Фрэнк Херберт - Еретики Дюны
Это было частью их маскировки, поняла Луцилла: делай то, что делают все другие в этом квартале, но ей отнюдь не светила перспектива поесть в этом месте — нисколько, если судить по доносящимся запахам.
Здесь явно только что было много народу, но, когда они вошли, харчевня уже начинала пустеть.
— Эту забегаловку очень хвалят, — сказал Бурзмали, когда они сели за мехаслог, ожидая появления проекции меню.
Луцилла наблюдала за уходившими клиентами. Ночные рабочие с ближних фабрик и контор, подумала она. Они казались встревоженными в своей спешке, быть может, боялись того, что с ними могут сделать, если они опоздают.
Луцилла загрустила: в Оплоте она была полностью отрезана от всей жизни планеты. Ей не нравилось то, что сейчас узнавала о Гамму. До чего же убогое местечко эта забегаловка! Табуреточки у стойки справа от нее были поцарапанными и потрепанными. Стол, многократно вытертый и продраенный пескодральщиками, уже никаким вакуумным очистителем (сопло которого виднелось рядом с ее левым локтем) невозможно было привести в должный вид. Не было даже признака самого дешевого соника для поддержания чистоты. В царапинах стола скапливались остатки еды и прочая гадость. Луцилла содрогнулась. Она не могла избежать чувства, что ошиблась, отделясь от гхолы.
Она заметила, что перед ними проявляется проекция меню, и Бурзмали уже изучает его.
— Я закажу и для тебя, — сказал он.
Бурзмали говорил так, будто он не хочет, чтобы она совершила ошибку, заказав нечто такое, что женщина Хорм должна избегать.
Ее уязвило чувство своей зависимости. Она ведь Преподобная Мать! Она обучена давать приказания в любой ситуации, быть хозяйкой своей судьбы. До чего же все это изнурительно. Она показала на грязное окно слева от нее, где были видны люди, проходящие по узкой улочке.
— Я понесу убытки, если мы будем медлить, Скар.
«Вот так! Это очень подходит к роли».
Бурзмали чуть не вздохнул. «Наконец-то! — подумал он. — Она опять стала действовать как Преподобная Мать». Он не мог понять отстраненного отношения, охватившего ее при взгляде на город и его население.
Из подвального люка на стол выскользнули два молочных напитка. Бурзмали выпил свой одним глотком. Луцилла попробовала питье сначала кончиком языка, определяя его содержимое. Поддельный конфект, разведенный соком, ароматизированным ореховым запахом.
Бурзмали показал подбородком вверх, указывая ей, что это надо быстро выпить. Она повиновалась, скрыв гримасу отвращения от химических ароматов. Внимание Бурзмали было приковано к чему-то за ее правым плечом, но она не осмеливалась обернуться. Это было бы вне роли.
— Пошли, — он положил монетку на стол и заспешил на улицу.
Он улыбался как жадный клиент, но в глазах его был страх.
Темп жизни на улицах изменился. Стало уже меньше народу. Затененные двери источали более серьезное чувство угрозы. Луцилла напомнила себе, что она по роли представляет могущественную гильдию, чьи члены недостижимы для обычной жестокости городского отребья, и немногие люди, которых они все-таки встречали на пути, в самом деле уступали ей дорогу, взирая на драконов на ее облачении с явным благоговением.
Бурзмали остановился в дверях.
Эта дверь была совсем такой же, как и другие вдоль этой улицы — чуть отстоящая от тротуара, такая же высокая, что казалась уже, чем была на самом деле. Старомодный засов перекрывал вход. Ничто из более новых систем не проникало в эти трущобы. Сами улицы, приспособленные только для граундкаров, свидетельствовали об этом. Она сомневалась, что в целом этом районе найдется хотя бы одна крыша-подушка. Не было видно или слышно ни флиттеров, ни топтеров. Однако доносилась музыка: слабое шуршание, напоминавшее симуту. Что-то новое у приверженцев симуты? Это, несомненно, такой район, где наркоманы должны чувствовать себя как дома.
Луцилла с торопливостью взглянула на фасад здания, Бурзмали же двинулся вперед и дал знать об их присутствии, отомкнув дверной засов.
Фасад здания был без окон. Только слабо сверкали телеглазы здесь и там в тусклом отсвете древней пластали. Это были старомодные телеглазы, отметила она, намного больше современных.
Дверь, расположенная глубоко внутри теней, повернулась вовнутрь на безмолвных петлях.
— Сюда, — Бурзмали подался вперед и принудил ее идти за собой, потянув за локоть.
