Арно Шмидт - Респубика ученых
«Ах да, вот еще что, господин директор, как это все-таки считать?: рассматривается ли это, собственно, как, содомия? — Я имею в виду: если какой-нибудь лесничий однажды э-влюбится в кентавриху?» / Он в раздумье потянул себя за подбородок (и пригнул тем же указательным пальцем свой средней величины нос книзу): «Ндаааа». /: «Нда, по правде, Вы задали задачку: в нашем своде законов это пробел. — И кроме того, проблема осложняется еще следующим: самцы человека & самки кентавров: вместе бесплодны; это достаточно подтверждено практикой. Нооо!: самцы кентавров & самки человека: тут вполне кое-что может иметь место! Сколько уж старчески-похотливых миллионерш — не без подкупа того или иного охранника — тайком пробиралось в заповедник гоминидов и совокуплялось с кентаврами!: Вы же ведь теперь сами знаете, как они устроены!»
«Дане-ет; сомнительная проблема встала остро только у нас, на караульных постах. И в этом случае действует — правда, еще не кодифицированная — норма обычного права: это не содомия. То есть правонарушением не является». (И все же у меня чуть ли не гора с плеч долой. Хотя я на эти слова отреагировал небрежным «м-гм».)
«Верно: грудь у самок уменьшается в объеме. / Путем селекции: она потом будет меньше мешать при галопе. Верно: ко всему прочему, покрывающий ее эпидермис становится прочнее». / «Друг к другу они обращаются со словом «куманек» — вероятно, из предосторожности: половые контакты у них сравнительно беспорядочны».
И сухой беспрерывный смех, короткими периодами: «Да-да! — Ну; Вам-то ведь я могу довериться; Вы ведь теперь приведены к присяге». (И тем не менее все же стесненная пауза курильщика): «Таквоот». «Форминдаллс» 50 лет тому назад был единственным министром иностранных дел, который решительно советовал продолжать эскперименты на атомном уровне …» / И я, уже догадавшись, прервал его: «Таквооотоночто?!: «For-Min» — это же сокращение от «foreign» и «minister»[58]?!: — Таквооооотоночто. Теперь-то мне кое-что стало ясно». (Но это, конечно, был несуразный факт; чего только не бывает!) / «Гоу» он тоже не знал. «Кромм» означало по-кельтски «krumm»-почему оно происходило именно из гэльского, было неизвестно: «По-видимому, случайность. Вероятно, не обошлось без лесничего ирландского происхождения».
Да, у этнографов, конечно, хватает работы. Дьявольски радуются, регистрируя какой-нибудь новый обычай: и в самом деле интересно! / Например, знаете ли Вы: что старые и больные экземпляры выбирают для смерти совершенно определенные места? В тех долинах, где уже образовались целые поля костей?: «кладбища кентов», как говорят наши люди. / Или вода. Важнейший вопрос для них, ясное дело: так вот, там, где ручьи бегут в разные стороны, на водоразделах, там они никогда не задерживаются. / Нетнет; зимой они уходят на юг: Аризона, Калифорния, Сонора. А что вы хотите?: ведь у нас здесь — вот на этом месте! (он постучал пальцем по своим бумагам, очень убедительно): температура в январе доходит до 38 градусов ниже нуля!» (Зато летом зарегистрировано уже плюс 42.) /
«Конечноконечно: в случае надобности мы устанавливаем поилки. Но практически это случилось всего один раз, когда одно отчаянное стадо в поисках новых пастбищ забрело слишком далеко на юг. А так они ведь вполне мобильны и прекрасно ориентируются на местности, так что всегда могут добраться до ближайшего источника: 150 миль за 24 часа — столько здоровый кент всегда при желании осилит».
Он утвердительно наклонил голову: «Змей и ядовитых насекомых мы уничтожили ядами и облучением: ведь надо было создать необходимые условия для эволюции. Но и без того сложностей до сих пор хватает»./ Главное вот в чем: они склонны — как и все стадные животные, сказывается их двойственная наследственность, которой они обязаны своим лошадиным предкам, — к массовой панике. Особенно их пугают резкие звуки, взрывы. Тогда картина бывает кошмарная: все племя, целые сотни, бросается бежать в паническом ужасе, не останавливаясь ни перед какими препятствиями; так они разбиваются о скалы или проваливаются в пропасти — и в самом лучшем случае отделываются только переломами ног!» (сокрушенно покачал головой, будто ему самому приходилось потом их оперировать).
«Да, и это мы делаем!: Или Вы думаете, мы плохо за ними смотрим?!» / И с вызовом (чего я хотел) рассказал о «задачах»: «В самом начале еще мы попытались 2 из нас выдать за кентов. — Да, не смейтесь, прямо как в цирке, когда двое безработных изображают цирковую лошадь, или на маскараде. И передний действовал: делал инъекции, накладывал гипс, вкалывал тут один гормон, там другой. / Пока они не привыкли к нашему виду. Теперь они нас называют «лесниками» — хотя я не в восторге от этого слова! — принимают от нас инструмент как дар божий…: Как вы сказали? / «Я говорю: что падает у нас со стола, то кошке представляется даром божьим». Он принял это на свой счет, господин обер-лесничий, и на мгновение сморщил нос в веселой ухмылке.
