаках. К тому времени, когда я уже наполовину завершил работу над серией, первый командующий Вассел и все его оккупационные силы приняли меня настолько близко к своим угрюмым сердцам, насколько может быть принят человек, не рожденный в мире Содружества.
И конечно же, серия вызвала вой со стороны новоземлян, которые потребовали, чтобы и их взгляды на оккупацию также были описаны. И очень хороший журналист по имени Моха Сканоски был прислан Гильдией для этого.
Но я уже получил первые удачные замечания публики. Однако сами статьи возымели столь сильный эффект, что они почти что убедили меня, что в них правда. В словах присутствует волшебство, когда ими хорошо управляют. И когда я закончил всю серию, я был готов найти в себе какое-то оправдание и симпатии к этим несгибаемым людям спартанской веры.
Но со мной был мой клайдхэмор, пока еще не заостренный и не укрепленный, висящий на каменных стенах моей души, который не мог поддаться подобной слабости.
Глава 18
И все же я по-прежнему находился под пристальным наблюдением моих коллег по Гильдии. И по возвращении в Сент-Луис, на Землю, среди своей почты я обнаружил послание Пирса Лифа.
Дорогой Тэм,
Ваша серия статей оказалось весьма похвальной работой. Но, имея в виду наш последний разговор, я подумал, что прямые репортажи создали бы вам лучший профессиональный рейтинг, чем разборка с фоновым материалом подобного рода.
С наилучшими пожеланиями вашему будущему П. Л.В этом читалось совершенно четкое предупреждение о том, чтобы я лично не оказался вовлеченным в ситуацию, которую, как я ему объяснил, собирался исследовать. Это могло вызвать задержку с планировавшимся путешествием на Святую Марию. Но как раз тогда Донал Грин, занявший пост главнокомандующего на мирах Содружества, провел свою невозможную — военные историки утверждали: “невозможно поразительную” — атаку на Ориенте, ненаселенную планету в той же звездной системе, где находились экзотиканские миры. И в результате рейда, как почти немедленно обнаружили все четырнадцать миров, он заставил сдаться большую часть космофлота Экзотики и полностью разрушил карьеру и репутацию Женевьева бар-Колмэйна, тогдашнего командующего орбитальными космосилами экзотиканских миров.
В результате реакция против Содружества, ибо экзотиканцы были весьма уважаемы на всех четырнадцати мирах, полностью стерла внимание, вызванное серией моих статей. И этому я был рад. Чего я надеялся достичь, публикуя их, того и достиг, а именно, полевой командующий оккупационных сил Вассел стал относиться ко мне с меньшей подозрительностью.
Я отправился на Святую Марию, небольшой, но плодородный мир, который вместе с Коби — миром шахт — и несколькими ненаселенными кусками камня, вроде Ориенте, входил в звездную систему экзотиканских миров Мары и Культиса. Официальной целью моего визита являлось наблюдение эффекта военной катастрофы на Ориенте, население которой составляли в основном сельские жители, по большей части исповедующие римско-католическую веру.
Хотя не существовало никаких официальных связей между ними, за исключением пакта о взаимопомощи, Святая Мария по своему расположению и географии представляла собой почти вассала более крупных и несравненно более могущественных экзотиканских миров. Как и все, имеющие богатых и могущественных соседей, Святая Мария, ее правительства и дела в основном зависели от происходящего на экзотиканских мирах. И это могло представлять интерес для читающей публики четырнадцати миров: как неудача экзотиканских миров на Ориенте изменила направление политических ветров и мнений на Святой Марии.
Примерно через пять дней “дергания за струны” я добился интервью с Маркусом О’Дойном, в прошлом президентом и политическим лидером так называемого Голубого Фронта, партии, не находящейся сейчас у власти на Святой Марии. Одного лишь взгляда оказалось достаточно, чтобы понять, что его просто разрывает плохо скрываемая радость.
Мы встретились в его гостиничной резиденции в Блаувэй-не, столице Святой Марии. Он был примерно среднего роста, с большой головой. Черты его лица тоже были достаточно крупными: под вьющимися седыми волосами скрывался большой лоб. Голова неуклюже располагалась на его округлых и весьма узких плечах. То и дело во время беседы он по привычке повышал голос, словно находился на трибуне во время митинга. Эта привычка не вызывала моей симпатии к нему. Его выцветшие голубоватые глаза сверкали, когда он что-нибудь говорил.
— …Пробудило их, клянусь… Георгием! — произнес он, как только мы уселись в огромные кресла, расположенные в гостиной его резиденции, с выпивкой в руках. Он на мгновение замер, набирая воздух, и закончил фразу с ударением на… Георгий. Словно добивался, чтобы я заметил, что он хочет использовать имя святого, но вовремя сдержал себя. Я быстро понял, что это была его обычная уловка — останавливать себя в последний момент от произнесения непристойностей или богохульства.
