Эльвира Вашкевич - Метро
- Ах, как нехорошо-то... - соболезновал Дзержинский, а манипулятор все подливал и подливал чай.
Леха рассказывал о Маруське, тыкал пальцами себе в глаза, показывая, как выглядят Маруськины синяки, невесть откуда берущиеся.
- И ведь я ее никогда пальцем не тронул! - истово бил себя в грудь Леха. - Я вообще женщину ударить не могу, а уж если сплю с ней, тогда тем более - ни-ни! Понять не могу, почему она все время с подбитым глазом. Словно сама себя бьет, чтоб так выглядеть!
Он еще пытался описать, как пахнет подгорелая докторская колбаса, которую вечно жарит Верка, как, отставив картинно и глупо мизинец в сторону, наливает чернила в пластиковые одноразовые стаканчики Толян, когда разломилась стена за его спиной, почти что бесшумно, и задыхающийся, торопливый голос выкрикнул:
- Феликс Эдмундович, ЧП у нас!
- Что еще? - мягкий, ласковый голос Дзержинского внезапно построжел, прорезались в нем стальные нотки, и Леха дернулся, зацепив ногою за столик. Вазочка с рафинадом рухнула на пол, разбилась, льдистые кристаллы раскатились по полу, посверкивая, будто сыпанули по полу снежной, алмазно блестящей пылью. Манипулятор суетливо задергался, выуживая из невесть каких глубин столика веник и небольшой, металлически блестящий совок.
Человек, вбежавший в кабинет, вытянулся в струнку, нервно цепляясь пальцами за галифе, зачастил скороговоркою:
- Крот, который к фрицам в Антарктиду шел, опять свернул не туда. Реактор рвануло, землетрясение теперь. На твердые породы нарвался. Там, вроде, жертвы. Радисты говорят, что наверху все с ума посходили, на каждой волне кричат о том, что столько-то пострадавших, такие-то здания разрушены. В общем - жуть что творится!
- Та-ааак... - Дзержинский задумчиво потер пальцем переносицу. - Значит, опять в счетном отделе напортачили. Рассчитали траекторию неверно. Ладно. Разберемся, - в голосе его возникла нехорошая угроза. - Тут еще посмотреть нужно, просто ли ошиблись, или умысел злостный в этом деле присутствует.
- Компьютер глюканул? - посочувствовал Леха. - Или в программе ошибка какая? Это бывает. Постоянно что-то глючит. Установочник с вирусом попадется, и пиши пропало.
- Компьютер? - удивился Дзержинский, а докладчик растерянно выпучил глаза. - Компьютер, говорите, Алексей Валерьевич? А, простите, что ж это такое?
Леха даже не удивился такому потрясающему невежеству, а тут же начал рисовать на салфетке монитор, квадратики клавиатуры и серую, мохнатую мышь с проводом вместо хвоста. Мышь потешно оскаливалась, и черная пуговка носа ее была чуть свернута на сторону, как у неудачливого боксера.
- Это счетчик такой? - спросил Феликс Эдмундович, наклоняясь к рисунку и недоуменно вздергивая брови. - Какая странная конструкция!
- Ну да, счетчик! - засмеялся Леха. Такое название для компьютера показалось ему нелепым, но было весело, и он добавил: - Счетная машинка такая. Чего хочешь - считает, и даже не жалуется на переработку. С утра до ночи работать может. Есть не просит, только вот электричество жрет.
- Машина? - прибежавший человек подошел поближе, вытянул шею любопытно. Дзержинский мигом поднял голову, цыкнул, и того снесло, будто ветром, за захлопнувшуюся стену. - Машина, значит, Алексей Валерьевич? Машина - это хорошо...
Манипулятор тут же вынырнул из-под столика, держа в клешне новую вазочку с кристаллами рафинада. У Лехи в руках мигом оказался стакан густо-сладкого, до приторности чаю.
- Именно что хорошо! - радостно подтвердил Леха, с радостью уловив одобрение в голосе Дзержинского - давненько уже никто его не одобрял. - Тут вот - транзисторы всякие, - он потыкал карандашом в изображенный на салфетке кубик. - А здесь - микросхемы... Тут, значит, шлейф, платы соединяет...
Леха говорил еще и еще, но его уже никто не слушал. Феликс Эдмундович быстро жал на кнопки у себя на столе, бормотал что-то едва слышно в микрофон, а глаза его не отрывались от улыбающегося счастливо Лехи.
* * *
Леха лениво ковырял густую, желеобразную массу, гонял кусочки по тарелке, сопел недовольно. Было прохладно.
- Чайку бы сейчас... - он вспомнил изумительный чай в кабинете Дзержинского и вздохнул. - А то что принесли? Воду! Холодную, причем...
Стало тоскливо. Вновь начал мерещиться теплый подвальчик, Маруська с подбитым глазом, докторская колбаса. Леха еще раз ковырнул неведомо что в тарелке, сморщился. Нет, есть это, конечно, было можно. Но - ни вкуса, ни запаха, только слабый, едва заметный привкус корицы. Можно подумать, нельзя что-то более человеческое приготовить. Мясо там, тушеное, к примеру. С картошечкой. И присыпать все это счастье укропом и зеленым лучком. Леха мечтательно закатил глаза, принюхался к клочку желе, зацепленному вилкой, сморщился. Нет, не помогает воображение. Никак не удается представить, что вот эта дрожащая дрянь - мясо с картошкой.