«Религия кентавров»?: Он сначала сделал губами воронку и затем отрицательно поводил ею из стороны в сторону. «У них нет никакой. Кроме анимизма, естественно возникающего на определенной стадии исторического развития. Впрочем, наше присутствие способствует формированию представлений о боге. В общем, без проблем не обходится!» /Оперся массивными руками о стекло письменного стола и хотел подняться. Остался, однако, сидеть, утомленный:…?…?: «Все это — очень важно: господин Уайнер!
(Дело в том, что я рассказал о битве с пауками и о том, как я вылечил укушенного малыша: он сосредоточенно внимал мне, склонив ко мне колечко уха; кивал в ответ на некоторые подробности; и иногда беззвучно шевелил губами: «Вот как? — Ах!».) /И пустился в пояснения: «Надо вам сказать, — нам-то это, разумеется, давно известно! Трупов было вскрыто предостаточно; но мы всегда опаздывали: пока скороход донесет известие до Стены, пока мы кого-нибудь пошлем на место событий, глядишь — и опоздали, ведь срок действия этой штуки всего четверть часа! — Скажите: нет ли у вас еще немного?» /Я с готовностью достал из своего багажа целую бутыль и подал ему. Он вытащил пробку; налил немного в крохотную чашечку, хотел было окунуть туда кончик языка… но тут ему, очевидно, пришла в голову какая-то мысль /картина была очень забавная: его лицо с остроконечной бородкой, обращенное ко мне, как бы парило над столом на острие бородки — язык высунут (занятый своей мыслью, он забыл его спрятать), седоватые брови сосредоточенно насуплены), лоб наморщен; глаза, узревшие что-то в центре стола…).
Медленно язык вернулся на место. Рот захлопнулся. Лицо снова приняло нормальные очертания / и сделалось таким наивным, что его вид теперь как-то плохо вязался с обликом директора/: — Э-Флашинг! — Минутку, прошу простить, господин Уайнер. — Д-ра Филдинга ко мне. — Да: сей-час-же! — Немедленно! — /Он пробормотал еще что-то вроде: «Подвергнуть тщательному анализу. Состав. Крайне важно»./
«Вот как? Так, значит, это, насколько вы могли наблюдать, помогло? — Гм», — попытался он заполнить все еще длившуюся паузу. Я раз пять, всякий раз в новых выражениях, сообщил ему об этом; и подтвердил; вторично засвидетельствовал; и еще раз кивнул головой: Да; а врач-фармацевт все не шел. Но наконец он решился, скорчил важную мину и принялся составлять подробную докладную о сем происшествии. (Мне не хотелось смотреть на то, что он там чиркает; наверное, псалмы. Или нет, скорее всего, неразборчивые, лишь напоминающие письмена каракули. — Что ж, я был любезен по отношению к нему, я деликатно смотрел в окно.)
Даэтожебыли —: «Кентавры?!»: разве я не прав? — Но он, обрадовавшись возможности отвлечься, подтвердил, что я вправе доверять своим собственным глазам: «Мы сейчас же спускаемся вниз. — Да, пожалуйста: простите?!»
«Доктор Филдинг — мистер Уайнер из «Каламазу геральд». — Взгляните-ка сюда, док, на эту бутылку: здесь джин. Вы не могли точно — но действительно точно, самым тщательным образом, используя все ваши возможности! — установить его состав? Ведь это же: …?»
Но доктор Филдинг, длинный, тощий и бледный субъект, между тем уже открыл пробку; понюхал; налил немного жидкости себе в ладонь и окунул в нее обложенный язык (с сосредоточенно закрытыми глазами: поэтому он не видел взволнованных сигналов своего директора; а произносил слова в привычно неразборчивой манере, перекатывал их через свой заплесневелый орган вкуса): «производное С2Н5ОН». — Он попробовал и задумался; все черты его лица напряглись;:лоб разгладился и сделался угрожающе огромным: «Aconitumdigitalisbelladonna», — очень быстро проговорил он и открыл глаза: — «И еще всякая всячина, — я приступаю к анализу: когда господину директору угодно получить результат?» Но тот лишь отмахнулся, с трудом сдерживая гнев: «Спасибоспасибо! — Э-завтра утром: прошу Вас!» /Голова этого белого шланга вдруг произвела угловатый поклон, его ноги сделали широкий шаг «на анализ»; когда дверь за автоматом захлопнулась, я выжал из себя убогую шутку и вполголоса повторил: «венерина колесница; наперстянка; красавка». Но он тоже успел прийти в себя: «Микроэлементы, — коротко произнес он. — При дистилляции их обнаружение очевидно. Кроме того, этот человек периодически страдает корсаковским психозом. Прошу Вас, идите за мной».
