РОБЕРТ ХОЛДСТОК - Lavondyss_Rus
Отец посмотрел на нее и слегка нахмурился. Было видно, что слова дочери поразили его.
— Почему они так поступили? — настойчиво продолжала Таллис. — Почему они оставили дом лесу?
— Не знаю... Действительно не знаю! И, должен согласиться, это очень странно...
Он подошел к окну, тяжело облокотился на подоконник и посмотрел на ясное вечернее небо. Таллис подошла к нему, подумала и решилась.
— Гарри пошел в этот дом? Он туда пошел? Ты думаешь, что он там умер?
Китон тяжело вздохнул, потом медленно выдохнул.
— Я не знаю, Таллис. Я больше ничего не знаю. Похоже, что тебе он рассказывал значительно больше, чем мне.
Она мысленно вернулась в тот вечер, когда Гарри попрощался с ней.
— Я рассказала тебе все, что помню. Он сказал, что уходит, но будет очень близко. Он тогда вообще был очень странным. Кто-то ранил его стрелой... и это все, что я помню. И еще он плакал.
Отец повернулся, присел рядом с ней и крепко обнял ее. Из его глаз текли слезы. — С нами Гарри не попрощался. Только с тобой. Ты знаешь еще кое-что? То, что мучило меня все эти годы.
— Возможно, он не ожидал, что уходит так надолго.
— Он умирал, — сказал Джеймс Китон. — Должно быть, он решил, что должен щадить мои чувства, и не попрощался. Он умирал...
— Откуда ты знаешь?
— Просто знаю. Что-то случилось с ним, в последние несколько недель... и он сдался.
Таллис, когда думала о Гарри, никак не могла представить его мертвым холодным телом, зарытым в землю. Она покачала головой:
— Я уверена, что он жив. Он заблудился, только и всего. Я уверена, что он еще вернется к нам.
— Нет, дорогая, — мягко сказал отец. — Он сейчас на небесах, в раю. Нам остается только смириться с этим.
— То, что он в раю, — запротестовала Таллис, — вовсе не означает, что он мертв.
Отец выпрямился, улыбнулся и положил руку ей на плечо.
— Наверно, там совершенно замечательный мир... — Он погладил ее по голове. — Полно гигантских лосей, рыцарей в полной броне и темных замков. Несколько сотен лет назад тебя бы сожгли как ведьму.
— Но я не ведьма.
— Полагаю, что тогда их тоже не было. Пошли. Пора поужинать. И перед сном ты расскажешь нам еще одну историю.
Он засмеялся, и они вышли из спальни.
— Обычно родители рассказывают своим отпрыскам на ночь сказки, а не наоборот.
— У меня есть хорошая, — сказала Таллис. — О человеке, чей сын отправился погулять по лесу. Человек был уверен, что его сына съели волки и он больше его не увидит, хотя на самом деле мальчик спрятался в доме.
— Нахальный маленький дьяволенок, — сказал отец, взъерошил ей волосы, и они вместе спустились в гостиную.
IV
Напряжение, царившее в доме, немного спало. Джеймс Китон повеселел, стал живее. «Он сумел, наконец-то, рассказать мне о своих чувствах к Гарри и успокоился», — решила Таллис. Она по-прежнему не понимала его боязливого отношения к лесу, но мать сказала просто: «Он думал, что ему необходимо посмотреть на то место, куда пошел Гарри. Сейчас он понял, что этого не хочет».
Плохое и непонятное объяснение, но другого не было.
Тем не менее сама Таллис почувствовала себя намного увереннее и, после школы, продолжала исследовать и давать имена территории вокруг фермы. И продолжала вырезать маски и маленьких деревянных кукол, все более и более искусно. Бродя по лугам, она постоянно видела мимолетные фигуры, преследующие ее, но они больше не пугали ее. Когда бы она ни подходила к огороженному пастбищу, известному как Камни Трактли, ее периферийное зрение, казалось, жило собственной жизнью и показывало ей текучий дрожащий мир, никогда не видимый отчетливо, но который намекал на странные человеческие фигуры и притаившихся зверей.
И еще там были звуки: из поля, которое все называли Пни, доносилось пение; так она узнала его тайное имя: Луг Печальной Песни. Таллис никогда не видела певца и, через какое-то время, перестала его искать.
