Федор Метлицкий - Драма в конце истории
— Это вы когда-то пугали «цветными революциями»?
Хищный профиль Бати отразился на экране. Ведущий укоризненно повернулся к нему.
— Наконец, достигли невероятной свободы. Нам сейчас ничто не мешает. Все видят, какая жизнь настала. Наступил конец истории, которая раньше была кровавой борьбой интересов.
Веня тоже нажал кнопку своего пульта.
— С остановкой истории остановились и мозги!
— Наоборот, родилась новая общность — славянский народ!
Кто-то «бесполезный» влез в экран.
— И новый человек! Вывели породу людей из корней советской гнилой идеи, генетически порченных лицемерием.
— Нет, — дружелюбно сказал округлый, — вернули духовные ценности нации, соборность, удивительную нравственность наших предков. Это чудо!
Я подумал: он привычно представляет усвоенные в своем сермяжном детстве скрижали нравственности, которые надлежало проявлять, ни капли не веря в ее чудо.
— Это не традиция наших предков, — сказал Веня. — Это — от Христа.
Округлый повысил голос в нарочитой убежденности:
— Нет, это русская всеотзывчивость! Любовь к земному миру. Нас объединяет патриотизм. Конечно, не вас, армию бесполезных, кого жизнь отбросила в… зону отчуждения.
Веня язвительно добавил:
— С таким патриотизмом человек стал уродом конца истории.
«Бесполезные» стали влезать в экран.
— Свободны — до полного одиночества.
— Нужно изменить климат потребления! Когда исчезнет черный дым стяжательства, лица людей откроются, станут родными.
Мнения тут навеяны блогами в интернете, загибающимися телевидением, радио, видеогазетами. Позиции быстро меняются на противоположные.
Я был растерян: не сумел найти слов для отпора. Это странно. При всей определенности моей личности, я бы сказал, уникальности — и такие виляния. Это интеллигенции свойственно. Как случается, что, имея твердые убеждения, поражаешься глубине очередной философской статьи, рушащей прежние убеждения (от предыдущей статьи), и открываешь в себе новые, противоположные? Находясь на высоком философском уровне, веришь в то, что внушает интернет, телевидение, написано в книгах и нормативной правде постановлений, веришь в мистику?
Ведущий улыбался улыбкой, о какой говорят «плюнь в глаза, скажет — божья роса». Порождение века — всеотзывчивый и равнодушный.
— Возникла настоящая власть народных корпораций, в высшей степени честная — открыто объявляет о своих доходах и их истоках, на все есть чеки. И работящая, там нет места бездельникам. Все знают о ее порядочности — бережет здоровье всех подданных, они живут обеспеченной жизнью, даже бездельники на велфере, как вы. Запрещены вредные привычки — спиртное, реклама порнографии, ЛГБТ.
— Но почему нет счастья?
Округлый ведущий поднимал вверх ласковые глаза, отвечал с застывшей улыбкой:
— Что такое счастье? Это когда отдаешь себя обществу, без остатка. Служение добру, к чему призывает наша общая власть. Это и есть счастье.
Веня усмехнулся.
— Отдают все — перед смертью. Когда уже ничего не нужно для себя.
Мне противна гладкая физиономия ведущего — не за что зацепиться, и я храбро влез:
— Отдавать может только личность! А она появляется только в самопознании.
— В самокопании, молодой человек! Человека не изменить, в нем есть и доброе, и злое. Только законы могут направить его к служению добру.
Лицо округлого стало жестким.
— Сейчас стало ясно — Сталин предвидел, чем обернется развал Империи. Народы после развала Империи нахватались столько бед, что многие пожалели, что родились. Неадекватность и паника. Страхи и недоверие, безысходность и безнадежность. Оттуда наши фобии. Вы снова этого хотите?
Площадь заволновалась.
— Олигархическая власть должна уйти! — кричали в толпе «бесполезных».
— Уже видно — народ закипает. Установили демократию, свели гастарбайтеров, и оказалось, дело не в них. А в самой сути системы.
— Ничему не научились.
Округлый горестно закончил:
— Вам дан великий дар пост-цивилизации — сидеть сиднем в ваших ячейках и одновременно путешествовать по всему миру, только включите свой карманный пульт управления. Что еще надо?
Мы шли на экономический Форум, все еще задетые телеконференцией на площади. Мне совсем непонятен способ мышления «гимнопевцев», как мы таких называем. Их волнуют отдающие железом «духовные скрепы», звериный инстинкт восстановления империи, собирание славянского мира.