Стена разломилась, и Леха поднял голову, отставляя тарелку. Давешний паренек с белесыми ресницами вошел, уже доброжелательнее поглядывая на Леху. В глазах его засветилось даже что-то вроде боязливого уважения.
- Собирайся, - скомандовал отрывисто. - Вызывают. Немедленно, говорят.
- Опять к Феликсу Эдмундовичу? - глумливо искривился Леха и отхлебнул холодную, безвкусную воду из эмалированной кружки.
В лице паренька изобразилось почтение.
- Нет! - ответил он, а голос аж звенел напряженно. - Куда там! Совнарком собирают. Тебя туда требуют. Ради тебя собирают! Впервые такое на моей памяти. Да и не только на моей, я думаю.
- Совнарком? - Леха поперхнулся водою, закашлялся. Вновь показалось, что он окружен окончательно спятившими людьми. А этот паренек - ну точно псих. А, может, все же тест в Кащенко?
- Именно! Совнарком! - паренек светился от восторга. Бросил Лехе узел. - Переодевайся. В твоей-то одежонке и на гидропонных плантациях стыдно работать, не то что на заседание Совнаркома являться.
Он с таким восхищенным почтением выговаривал слово "Совнарком", что у Лехи закололо сердце.
- Ну давай, давай, переодевайся, - заторопил паренек. - Не сиди, как неживой. Ты задержишься, а меня накажут. Мужик, не подводи!
Леха растерянно развернул узел и ошалел вконец. Гимнастерка, галифе с лампасами - чисто как у генерала! - низкие, мягкие сапожки. Все было сделано будто по его мерке, сидело, как влитое. Леха передернул плечами, устраиваясь в одежде поудобнее. Приятно было одеть чистое, не драное, не штопанное белье, а гимнастерка была сшита из какой-то незнакомой, очень мягкой, ласковой даже ткани - у охранника одежонка была явно классом куда как ниже.
- Ремня пока что тебе не положено, - заявил паренек, с гордостью дотрагиваясь до массивной металлической пряжки на поясе. - Но если так дела твои дальше пойдут, то скоро и ремень будет. Ишь ведь, Совнарком!
На этот раз распалась другая стена, и за ней Леху уже ждали.
- Надо же, теперь с сопровождением. Не придется одному коридор топтать, - ухмыльнулся он, разглядывая мордоворотов, сжимающих в руках толстенькие, черные стержни. - И такие рожи! Нет, чтоб девочек каких подсуетили. Эскорт-услуги, мини-бикини, ножки от ушей и каблучки по полметра... Эх, вояки!
В коридоре, по которому вели Леху, лежала толстая, ковровая дорожка пролетарски-красного цвета с веселой салатовой каемочкой. Вдоль стен изредка попадались мягкие диванчики, покрытые таким же, как дорожка, пролетарским плюшем с фестончиками внизу. Длинные, желто-розовые лампы, укрытые вычурными абажурами, разливали мягкий свет.
- Ишь ты... - Леха представил такую лампу в родном подвальчике и позавидовал. - Красиво-то как... Хорошо живете, ребята.
Сопровождающие втолкнули его в высокую, узкую дверь, но сами внутрь не пошли.
- Эй! А дальше что? - возмутился такой бесцеремонностью Леха.
- Жди. Вызовут, - ответили ему из-за двери.
Леха присел на стул и огляделся. Помещение, куда его привели, было маленьким, но в стенах - аж три двери. И это там, где никаких дверей никогда не было, только раздвижные стены! - сообразил Леха, удивляясь все больше. Он подошел к одной двери, к другой - тишина. А вот за третьей раздавались голоса, громкие, уверенные, хорошо слышные. Леха насторожился.
- ... так что прав был Верховный Комиссар товарищ Сталин! Во всем и абсолютно прав! - вещал голос Дзержинского, тут же узнанный Лехой. - Гениальным прозрением увидел он мир грядущего. Вот, посмотрите, что там, наверху, происходит...
Донесся Лехин голос, взахлеб рассказывающий о голодных днях в подвале, о подбитых Маруськиных глазах, о драном ватнике, на котором он спал... Леха поморщился. Неужто наговорил такое? Тьфу, даже о санобработке от вшей разболтал. Вот ведь дурак! Позорище сплошное, как мама покойная говорила.
- Мы здесь блюдем свято чистоту коммунистической идеи! Разве возможно у нас подобное? Вы только представьте - рабочий человек живет в подвале! - продолжил Дзержинский, и Леха икнул, тут же закусив ладонь - не приведи Господь, услышат еще. Он даже отошел чуть от двери, прислонился к стене, растерянно покусывая ноготь. "Чистота коммунистической идеи? - Леха потер подбородок изумленно. - Ну, чистый бред! Палата номер шесть. Психи, сбежавшие из-под надзора!".
