Александр Житинский - Голоса
— А-а! Все помрем! — сказала Люська, махнув рукой, и спрятала фотографии.
Аня отошла к лавке, на которой стояла ее корзина, и вынула оттуда полиэтиленовый мешочек с чем-то розовым внутри. Она протянула мешочек Люське и сказала:
— Люсь! Это тебе подарок.
Люся ахнула и поспешно достала из мешка это розовое, оказавшееся красивой кружевной кофточкой на розовом капроновом чехле. Митя тут же опознал кофточку, поскольку сам подарил ее жене не далее как месяц назад. Купил он ее по случаю, вдобавок переплатил чуть ли не вдвое, а оттого страшно гордился подарком, хотя и вынужден был признать, что Ане кофточка велика. Неожиданная отдача кофточки Люсе несколько обескуражила Митю.
Люська повертела кофточку так и сяк, посмотрела на просвет и убежала за печку примерять. Митя приставил палец к виску и выразительно повертел им, адресуя жест жене. Аня только тихо рассмеялась. А Люська уже выплывала из-за печки в прозрачной розовой кофточке, надетой прямо на голое тело. Под кофточкой темнел черный лифчик.
— Бюстгальтер нужен другой… — растерянно сказала Люська, осмотрев себя в зеркале. — Ну как? — спросила она, взглянув на Аню.
— Очень хорошо, — убежденно сказала Аня. — Тебе как раз.
— А? Митя? — спросила Люська, поворачиваясь к Мите.
— Прелестно, — сказал Митя, все еще досадуя на Аню. Могла, в конце концов, с ним посоветоваться!
— Ой! Спасибо, Анюта! Чем же мне отдарить-то? — спохватилась Люся.
— Ничего не надо, ничего! И не думай! — сказала Аня.
— Куру бери, вот и все! — решительно заявила Люська и тут же выбежала из избы, приглашая всех следовать за нею. Богиновы вышли во двор. Люська уже выгоняла кур из огорода, размахивая прутом. Куры стремительно и бесстрашно бежали перед нею веером, стуча твердыми лапами по земле. Люська резко взмахнула рукой, что-то затрещало, и она застыла с выражением ужаса на лице. — Кофта… — прошептала она.
Капроновая кофточка не выдержала вольных движений и треснула на боку. Аня подбежала к Люське и всмотрелась в неисправность.
— Слава богу, по шву! — сказала она.
— Наплевать! — повеселела Люська и указала прутом на черную курицу. — Эту берите. У-у, нахалюга!
Аня поблагодарила, но сейчас же брать курицу отказалась.
— Пускай побегает, — сказала она. — Вот кончится у нас тушенка, тогда возьмем.
— Пущай побегает, — согласилась Люся.
Из Кайлов Богиновы направились в лес. Митя шел рядом с женой и незаметно для себя обижался. Обижался он одновременно на Аню и на себя: на жену за то, что не спросясь отдала Люське его подарок, а на себя потому, что не смог этого не заметить. В самом деле, денег ему было жалко, что ли? Или отдаренная курица никак не была эквивалентна кофточке? Об этом совсем уж стыдно думать!
— Люське эта кофточка как собаке пятая нога, — как бы невзначай заметил Митя.
Аня промолчала.
— Она ее будет надевать на торжественную дойку, — продолжал Митя уже назло, чтобы вывести жену из равновесия. — Коровы будут в восторге.
— А ты, оказывается, барин. Вот уж не ожидала, — задумчиво ответила Аня.
— Разве я не прав? — спросил Митя, уже предчувствуя, что ответит жена, и соглашаясь с нею.
— Оттого что она здесь живет и мотается на ферму три раза в день, и доит, и косит, и копается в огороде, а муж ее пьет и дерется, она ни настолечко по-человечески не хуже и не ниже, чем ты… Да, ты! Со всеми твоими недоступными идеями, с твоей головой и философией. И твое высокомерие мне непонятно. Люська имеет на счастье ровно столько же прав, сколько и ты… Да ей эта кофточка несчастная нужнее, чем мне, во сто раз! Она и надевать-то ее никогда не будет, а только вынет из сундука, поглядит и спрячет. Я же так никогда обрадоваться не смогу, как она обрадовалась! Нехорошо, Митя.
Произнеся эту речь, Аня отвернулась и отступила от Мити на шаг. А он, согласившись с ней заранее, уже радовался, что жена так ему ответила и что досада его бесследно прошла.
— Ты правильный ребенок, — улыбаясь, сказал Митя, приблизившись к Ане и погладив ее по плечу.
Но Аня так легко не меняла настроение. Она молчала и шла хмурая, все еще мысленно споря с Митей. Дети убежали далеко вперед по дороге и уже зарылись в малинник на опушке леса. То тут, то там из кустов мелькали белая Катина косынка и красная пилотка Малыша. День был чистый и немного ветреный.