Я не чувствую в себе таких корней. Нас уже не называют национал-предателями, хотя относятся настороженно. Я больше ощущаю себя гражданином мира, мне тесно в несвободе. Может быть, нет наций в чистом виде, в нас намешаны все расы со времени великих переселений, как у меня — русская, украинская, польская, даже бандитов — китайских джурдженей.
Отчего они не принимают обновление? Страх перед бунтом с булыжниками в руках — оружием радикалов? Не желают перейти в меньшинство? Возможно, не верят, что с нами им будет лучше, и тревожно виляют перед решительным выбором. Вялая восторженная масса, в удивлении вбирающая в себя опасные идеи и готовая от страха идти за тем, кто сильнее.
Защитники стабильности, как правило, сытые устроенные люди, на должностях, обладающих тенденцией повышаться, с заботливыми семьями и благоустроенными квартирами, дачами и кое-каким капиталом. Но нищие, даже сытые, не бывают довольными ничем. Чуть не сказал: пролетарии всех стран, соединяйтесь!
Наши сторонники относительно бедные или со средним достатком — средний креативный класс, тоже слишком серьезные и опасные. Во всеобщем однообразии существования: работа — дом — снова работа — это кипение кажется пеной свободы, не затрагивающей тяжелое дыхание океана.
Вене те и другие представлялись мальчишеской ватагой дерущихся стенка на стенку.
— Люди соскучились по физическим действиям — насилию с мордобоем, страхам преследования. Это атавизм с древнейших времен выживания. Теперь эти желания переместились в толерантные диспуты, где никто никого не слушает, в жестокие спортивные соревнования.
— Через нашу дурость не перепрыгнешь, — самоуверенно воскликнул Батя. — Мы всегда будем бродить во тьме.
Ему чего-то не хватало, чтобы доводить мысль до логического конца.
— Осатаневший фанатизм с обеих сторон. Революционеры не терпят спокойного анализа, что будет дальше. Готовы отождествлять свою правоту с правотой мира, и даже самого Бога. В результате все революции кончаются одним и тем же — восстановлением привычного. Наступает полная толерантность вместе с политкорректностью и мультикультурностью. Протест, никогда не умиравший в истории, так освоен элитами, что стал формой культуры. Сама экономика выдавливает из себя идеалистов. Пока не будет переворота в сознании.
Я снова вообразил округлого депутата с примиряющими манерами, считавшего, что оппозиция — ответвление «всемирного заговора», и во мне взбурлило осатанелое состояние.
Мы шли свободно, не то, что в Нью-сити, где сплошное движение транспорта и нет тротуаров для ходьбы. На площади много праздношатающихся, у многоэтажек на скамьях, как встарь, судачат старушки. Сзади многоэтажек видны хибары, напичканные роботами-уборщиками.
Батя примиряюще говорил:
— Ты что! Это вечно — борьба добра со злом. Разделение человеческих типов на консерваторов и оппозиционеров не зависит от революций и переворотов. Это вечные психологические типы: довольные или упоенные жизнью, или равнодушно-разочарованные, или убегающие из одиночества, как ты. Вам всегда нужно сострадать другим. Я отношусь ко второму типу, всеяден, не чувствую в себе ни гнева, ни восторга, и это мне нравится. Люди всегда будут крутиться в этом чертовом колесе. Выше антропоцентризма не прыгнешь.
Веня озадаченно посмотрел на него.
— И только перед смертью начинают что-то понимать. Надо ставить цели иначе. Писаная история состоит из биографий вождей и героев, изумляющих событий, записанных летописцами: массовых убийств, побед и поражений, чудесных явлений. На самом деле она состоит из любви и близости в семьях, и отчуждений, когда идет охота за пищей, — неписаной истории безвестного человечества. Нужен диагноз любящего или отчужденного сознаний, как они работают в современном мире. Почему не могут найти равновесие? И есть ли пресловутая национальная идея? Надо развивать душу, заняться самопознанием.
Удивительно, насколько мысли Вени совпадают с моими! Это и плохо. Мне хотелось услышать от него что-то новое, поразительное. Люди накладывают схемы технологий на сырую жизнь, а она идет себе непредсказуемо. Может быть, и мы сами еще не понимаем, что цепляемся за традиции старого гуманизма, которые постепенно вымываются новым временем? Мы все еще внутри советского духовного аскетизма. Наша душа — коллективная, «единица — ноль». Сейчас это переходит в ценности корпораций, мы любим корпоративы. Неужели не понимаем, что внутри нас — ад? Если заглянуть в себя по серьезному, то впору повеситься. Вглядываться в себя тяжело, невыносимо. Впрочем, возможно, у поэта Вени там непоколебимо ясно, а у Бати — вообще там ничего нет.