Были загадки поинтереснее. Однажды, сидя в полусне на поле рядом с Лисьей Водой, она внезапно очнулась и обнаружила себя у входа в огромную, наполненную ветром пещеру, идущую через буйный густой лес к далеким высоким горам, перед которыми вздымалась ярко светящаяся стена пламени и дыма. Странный сон продлился не больше секунды, и с тех пор она видела пещеру ветра только мельком, в горячие спокойные дни, когда ее слегка касался прилетевший из ниоткуда чужой ветерок.
Вскоре она установила, что ровно три женские фигуры, никогда не снимавшие капюшоны, часто появляются на краю ее зрения и, прячась в густых зарослях, наблюдают за ней через прорези раскрашенных деревянных масок. В какой-то момент Таллис сообразила, что всякие странности происходят с ней именно тогда, когда одна из этих женщин находится рядом. Если недалеко вертелась Белая Маска, сознание Таллис наполняли отрывки историй; казалось, сама земля рассказывала ей о забытых битвах и диких охотах. Рядом с Зеленой Маской ей хотелось вырезать новых кукол и она видела на земле странные тени. Третья фигура, с разноцветной маской — белой, зеленой и красной — заставляла Таллис думать о своей собственной «Пустотнице»; эта фигура ассоциировалась с такими странными видениями, как пещера ветра и печальная песня.
Таллис не понимала, зачем кому-то «наблюдать» за ней, и пока решила не думать об этом. Но она продолжала создавать маски, копируя те, что носили «рассказчица» и «резчица». И пока она работала, к ней приходили имена...
Белую маску она назвала Габерлунги, странное имя, и она улыбнулась, произнеся его вслух. Габерлунги была памятью земли, и иногда, когда Таллис надевала грубую маску из коры — или несла ее в руках, — истории с такой силой теснились в ее сознании, что она не могла думать ни о чем другом. Третью маску, сделанную из ореха и покрашенную в зеленое, она назвала Скоген[8], но у нее было и второе имя: тень леса. Маска была связана с местностью; когда она прикладывала ее к лицу, тени на земле, казалось, изменялись, как будто их отбрасывали более высокие холмы и более старые леса.
Через несколько лет она стала искусным резчиком; могла сделать маску из любого сорта древесины, умело обрезала кору и вырезала дыры для глаз и рта. Она сама сделала — или стянула — инструменты, при помощи которых работать было легче, и даже использовала тяжелые камни различной формы как молотки, рубила и стамески.
К первым трем маскам она добавила еще четыре. Самой простой была Жалоба; через несколько дней после того, как она вырезала ее из коры ивы, Таллис услышала первую из нескольких песен, которые время от времени доносились с поля Пни, и почувствовала Пустотницу: та глядела на девочку из-за живой изгороди, и ее красно-белая маска резко выделялась на фоне пасмурного дня. Жалоба была печальной маской: угрюмый рот, полные слез глаза, серый цвет.
Затем ее заставили сделать еще три маски, и они оказались более интересными, более интригующими. Соколица имела второе имя: птица летит в неведомый край. Таллис не любила птиц-падальщиков, но восхищалась маленькими соколами, искавшими добычу над травянистыми обочинами деревенских дорог. И она раскрасила Соколицу так, чтобы она слегка напоминала сокола.
Следующей она сделала Серебрянку. Ей она придала безжизненные рыбьи черты и расписала цветными кругами; и у нее было более спокойное имя, связанное с неодушевленным образом: лосось плывет по рекам в неведомый край.
Последняя называлась Кюнхавал: охотничья собака бежит лесными тропами в неведомый край. Она использовала клочки шерсти домашней собаки и отделала ими бузину.
Всего она сделала семь масок и десять кукол; придумала несколько рассказов и дала имена большинству полей, речек и рощ вокруг фермы. Она была счастлива. Она заимела тайные убежища и примирилась с призраками, трепетавшими на их границах. Ей очень хотелось вернуться в развалины Оук Лоджа, но между фермой и лесом лежало поле, по краю которого бежала речка, и они оба не желали выдавать свои тайные имена.
И все это была игра, часть взросления; она играла в высшей степени серьезно и никогда не думала о последствиях того, что делает... и чем это может для нее обернуться.
Все изменилось незадолго до двенадцатого дня рождения: случайная встреча глубоко взволновала ее.
В это удушающе жаркое июльское утро она шла по саду и внезапно почувствовала запах древесного дыма. Древесного дыма и еще чего-то. Зимы. Такой знакомый запах, невозможно ошибиться, и она побежала по узкой дорожке между сараями в тайный лагерь в саду. Какое-то время она не пользовалась им; дорожка потемнела и заросла крапивой. Ее дальний конец загораживало грязное стекло, взятое из одной из теплиц и приставленное к сараю.
