Ольга Чигиринская - Мятежный дом
Второе. Я не хуже вас знаком с разведданными. Христианизация оккупированных планет продвигается достаточно пугающими темпами. Не говорите мне, КТО там принимает крест — я знаю, что это или гемы, или карьеристы, которые хотят пробиться в имперский мейнстрим. Но карьеристы они в этом поколении. Их дети будут уже зелотами.
Третье, главное. Среди тех, кто желает дому Рива гибели — не только имперцы. Там полно предателей, перебежавших на их сторону, когда удача отвернулась от нас. Предателей, которые знают — особенно теперь, после Элении — что дом Рива нельзя предавать безнаказанно. Даже если Империя захочет нас выслушать — они выпрыгнут из кожи, чтобы пустить нас в распыл раньше, чем это произойдет.
— Так было бы, — спокойно сказала Аэша Ли. — Если бы не мудрый ход, предпринятый покойной цукино-сёгун. Благодаря ему, мы имеем посредника, который почти наверняка будет выслушан имперской стороной, — она поклонилась Бет.
— Й-я? — изумилась девушка.
— Эльза? — Рихард изумился не меньше.
Аэша Ли кивнула.
— Да, сеу Элисабет. И… ее имперские родственники.
Шнайдер нахмурил брови и, кажется… задумался. На какую-то секунду. А потом решительно мотнул головой, словно стряхивая наваждение.
— Нет. Это слишком призрачный шанс, и если мы поставим на него — потеряем все и сразу. Я не цепляюсь за власть и не цепляюсь за жизнь. Поэтому тот, кто захочет подписать мир с Империей, должен будет сначала переступить через мой труп. Вопрос я объявляю закрытым.
— Так вы вызвали нас не для того, чтобы посоветоваться? — Аэша Ли снова приподняла брови.
— Я вас вызвал, чтобы поставить в известность о начале операции и выслушать предложения относительно того, как ее лучше провести. Кроме того, я должен ознакомить вас с двумя указами, которые пойдут на подпись к Тейярре и будут скреплены Алмазной Печатью.
Шнайдер раскрыл перед собой на столе обтянутую кожей папку и вынул из нее несколько листов полимерного пергамента, на которых были распечатаны копии указа, по одной каждому участнику заседания.
«О создании Трудовой Армии», — прочитала Бет на первом.
«Об элиминации генетически модифицированных существ» — на втором.
* * *Илихау притащил льда из холодильника своей матери, его рассыпали по нескольким пакетикам и Данг прикладывал этот лед то к разбитой морде, то к бедру, то к боку.
Каждый боец терпит поражения. Но бойцам-профессионалам платят за выход на ринг, независимо от того, победили они или нет. Любителям, таким, как Данг, платят только в случае победы. Значит, на этой неделе Ван-Юнь опять будет давиться каппами. Значит, не получится прикупить хорошую зимнюю курточку… Кой черт, какая разница, сколько денег недополучено — главное, что ты, а не твой противник, лежишь с раздавленными ребрами и разбитой мордой!
Пора завязывать, подумал Данг. Уже семнадцать, пора завязывать. А то не доживешь до призывного возраста, тебе вобьют переносицу в глотку, как ты это случайно сделал с одним несчастным ублюдком; тебя сделают хромым или слепым, или трясущимся инвалидом, у которого каша вместо мозгов. Пора завязывать. Но вот чем жить тогда?
Появился пляшущий лучик — кто-то шел к укрытию. Нышпорка высунулся в люк с фонарем и осветил лицо пришельца.
— Это Флорд, — пискнул он.
— Охайо, — раздался снаружи голос Рана. Новоприбывший спрыгнул в люк, пролез между сидений, грохнул об пол своим рюкзаком, в котором вечно что-то дребезжало и, увидев лицо Данга, сказал:
— Симатта. Кто это тебя так?
— Посмотрел бы ты на того парня, — Данг попробовал молодцевато усмехнуться, но губы слишком болели. — Я продул.
— Со всеми бывает, — кивнул Ран. — Наверное, тебе пора завязывать с этим.
— А что жрать?
— У тебя есть дом. Ты им нужен.
Данг болезненно хмыкнул.
— А на кого оставить Сурков? На тебя, Флорд?
Ран помотал стриженой головой.
— У меня своя стая.
— То-то и оно.
Элал смотрел на своего капитана и думал что если бы его сегодня отволтузили сильнее, совсем в лежку — это было бы здорово, потому что тогда между ним и капитанством в банде стоял бы один только Ран, а этого блаженного придурка устранить совсем несложно.
И он, Элал, не только пас бы Сурков, но был бы при Итивакай, потому что сегодня ночью, во время налета на транспорт с импортным товаром, погиб один из бойцов Нешер.