Митя взял Аню за руку и повернул лицом назад — туда, где три избы Кайлов, точно привязанные к пыльной ленте дороги, смотрели им вслед низкими окошками, в которых растекалось ослепительным блеском отражение солнца.
— Ты чего? — спросила Аня.
— Красиво, правда?.. Правильно ты решила — пускай эта курица побегает. Она тоже не меньше меня имеет право на счастье.
— Все равно мы ее съедим со всеми твоими сантиментами, — сказала Аня, и они дружно рассмеялись, разом отодвинув в прошлое минутную обиду, эпизод с кофточкой и окошки деревни, светившие им вслед.
И лес словно тоже почувствовал перемену настроения, встретив их приветливо и не проявив на этот раз недружелюбия. Он показывал свои тайны так, как фокусник достает из-под платка вазы, наполненные чистой водой, — только что ничего не было, и вдруг откроется зеленая полянка с наклоненным столбом света посередине, или пойдет частый молодой ельник, в котором рассыпаны блестящие шляпки маслят, или мох под ногами начнет еле слышно чавкать, и след медленно заполнится ржавой водой, указывающей на близость болота.
Митя ждал встречи со своей березовой рощей — и не обманулся.
Она встала за болотом на пригорке, высвеченная насквозь, трепещущая от света, — чистое чудо. Митя пересек болото, проваливаясь по щиколотку во влажный мох, и взбежал на пригорок. Роща уходила дальше, растворяясь в розовом мягком воздухе. «Митя! Митя!» — позвала сзади, из-за болота, Аня, но Митя не смог отозваться, у него перехватило дыхание. Он осторожно, почти на цыпочках, двинулся вглубь, время от времени останавливаясь и быстро поворачивая голову так, чтобы картина на мгновенье смазалась в глазах, оставив в легком головокружении лишь цвета: белый, розовый, зеленоватый. Митя был в упоении. «Вот, вот что нужно! — повторял он про себя. — Единая, единственная и прозрачная картина… И чтобы голова кружилась!»
Митя искал ощущение для своей новой работы. И кажется, он находил его.
Он лег на траву, перевернулся на спину и пропутешествовал взглядом по стволам, уходящим к вершинам берез. Вершины собирались в одну, а между ветвями причудливыми кусочками были расположены участки неба. Митя переменил точку зрения и посмотрел на себя с высоты облаков. Он увидел маленького человечка в резиновых сапогах, джинсах и потертой клетчатой рубахе. Человек лежал посреди леса на спине, лицом к небу. Рядом с ним стояла плетеная корзина с грибами. Вокруг был лес, ограниченный с одной стороны шоссейной дорогой, а с другой — небольшой речкой, впадающей в реку побольше. Та река, в свою очередь, текла в Волгу. Синяя дымка скрывала местности у горизонта, но здесь Мите удалось рассмотреть пять-шесть городов с торчащими белыми колокольнями, десяток-другой деревень, других человечков на лесных дорогах и среди них Аню с детьми. Это все было Митиной родиной.
«Митя! Ми-тя!»—снова раздался крик, но теперь уже спереди. Митя вскочил на ноги и пошел на голос, все еще не отзываясь.
Впереди вдруг сделалось темнее. Митя подумал, что роща кончается, но это было не так. Он встретил стадо. Коровы, телята и овцы, общим количеством голов в семьдесят, лежали в роще, отдыхая. Коровы, в большинстве своем черные, что и создавало впечатление темноты, были неподвижны, как изваяния. Они лежали среди тонких стволов, подогнув под себя ноги и величественно жуя. Митя подошел ближе и разглядел в стороне пастуха. Это был Анатолий Иванович, их хозяин.
Он сидел, прислонившись спиной к стволу, и что-то говорил коровам и телятам. Анатолий Иванович говорил неторопливо, сопровождая слова плавными и закругленными жестами, совсем не похожими на те движения, которыми он обходился в разговорах с Митей. Митя подкрался ближе и услыхал следующее.
— …Прошлый год артист приезжал, — говорил Анатолий Иванович. — Чудной! Песни пел в лесу, дитем природы меня звал. Он других людей в кино представляет. Я видел… «Ты, — говорит, — Анатолий Иванович, счастливый человек, потому что цельный. А я — сын своего времени… Я тебя сыграть хочу». Это меня!.. Дал я ему кнут, говорю: «Щелкни!» Он замахнулся, покрутил, дернул — только ноги себе обжег. Говорит: «Там звук изобразят технически, щелкать кнутом мне не обязательно. Мне, — говорит, — душу твою важно раскрыть». Во как!.. «Что ты, — говорит, — в лесу делаешь, когда пасешь? О чем думаешь?» Я говорю: «Коровам сказки рассказываю, ни о чем не думаю…» Смеется. Хороший человек, песни пел громко. Кино привезли, там он милиционера представляет, с усами… Сын своего времени — чего это он? Шутил так, что ли?.. Жизнь у него, конечно, хреновая. Все время в чужие души залезать — устанешь…
