И. Хо - 666. Рождение зверя
– И что ты собираешься делать?
– Ты имеешь в виду источник абсолютной власти, который вы искали?
– Конечно.
– Я оказался в правильном месте в правильное время. Мировой порядок ждут кардинальные перемены. Очень скоро цивилизация будет выглядеть совершенно иначе. Главная проблема любого правителя, одержимого идеями всеобщего блага, заключается в том, что установленные им правила и предписания не соблюдаются. Один человек, сколь бы мудр, прозорлив и добродетелен он ни был, не может сам вникнуть в то, что происходит у подножия горы. У него нет сил проконтролировать вертикаль собственной власти, проследить за тем, чтобы возникающие в социуме коллизии разрешались справедливо. И чем больше государство, тем сложнее соблюсти общественный интерес и тем выше вероятность отрыва и загнивания правящего в ней слоя. Поэтому возникают различные системы надзора. Но любой надзиратель тоже подвержен слабостям, и за каждым надсмотрщиком приходится ставить другого. Так может продолжаться до бесконечности. Тоталитарный порядок и демократия с разделением властей являются полярными системами, имеющими одну базовую функцию – контроль. Но все формы контроля несовершенны, ибо несовершенна сама природа человека. Homo homini lupus est[107]. Так больше не будет. От меня невозможно скрыться, я вижу все, что происходит на земле, над нею и под нею, мне доступны помыслы каждого из живущих. Отныне править миром будут не слабые и безвольные люди, подверженные метафизическому соблазну, а существа из иной реальности. Мы переводим эту вселенную на ручное управление.
– Наш народ ждал этого четыре тысячи лет, – прошептала Беатриче. – А ты и мои мысли сейчас видишь?
– Конечно.
Беатриче зарделась. Она ведь сейчас думала о нем, о том, что теряет его, превращаясь из принцессы в жрицу. Кирилл тоже думал об этом. Он вдруг осознал, что детство прошло и любовь покидает его вместе с прежней личиной, остается в ней безвозвратно. В своей новой сущности он не сможет жить обычной земной жизнью, не сможет испытывать обычные человеческие желания. «Хотя почему нет? – убеждал он сам себя. – Ведь частью своей и вторым рождением своим я – человек. Значит, мне не может быть чуждо все человеческое». Два начала боролись в нем, перетягивая канат соединяющей их души. Он понял, что стал заложником этой борьбы, которая теперь будет продолжаться вечно, как борьба инь и ян, закрученных в одном вневременном клубке. Потемкин попытался усилием воли развести по углам ринга две сущности, но ему это не удавалось. В этот момент он почувствовал источник боли рядом с собой. Это был Гавриил, который, наконец, принес его заказ. Халдей еле держался на ногах.
– Присядьте, Гавриил. – Потемкин кивнул на свободный тюфяк у столика. – Вы, кажется, неважно себя чувствуете?
– Неужели это так заметно? – удивился халдей. – Вы что, врач? Или, может, обладаете телепатическими способностями?
– И то и другое, – спокойно ответил Кирилл.
– Вы хотите сказать, что можете определить это на взгляд?
– Несомненно. То, что я скажу сейчас, вряд ли вас обрадует, но не дайте сожалению овладеть вашей душой.
– В каком смысле? – Выражение лица Гавриила из недоверчивого стало испуганным. – Что вы имеете в виду?
– У вас панкреонекроз. Поджелудочная железа сгнила и пожирает саму себя, отравляя ядом чрево. На данной стадии это, увы, смертельный недуг. Никакой врач вам уже не поможет.
– Но как… – начал Гавриил и запнулся.
Он совсем побледнел, лицо его исказилось – от приступа боли и жалости к самому себе. Халдей почему-то сразу поверил, что этот человек сказал правду. «С другой стороны, – лихорадочно соображал он, – если он способен таким чудесным образом определеть болезнь, может, он сможет излечить ее. Всегда есть надежда на чудо».
– Да, Гавриил, – поддержал его Потемкин. – Dum spiro, spero[108].
– Ты же не дашь ему умереть, Элохим! – решительно вмешалась в их разговор Беатриче.
– Конечно, милая Бета, – улыбнулся Кирилл. – Гаврилл оказался здесь и сейчас, а здесь и сейчас ему умереть не суждено.
Он посмотрел на бокалы с водой, и вода начала быстро мутнеть. Через мгновение она окрасилась в густой цвет венозной крови. Кирилл поднял свой бокал:
– За новый мир!
Беатриче и Гавриил молча чокнулись с ним. Бета осторожно отпила глоток, а халдей осушил свой бокал залпом.
– Какое прекрасное вино! – воскликнула фея. – Что это? Как оно называется?