Элал покрутился еще немного возле Данга, а потом покинул свалку и двинулся в направлении Храмовой Дороги. Эта широкая улица (где действительно полно было храмов самых разных религий) соединяла Муравейник и Высокий Город. Штаб-квартирой Итивакай в Высоком Городе был ресторан и игорный дом «Дарума», и путь до него лежал неблизкий, так что если Элал хотел поймать кого-то на входе (а еще лучше — прийти с запасом), ему следовало торопиться — ведь пользоваться общественным транспортом он не мог, все свои деньги он истратил на покупку бутылки дорогого вина, а пешком путь туда лежал неблизкий. Вот когда он сделается бойцом Итивакай, он сможет хоть каждый день раскатывать в наемном портшезе. Даже самый последний бык в банде не ездил общественным транспортом и никуда не ходил пешком. Те, у кого не хватало пока денег на машину, брали наемные экипажи.
У Элала был в банде знакомец, Ганта, служивший когда-то помощником бортмеха на корабле, где отец Элала был капитаном. Этот парень мог составить ему протекцию, и Элал сейчас сильно на него рассчитывал. Ночью они потеряли бойца — значит, будут поминки, и этого шанса упускать нельзя.
Из дверей храмов тянуло куреньями, голографические штендеры мигали всеми цветами радуги, заманивая паству, наперебой предлагая амулеты, чудотворные снадобья и, конечно, заступничество бога за умеренную цену. Храмовая улица была удачной прелюдией к Высокому городу — если ты шел из Муравейника. И наоборот.
Элал остановился перед одним из алтарей, порезал свою ладонь и помазал губы бога собственной кровью. Больше у него ничего не было — только своя плоть и кровь, которую он рассчитывал продать в Итивакай. Все свои деньги он тратил на приличную одежду — не щегольскую, как у Сета, а просто пристойную. Но еще больше уходило на то, чтобы угощать эту скотину, Ганту, и его девок.
Ничего, это недолго, сказал он себе, поправляя прическу перед витриной. Сегодня. Все должно решиться сегодня. Данг мог бы выиграть все это в лотерею, но он лежит побитый и вспоминает, как дышать, а Флорд — блаженный дурак, и лишь у него, Элала, все получится как надо…
Остаток времени до вечера он провел в маленьком парке перед «Дарумой», стараясь не попадаться на глаза охране, но при этом видеть вход. И когда у пандуса запарковался карт Ганты, Элал встал и пошел — достаточно быстро, но (как ему казалось) несуетливо.
— О, привет, Ганта, — сказал он, как бы случайно проходя мимо.
— Не сейчас, — в нос (пущей суровости ради) сказал Ганта. — Мы бангера потеряли. Будем поминать.
— Так вот, я услышал, что у вас такое горе, — заторопился Элал. Ганта уже шел ко входу в кабак, и мальчишка испугался, что не успеет. — Вот, купил в подарок, не побрезгуйте…
Ганта остановился за три шага до входа, осмотрел придирчиво дорогую импортную бутылку, а потом одобрительно кивнул и сказал охраннику, кивнув через плечо на Элала:
— Этот со мной.
Сердце в груди юного Сурка подпрыгнуло от счастья. С этой секунды он уже не принадлежал к числу побродяжек, которых следовало гнать от «Дарумы» в три шеи — он входил в «Даруму» как кандидат в ряды Итивакай.
— Ты же смотри не подведи меня, — шепнул ему Ганта.
В зале не было никого, кроме пяти-шести рядовых быков. Элал скромно держался в стороне, пока эта братия обменивалась радушными объятиями и хлопками по спине, громко называя по имени убитого товарища, выражала свою скорбь. Когда в зал вошел человек статусом повыше, чем обычный бангер — этикет сразу же переменился: рядовые бойцы поприветствовали его коротким поклоном. Зато он, в свою очередь, начал обмениваться со следующим равным, вошедшим в зал, такими же радушными объятиями — но уже без скорбных выкриков: погибший был обычным стрелком, и высшие по отношению к нему выражали скорбь скупо. Бурные проявления чувств разрешались только тому из высших, кто состоял с низшим в родственных отношеньях или в любовной связи — но таковые, похоже, отсутствовали.
Места бандиты тоже занимали по рангу. Ближе к низенькой сцене садились командиры, рядовые — ближе к дверям. Ганта старался не замечать Элала — теперь уже трудно было притворяться крутым, когда все видят, что твое место — в крайнем левом углу.
— Сядь сзади меня, — прошипел он, не оглядываясь, и Элал сел, где сказано.
Зал наполнился народом и девушки принесли легкие напитки. Ганта и его звено дали понять Элалу, что ждут от него застольного прислуживания, и он не стал возражать.