Они вошли в тускло освещенный холл, в котором витали запахи экзотической еды и горькой эссенции. Ей понадобился лишь миг, чтобы определить некоторые из запахов, ударивших в нос. Меланж. Ни с чем не спутать этот густой запах корицы. И конечно, симута. Она узнала также жженый рис и соли хигита. Кто-то маскировал нечто другое под видом приготовления пищи. Здесь производили взрывные устройства. Она вначале хотела предостеречь Бурзмали, но передумала. Ему нет надобности знать об этом, и в ограниченном пространстве могли быть уши, которые услышат все, что она скажет.
Бурзмали двинулся по затемненной лесенке с тусклым глоускрипом вдоль косой несущей доски. На вершине лестницы он нашел спрятанный выключатель, скрытый за одним из пятен перепачканной стены. Не раздалось ни звука, когда он надавил на этот выключатель, но Луцилла почувствовала перемену в движениях всюду вокруг них. Тишина. Это был новый вид тишины в ее опыте: настороженно притихшая готовность к бегству или к насилию. Хоть в лестничном пролете и было холодно, но озноб, пробравший ее, был не от холода. За дверью с замаскированной пятном кнопкой раздались шаги. Выглянула седоволосая карга в желтом халате, открыла дверь, глянув на них сквозь нависавшие кустистые брови.
— А, это вы, — дрожащим голосом сказала она, отошла в сторону и пропустила их.
Луцилла быстро оглядела комнату, услышав, как позади захлопнулась дверь. Это была комната, которую ненаблюдательный человек мог бы посчитать ветхой, но это было лишь внешнее впечатление, скрывавшее высокое качество. Сама ветхость и неряшливость были для маскировки. Мебель и маленькие безделушки выглядели чуть заношенными, но здесь не возражали против этого. Чья это комната? Старухи? Она с трудом ковыляла по направлению к двери слева от нее.
— Нас не нужно тревожить до зари, — сказал Бурзмали.
Женщина остановилась и обернулась.
Луцилла внимательно в нее вгляделась. Нет ли кого другого под лживо преклонным возрастом? Нет. Возраст настоящий: каждое движение отмечено ненадежностью — дрожащая шея, непослушное мускулам тело.
— Даже если кто-нибудь важный? — спросила старуха дрожащим голосом.
Ее глаза дернулись, когда она говорила. Рот приоткрывался лишь чуть-чуть, чтобы издать необходимые звуки, выпуская слова, словно зарождавшиеся глубоко внутри. Ее плечи, согнутые годами, проведенными над какой-то повседневной работой, не могли выпрямиться достаточно, чтобы она могла взглянуть в глаза Бурзмали. Она вместо этого посмотрела мимо — странная, уклончивая поза.
— Какую важную персону ты ждешь? — спросил Бурзмали.
Женщина вздрогнула, и ей понадобилось время, чтобы понять.
— Очень важные фигуры заходят сюда, — ответила она.
Луцилла распознала сигналы ее тела и сказала Бурзмали:
— Она с Ракиса!
На Луциллу устремился пытливый, пристальный взгляд старухи. Древний голос произнес:
— Я была жрицей, леди Хорму.
— Конечно, она с Ракиса, — сказал Бурзмали. Его тон предостерегал Луциллу не задавать вопросов.
— Я не причинила вам зла, — прохныкала карга.
— Ты до сих пор служишь Разделенному Богу?
Вновь понадобилась долгая пауза, прежде чем старая женщина ответила.
— Многие здесь служат великому Гулдуру, — произнесла она.
Луцилла, поджав губы, еще раз осмотрела всю комнату. Эта старуха резко упала в ее глазах.
— Я рада, что не обязана убивать тебя, — сказала Луцилла.
Челюсть старухи отпала в пародии на удивление, а по губам потекли слюни.
Потомок ли она Свободных? Луцилла почувствовала, как ее пробирает дрожь отвращения. Эта неприкаянная нищенка была рождена от людей, ходивших с высоко поднятой головой, гордой походкой, от людей, которые умирали мужественно. Эта могла умереть только хныча.
— Пожалуйста, доверяйте мне, — прохныкала старая карга и быстро покинула комнату.
— Зачем ты это сделала? — спросил Бурзмали. — Это те самые, кто доставят нас на Ракис!
Луцилла просто взглянула на него, почувствовав в вопросе страх. Это был страх за нее.
«Но ведь я не кодировала его», — думала Луцилла.
С чувством потрясения она осознала, что Бурзмали разглядел в ней ненависть.
«Я ненавижу их! — подумала Луцилла. — Я ненавижу людей этой планеты!»
Это была опасная эмоция для Преподобной Матери. И все же она жгла ее. Эта планета преобразила ее таким образом, которого она не хотела. Она желала осознания того, что могут случаться подобные вещи. Понимание разумом — это одно, а жизненным опытом — совсем другое.