– У этого букета нет названия, – ответил Потемкин. – Это кровь моя. В ней источник счастья и вечная жизнь.
Халдей вдруг почувствовал невыразмое облегчение. Его боль и тревога прошли, он понял, что у него больше нет язвы, о которой говорил этот странный человек, который уже находился внутри его.
– Ми зей?[109] – кивая на Кирилла, спросил он у Беатриче.
– Это наш царь, Гавриил, – ответила фея, – И у тебя нет никакой надобности скрывать от него свою речь. Он видит не только наши слова, но и помыслы.
Сигорец, будто испугавшись ее речи, встал и пошел к бару. Беатриче сделала еще глоток. Сладкий дурманящий напиток потек у нее по жилам, и где-то внутри вспыхнула яркая точка. В ней будто поселилось иное существо, от которого исходили теплота и забота. Беатриче поняла, что это и есть он, и почувствовала безграничный покой. Не открывая рта, она обратилась к нему:
– Спасибо, Альфа.
Это слово тронуло его и опять потянуло назад, в прошлое. Волнуясь, он собрался с мыслями и, точно так же не шевеля губами, спросил:
– Скажи мне, принцесса, а если бы я не был тем, кем являюсь сейчас, ты полюбила бы меня?
Беатриче ждала этого вопроса, она хотела, чтобы он задал ей его.
– Конечно же, солнце мое. Я уже прокляла себя за то, что показала тебе дорогу домой. Умом я понимаю, что поступила правильно, но сердцу не прикажешь… Будь у меня возможность все вернуть хотя бы на несколько часов назад, я бы сделала все иначе.
– Но ты понимаешь, что тогда этот мир был бы обречен и жить нам осталось бы совсем недолго?
– Если нам суждено прожить всего один день или час, я хотела бы прожить его с тобой.
Потемкин увидел, как глаза ее наполнились слезами. Он схватился за голову.
– Если был вход, должен быть выход, – пробормотал он. – Исида сказала, что у меня свободная воля, что предопределения нет. В данный момент моя воля заключается в том, чтобы не быть тем, в кого я превращаюсь. Потому что мой дом здесь, а не там.
Кирилл смотрел на бездонный бриллиантовый океан впереди и полыхающее небо, раскрывшееся над ними. Визжа, как на американских горках, черные звезды скатывались к линии горизонта, поднимая голубоватые всполохи. Из радужных волн со смехом выпрыгивали какие-то странные хвостатые существа. Сделав несколько пируэтов, они падали обратно в искрящуюся воду. Завороженный этим зрелищем, Потемкин встал и сделал несколько шагов к воде. Он чуть было не опрокинул стоявший на его пути железный мангал. Кирилл остановился и заглянул внутрь. Это была вполне обычная жестяная коробка. От нее веяло жаром – видимо, кто-то из посетителей недавно заказывал шашлык. На дне тлели угли, которые образовывали причудливую массу, переливаясь и меняя очертания. Рубиновое свечение, покрытое ажурным слоем золы, переходило от одного фрагмента к другому. Все вместе производило впечатление живого существа иной, не человеческой и даже не материальной природы. Неожиданно кружева углей начали складываться в рисунок. Это был череп. Потемкин отчетливо увидел провалы глазниц, носа, рельефные челюсти, которые быстро покрывались горящими слоями углей. Страшная маска окончательно обрела очертания лица, и рот ее раскрылся. Раздался сдавленный, будто пропущенный через синтезатор, глухой голос:
– Хау, Хор, аахча ахаба хриабохоя?[110]
Кирилл отшатнулся, но тут же взял себя в руки и посмотрел на мангал.
– Отец?
– А как ты думал?
– Неожиданно как-то…
– Привыкай. Тяжело тебе сейчас, да?
– Да, – признался Кирилл. – Скажи мне, можно ли вернуть все назад? Могу ли я отказаться?
Осирис задумался, наморщив лоб.
– Это возможно. Твоя воля сильнее предначертания. Я не могу преодолеть это. Но ты должен отдавать себе отчет в том, какие у этого решения могут быть последствия.
– Какие же?
– Во-первых, это означает, что ты умрешь. В смысле не ты, а твоя плоть. Такая неприятность рано или поздно случается с каждым из тех, кто родился здесь. Со мной, например, это тоже когда-то случилось. – Лицо гулко рассмеялось и закашлялось пеплом. – А что тебя, собственно, не устраивает? В чем причина такого странного малодушия? – Глаза Осириса зажглись, и Кирилл понял, что он проник в его сознание. – Мда, вижу родную кровь. Мне жаль, что у тебя возникло такое желание. Но ты мой любимый сын, и поэтому я могу показать тебе дыру в заборе. Самое главное – побег должен быть совершенно осознан.
